Виталий Познин - Двойник Цезаря
Для Фульвии встреча с Курием явилась одним из проходных эпизодов, каких в ее жизни было больше, чем лепестков роз, которыми она имела обыкновение посыпать перед сном свою постель.
Курий же, напротив, после первой ночи, проведенной с беспечной красоткой, был совершенно очарован ее прелестями, ее независимым нравом и царившей вокруг нее атмосферой всеобщего поклонения и обожания. А то обстоятельство, что Фульвия не проявила к нему ровным счетом никакого интереса, разожгло в его сердце такую страсть, какой он сам от себя не ожидал, и Курий начал всеми способами домогаться благосклонности гетеры.
Поскольку единственное, что могло на время растопить холодность красавицы, были дорогие подарки (Фульвия, давно осознала, что в этом мире лишь богатство может обеспечить женщине независимость), то Квинт принялся тратить все деньги и драгоценности, которые попадали ему в руки, на то, чтобы удовлетворить очередной каприз своей возлюбленной.
Никогда раньше ему не приходило в голову, что все ювелиры Рима работают на женщин. Именно для их изнеженных рук они делали золотые браслеты в виде змеек с глазами из сапфиров или в форме отчеканенных из золота маленьких виноградных листьев; для их стройных ног они ковали серебряные витые браслеты, изящно ниспадавшие на щиколотки; для их тонких пальчиков они делали всевозможные кольца — из янтаря, слоновой кости, из оникса и сердолика, не говоря уже о золоте и серебре; для их изящных ушек они отливали и чеканили золотые и серебряные сережки в виде больших и маленьких капель, полушарий, серпа луны и маленьких бутонов роз; для их длинных, струящихся волос они вырезали из слоновой кости причудливые шпильки, делали всевозможные костяные пряжки и заколки; для их гибких запястий и лебединых шей обтачивали и шлифовали бусы из стекла и редких камней, а чтобы привлечь женский взор, создавали украшенные диковинными узорами флаконы для благовоний и коробочки для драгоценностей.
Из всех украшений Фульвия более всего любила получать в подарок сережки и кольца с крупным жемчугом или граненым изумрудом. Несколько с меньшим восторгом, но с довольной улыбкой она принимала от Курия берилловые бусы, опаловые браслеты и гарнитуры из разноцветного сардоникса, аметиста и других камней.
Но как только поток подарков иссякал, красавица тотчас охладевала к своему пылкому любовнику и решительно отлучала его от своего дома, предпочитая проводить время в обществе молодых лоботрясов, либо более состоятельных и щедрых поклонников.
Когда Курий, чей кошелек к этому времени основательно похудел, явился к ней однажды со скромным обсидиановым ожерельем, Фульвия заявила ему с нескрываемым раздражением, что он ей окончательно наскучил и что она ставит точку их отношениям. И тогда, пытаясь удержать ветреную любовницу, Курий принялся рассказывать ей о тайном обществе, в котором он состоит, и о том, что недалек день, когда к власти придут Катилина и его сторонники. И уж, мол, тогда-то он, Квинт Курий, тоже будет среди первых лиц государства и сделает для нее все, что она ни пожелает, построит для нее в самом престижном и красивом месте виллу, о которой она так мечтает, осыплет ее с ног до головы драгоценностями, подарит ей десятки рабов…
Продолжая расточать щедрые обещания, Квинт произносил свои тирады с такой убежденностью и страстью, что Фульвия в какой-то момент поверила ему и, поддавшись его увещеваниям, позволила ему остаться у нее на ночь.
Но, пробудившись поутру, ветреница поняла, что речи ее настырного поклонника — не более чем обыкновенная мужская уловка, на которую она, как дура, клюнула, и велела своим слугам не пускать больше в дом Курия, под каким бы предлогом он к ней не заявился. А вскоре и вовсе позабыла об этом нелепом эпизоде, закрутившись в водовороте новых забав и развлечений. К тому же Квинт после той ночи надолго исчез из ее поля зрения, очевидно, был занят лихорадочным поиском денег, а может быть, испугался того, что в состоянии опьянения и в порыве страсти наговорил лишнего.
И, возможно, Фульвия и вовсе забыла о болтовне Курия, если бы спустя несколько дней ее не навестил один из ее богатых поклонников — Марк Тулий Цицерон.
Как нередко случается с деловыми людьми, которым некому излить свои заботы и печали, великий оратор, разнежившись от вина и любовных ласк, принялся рассуждать вслух о возможном исходе грядущих выборов. И когда он произнес имя своего главного соперника Катилины, Фульвия тут же припомнила всё, что наговорил ей Курий, и рассказала, посмеиваясь, о том, что группа заговорщиков во главе с этим самым Катилиной готовит заговор. И что уж ему, Цицерону, точно несдобровать, если эти молодцы придут к власти, а его прекрасная Тускульская усадьба, возможно, достанется ей, так обещал ее странный поклонник.
