Александр Торопцев - Бросок на Альбион
Последний разговор между ними состоялся весной, еще неровной на тепло и холод, когда корабли Харальда готовы были к отплытию на Запад.
– Тебе будет трудно осуществить задуманное, – сказал Ярицлейв. – Магнуса не зря назвали Добрым. У него много союзников и в Дании, и в Норвегии, и в Швеции, и даже в Англии. Помни об этом.
– Шведский конунг Свейн сын Ульва не союзник Магнусу, ты же сам говорил, – упрямо ответил Харальд, не желая понять главную мысль тестя.
– Я говорю о Магнусе Добром, – повторил Ярицлейв.
– Если он не отдаст мою долю наследства, я буду воевать с ним. Я бил сильных, злых и добрых. Магнус не сильнее и не добрее их.
– На поле сражения. Но у него другая сила. Его прозвал добрым твой народ.
Ярицлейв посмотрел на Харальда, умолк, словно бы вспоминая о чем-то, не менее важном, чем все обсуждаемые ими проблемы. Красавец-воин стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу. Светлые волосы до плеч теребил весенний ветер; глаза нетерпеливо, но несуетно осматривали знакомые пейзажи, знатных и простых людей, собравшихся проводить в далекий путь гостя и его жену Эллисив, воинов Харальда.
Харальд долго ждал этого часа, торопил время. Зима была веселая, бурная, гуленная. Ярицлейв и его жена Ингигерд сделали все, чтобы молодые не замечали времени, чтобы эта светлая морозная зима в Гардарики оставила у них в памяти только доброе, радостное. И вот настал час расставания. Последние минуты. Харальд изменился в лице, мягче стал его неспокойный взгляд. Он сказал:
– С добрыми воевать труднее, ты прав… – и, наконец, сменил тему. – Я буду беречь Эллисив, как ты берег верность мне, нашему договору. В этом мире я таких верных людей не встречал. Будь спокоен за дочь свою. Она – моя жена.
– Мир большой, – вставил Ярицлейв, и в голосе его стало больше покоя, меньше тревоги.
Но когда корабли Харальда отплыли от берега, когда через несколько долгих минут исчезли они за мягким поворотом реки, конунг русов сказал жене:
– Трудный он выбрал путь.
И вздохнул, не скрывая печали и чисто стариковского недоверия к делам и мечтам молодых.
– А ты говорил, что он – суровый, – вспомнила давнишний спор Ингигерд, но муж не стал ей отвечать, даже не вздохнул от раздражения, будто бы не слышал ее реплики: лишь глянул он на жену свою голубоглазую и сказал ровным голосом мудреца:
– Пора домой. Ветер свеж.
То было в Альдейгьюборге[3]. Корабли Харальда взяли курс на запад, в Швецию, в Сигтуну.
Быстрый ветер не спорил с волной – кто сильней? – не тревожил глубины морские, не трепал паруса, гнал, гнал на запад корабли Харальда, победителя, истосковавшегося, как и вся его дружина, по родной земле, по суровой красоте северного края, по причудливым извивам берегов, по тихой воде фьордов, куда тянется душа любого скандинава, потому что здесь, во фьордах, так затейливо и грустно соприкасаются две частицы одной души: морской и земной. Душа, душа! Она увлекала людей в мир мечтаний и грез, и творили они, люди фьордов, мир троллей и эльфов, привидений и водяных, русалок и карликов, колдунов и валькирий, оборотней… Душа, душа! Ее так трудно описать миром слов, линий, фигур, даже самых изощренных, сложных. Но она манит, она зовет к себе, она требует: познай меня; познав, облегчишь себе путь. Эта странная логика (в ней есть печать лукавства) с запредельных времен очаровывала человека, он познавал, он искал способы и средства познания и фиксации познания – самопознания. Он нашел их здесь, в стране фьордов, – в самых удивительных фантастических образах. Вот – оборотень. Что это такое? Это – одна из граней души человеческой. Утром он человек, нежный, как вода в жаркий полдень, днем он суров в трудах и заботах, вечером… он какой-то другой, ночью он может быть волком. Ночь для души – вершина самопознания. Не та ночь, когда солнце спать улеглось в своей опочивальне за мягким овалом гор на западе, когда люд, подчинясь законам солнца, закрывает, усталый, глаза в своих дворцах, домах, избушках и землянках, а та ночь, которая, растревожив беспрерывной чередой дел и бед, забот и споров род человеческий, предоставляет людям искусительную возможность доброму потребовать добро свое, слабому стать берсерком, сильному – взять в руки меч, злому – прилечь на плечо верной подруги и разрыдаться, нежному – топить в море крови таких же, как и он… Ночь души.
