Виталий Познин - Двойник Цезаря
Теперь, по прошествии некоторого времени, хорошо было бы закрепить этот успех, ибо память человеческая имеет свойство быстро тускнеть и гаснуть. И я был бы бесконечно тебе признателен, если бы ты сейчас изыскал возможность вновь напомнить своим друзьям обо мне, дабы они могли оказать влияние на исход выборов.
Заверь их, что в случае своего избрания я сделаю все возможное, чтобы дезавуировать проект Сервилия Рулла, слухи о подготовке которого возбудили уже многие умы, жаждущие раздуть погаснувшее было пламя вражды между трибунами и консулами, между нобилями и простолюдинами, между италиками и жителями столицы.
Говорят, что за Руллом стоят Красс и Цезарь, тайно рвущиеся к власти, и это походит на правду, ибо Рулл, этот неотесанный, вечно небритый и дурно пахнущий мужичина вряд ли мог бы сам додуматься до всех этих идей, сулящих, насколько я понимаю, радикальные изменения не только в аграрной политике, но и в устройстве финансовой и государственной системы.
И еще несколько слов непосредственно о грядущих выборах. На сегодняшний день окончательно определились кандидаты на должности консулов на следующий, 691 году.
Что касается плебеев, то здесь все более-менее ясно, при таком раскладе большинство голосов скорее всего наберет Гай Антоний, поскольку его фигура наиболее известна и имя его у всех на слуху. В настоящее время он без конца колесит по провинциям, естественно, не за свой счет, а под видом неотложных служебных поездок, и ведет там во всю агитацию за свою драгоценную личность.
Впрочем, его кандидатура, если он станет вторым, рядом со мною, консулом, меня бы вполне устроила. Тщеславие его столь мелко, что он никогда не станет бороться за власть и претендовать на первые роли, по крайней мере, на него всегда можно будет оказать необходимое влияние или, в конце концов, просто подкупить…
Что же касается кандидатур от патрициев, то наиболее реальным соперником тут будет Катилина. В прошлом году, когда этот тип предстал перед судом по обвинению в лихоимстве, творимом им в Африке, я, как ты помнишь, вызвался быть на суде его защитником.
Но сегодня, когда мы встречаемся с ним в политическом бою, я снимаю всякие маски и открыто бросаю ему вызов. Уж я постараюсь нарисовать такой портрет Катилины, что от него отшатнется весь Рим. В ход пойдет история о его безалаберном папаше, лихо промотавшем все свое состояние, и о прочих членах этой достославной семейки, в частности о его сестрице. И хотя этим трудно сегодня кого-либо удивить, постараемся и тут найти что-нибудь такое, что взбудоражит воображение обывателей.
Стоит также поведать о том, как этот верный пес ненасытного Суллы на глазах у римских граждан провел через весь город уважаемого Марка Мария, «подбадривая» его розгами, а затем самолично отволок его голову Сулле, дабы заслужить одобрение ненасытного диктатора.
Думаю, неплохо было бы тебе через своих влиятельных знакомых при удобном случае и в нужном месте живописать подобные подвиги Катилины. Что касается меня, то я проинструктировал всех своих агентов относительно того, что и как говорить в бане, на рынке, в цирке и т. д. И это уже производит нужный эффект. Хотя, должен признаться, хватает и таких, кто готов идти безоглядно за Катилиной, считая его мессией, выразителем идей, которые, якобы, спасут «одряхлевший Рим». К тому же, как я оказал, у него действительно есть дар внушения, подкрепляемый его непоколебимой убежденностью в своей правоте, что особенно действует на вьющихся вокруг него юнцов с бородками.
Но оставим политику и перейдем к более приятной теме. Моя Тускульская усадьба по-прежнему радует меня. Порой мне кажется, что я бываю самим собой только здесь, где все сделано согласно моему вкусу и моим пристрастиям. Я люблю бывать здесь один, писать, размышлять и чувствую себя при этом в полной гармонии с природой и с самим собой.
Теренция — хорошая, умная женщина, заботливая жена и любящая мать, но последнее время она все больше начинает раздражать меня, особенно после обручения моей любимой Туллии. Она все время говорит что-то назидательное, без конца делает замечания слугам, детям, то и дело втягивает меня в свои интриги, дрязги, нелепые споры. Хотя, повторяю, женщина она умная и незаменимая помощница мне во многих моих делах. Сейчас она тоже активно включилась в подготовку к выборам и успешно влияет на общественное мнение через женскую половину Рима. Катилину она ненавидит, как злейшего врага (очевидно, после истории между ее сестрой и Луцием), и рассказывает о нем такие небылицы, что волосы дыбом встают. Впрочем, я не раз замечал: чем история нелепей и неправдоподобней, тем охотней верит ей публика.