Услышав все это, Цицерон необычайно оживился. Набросив на себя, будто тогу, постельную накидку, он начал возбужденно расхаживать взад-вперед по комнате, как это обычно случалось с ним в те моменты, когда он сочинял очередную речь или раздумывал о чем-либо.
— Послушай, Фульвия, заговорил, он, наконец, своим хорошо поставленным голосом. — Я оставляю тебе этот кошелек с систерциями а их там, поверь, немало и дам тебе еще десять раз по столько же, если ты выполнишь небольшую просьбу.
— Какую? спросила игриво Фульвия и, высыпав на постель монеты из цицеронова кошелька, принялась укладывать на своем белоснежном теле золотые кругляшки, создавая из них панцирную чешую.
— Просьба моя заключается в следующем, продолжал Цицерон тем же, свойственным его публичным выступлениям тоном. Но, осознав комичность ситуации, смолк и забормотал вполголоса. — Послушай, голубушка, я хотел бы попросить тебя вот о чем: все, что ты мне сейчас поведала, постарайся рассказывать повсюду своим приятелям и подружкам, слугам и рабыням, в термах и на базаре. Но не со смешками и ужимками, как ты мне сейчас об этом рассказывала, а на полном серьезе, закатывая глаза и замирая от ужаса. Ну, не мне тебя учить — ты такая великая притворщица и актриса, что сама кого угодно научишь… И добавь еще каких-нибудь ужасающих подробностей: что заговорщики, мол, хотят с четырех сторон поджечь город, отравить воду, перебить во сне всех уважаемых граждан…[10]
— Что они составили списки тех, кого в ближайшее время предадут страшной мучительной смерти… Что они зарезали одного из своих сообщников и его кровью подписались под своей страшной клятвой, а потом ели его мясо, чтобы скрепить свой страшный союз! подхватила Фульвия, бурно жестикулируя руками подобно выступающим на площадях актерам.
— Вот-вот, одобрил ее фантазии Цицерон. Что-нибудь в этом роде. Чем нелепее слух, тем лучше. Скорей поверят. А я, повторяю, сполна вознагражу тебя за эту маленькую услугу.
— Ну, не такую уж и ма-аленькую, протянула Фульвия и, собрав монеты в ладони, стала осыпать ими свое обнаженное тело, изображая Данаю, к которой неугомонный и изобретательный Юпитер явился в виде золотого дождя. — Как ни как, решается судьба твоего консульства. Ты человек новый, из провинции, а тут, ты знаешь, не любят чужаков. Так что у Катилины достаточно шансов, чтобы обыграть тебя, если ты сейчас не уберешь его с пути. Верно?
— Ты много болтаешь, поморщился Цицерон. Если не согласна, так и скажи. Мне не составит труда найти другой вариант.
— Ну что ты сердишься, мой птенчик? засмеялась Фульвия и, протянув руки, привлекла сенатора к себе. Я все сделаю, как ты просишь, мой сладенький. У нас ведь с тобой схожие натуры: я продаю свое тело, а ты свой красноречивый язык. И если продажных женщин порой побивают камнями, то тебе твой язык когда-нибудь отрежут… Ну-ну, не обижайся, мой сладкоголосый!
— Да, вот еще что, — сказал Цицерон, освобождаясь от объятий куртизанки. — Это касается твоего дружка. Я имею в виду Квинта Курия. Не отвергай его пока.
— Ну, это уже слишком! — капризным голосом сказала Фульвия. — Он мне смертельно надоел мне своей назойливой любовью. И потом он так мажется духами, что просто дышать невозможно…
— Любовь моя, по-моему, ты хотела иметь в своем перистиле оригинальные фигурки для фонтанов. Так вот считай, что там уже стоят две очаровательные бронзовые статуэтки. Одна из них изображает девушку с амфорой, из которой будет литься вода, а другая — большого плачущего крокодила. И еще тебя ждет золотое кольцо с самым большим жемчугом.
— И что я должна сделать за это?
— Сущий пустяк — выведывать у Курия все, что он знает о Катилине… Но для начала я сам, пожалуй, встречусь с этим Курием под каким-нибудь предлогом…
На следующий же день Курий получил приглашение посетить дом Цицерона на Палатине. Лелея надежду на то, что эта аудиенция может быть связана с возможностью возвращения его в состав сената, Квинт облачился в лучшую тогу и в назначенный утренний час появился у цицеронова дома, который, впрочем, уместней было бы назвать дворцом.