Извини, что опять перекинулся на политику. Что поделаешь, сегодня это беспокоит и волнует меня более всего. Как заметил один мудрец, тому, кто добивается многого, многого и недостает, то есть у каждого своя мера отсчета и мера счастья. Если я добьюсь консульства, то это будет для меня не просто получение высокой должности, а нечто гораздо большее, что сделает мою жизнь осмысленной и значимой.
На этом заканчиваю свое письмо. Будь здоров, люби меня и не сомневайся в том, что я всегда помню о тебе и люблю тебя, как брата.
Еще раз спасибо за твои теплые письма. Выражаясь все тем же восточным слогом, необычайно рад был подставить сосуд своего сердца под свежий и сладостный поток твоей речи. С надеждой на скорую встречу
Твой Марк Тулий ЦицеронP.S. Сожги это письмо по прочтении.
Глава VI. Non bene olet, qui bene sempre olet[9]
Одним из самый младших членов круга патрициев и всадников, одержимых жаждой радикальных перемен, был Квинт Курий, неугомонный импульсивный малый, жизнелюбивой натуре которого более всего подходил бы девиз «Varietas delecat» (Разнообразие доставляет удовольствие).
Его легкомысленную голову вряд ли когда-нибудь посетила мысль участвовать в оппозиционном кружке, если бы в это время по инициативе цензоров его не вывели из состава сената за аморальное поведение.
Дело было в том, что, в отличие от других сенаторов, которых тоже не были образцом добродетели, Квинт потерял всякую меру в поисках удовольствий и наслаждений. Подобно закоренелому пьянице, которому для поднятия тонуса требуются все новые и новые возлияния, он испытывал постоянную, почти болезненную потребность в развлечениях и забавах. А поскольку единственной, но весьма существенной помехой для удовлетворения его чрезмерных желаний была вечная нехватка денег, то однажды в голову Курия пришла счастливая, как он считал, мысль совместить, подобно куртизанкам, приятное с полезным, то есть получение удовольствий с решением денежного вопроса: он принялся обслуживать тех знатных матрон, чья молодость близилась к закату и которым смертельно наскучили их престарелые или вечно занятые своими делами мужья. А поскольку среди рогоносцев оказалось несколько сенаторов, то все дружно проголосовали за лишение его сенаторского звания…
Нельзя сказать, что катилинарии с восторгом восприняли факт пополнения своих рядов вечно надушенным франтом. Но широта натуры Квинта, его веселый нрав и неиссякаемое остроумие вскоре сделали его всеобщим любимцем и незаменимым организатором веселья во время шумных застолий, и первоначальное предвзятое отношение к нему постепенно сошло на нет.
Однако именно Курию, если верить Саллюстию, суждено было сыграть роковую роль в судьбе Катилины, да и всего кружка.
Случилось так, что избалованный женщинами, Квинт Курий в один прекрасный момент сам вдруг потерял голову от страсти. Объектом, вызвавшим его маниакальную одержимость, стала та самая Фульвия, имя которой он упомянул при уличной встрече с Катилиной. Это была необычайно красивая и столь же развратная особа из аристократического рода, давно оставившая мужа и жившая в свое удовольствие. Под ее окнами вечно толпилась золотая молодежь, читая ей стихи и распевая любовные песни, и редкий день в ее доме обходился без вечеринки с обильным возлиянием вина и всевозможными любовными утехами.
Для Фульвии встреча с Курием явилась одним из проходных эпизодов, каких в ее жизни было больше, чем лепестков роз, которыми она имела обыкновение посыпать перед сном свою постель.
Курий же, напротив, после первой ночи, проведенной с беспечной красоткой, был совершенно очарован ее прелестями, ее независимым нравом и царившей вокруг нее атмосферой всеобщего поклонения и обожания. А то обстоятельство, что Фульвия не проявила к нему ровным счетом никакого интереса, разожгло в его сердце такую страсть, какой он сам от себя не ожидал, и Курий начал всеми способами домогаться благосклонности гетеры.