Отсюда, из страны фьордов, жестким веером расходилась по странам Европы, Азии, Африки, Америки волна войн. Здесь же бил неповторимо чудесный источник поэтического вдохновения, источник мыслей, чувств, звуков…
Счастлив славой, вывел
Ты струг с красным грузом,
Вез казну златую,
Харальд князь из Гардов.
Ветер клонил студеный
Коней рой. В Сигтуну
По свирепым тропам
Выдр спешил ты, княже.
Сказал вису Валгард с Поля, скальд, когда корабли Харальда, словно почувствовав резными своими носами близость земли, устремились к берегам Швеции.
ЧУДО ОЛАВА СВЯТОГО. МАГНУС ДОБРЫЙ
«Мятежи, вызываемые брюхом, есть изо всех наихудшие».
Франсис Бэкон. Английский философ. XVI-XVII вв.«Тот, кто дарует жизнь врагу, пораженному силой, побежденному и ищущему защиты, разве не заслуживает счастья?»
Махабхарата. Книга первая. Древняя Индия. VI в. до н. э.Магнус сын Олава Святого был серьезным соперником Харальда в борьбе за власть. По многим причинам.
Он начал свой нелегкий поход к власти, как и несколько лет спустя его будущий соперник, из Альдейгьюборга в 1035 году, из того же дома, гостеприимного для норвежцев. К этому времени положение дел в Норвегии резко изменилось. Бонды, сражавшиеся в битве при Стикластадире против Олава конунга за свою свободу, победив, получили в конунги Свейна сына Кнута Могучего и Альфивы. Бонды были рады. Теперь их никто не будет притеснять, навязывать христианство, облагать налогами, требовать в войско конунга молодых парней. Так думали радостные бонды… до первых законов нового повелителя, а, вернее сказать, его матери Альфивы, по сути дела правившей Норвегией из-за малолетства сына.
Альфива, женщина суровая, распоряжалась страной и ее народом как своей собственностью при полном попустительстве и даже поддержке Кнута Датского, уже старого, больного, не решавшегося покидать Англию даже по важным государственным делам. Когда-то бондам не понравилась жесткая политика Олава, пытавшегося крепкой рукой объединить страну. Теперь многие бонды да и другие слои населения поняли, что Кнут Могучий их попросту говоря одурачил, обхитрил, раздувая всеми силами пожар распри, поддерживая словом и делом тех, кто привел страну Норвегию и ее лучших воинов на поле при Стикластадире. Конунг Дании оказался единственным победителем в той битве, хотя его воинов сражалось против Олава совсем мало. Так загребают жар чужими руками хитрые люди. Иногда, правда, таких людей называют почему-то мудрыми.
Так же обманываются доверчивые люди.
Уже через несколько месяцев после прихода к власти Свейна народ Норвегии понял свою ошибку. Она была несмертельной для сильного народа. У сильных народов есть такая черта: ошибаться и, ошибаясь, искать верные решения самых путанных задач. Конечно же, куда проще, легче и безболезненнее учиться на чужих ошибках. Но такое даже в истории самых жизнеспособных народов случалось крайне редко. Хоть бы на своих ошибках поучиться – и то польза превеликая.
Норвежцы ошибку свою поняли. И заговорили они о чудесах Олава, назвали погибшего конунга Святым. В сагах и преданиях приводится много чудес, которые начались сразу же после битвы, когда его кровь излечила рану Турира Собаки, одного из самых непримиримых врагов конунга. Много-много было зафиксировано чудес – нельзя сомневаться в их истинности, нельзя со скептической миной грубого материалиста-наукообраза отвергать все, бережно собранное и сохраненное памятью народа, душою народа, хотя бы потому, что люди не так глупы, как это может показаться на первый взгляд.
И бонды, и простые рыбаки, и богатые купцы, и воины, и знатный люд Норвегии – все прекрасно понимали: чудо свершилось. Главное чудо, которое содеял Олав Святой, свершилось: люди поверили в дело его! Они не стали каяться и принародно бить самих себя в грудь – какие мы нехорошие. Эта манерность – удел других веков и иных стран. Норвежцы были далеки от показной жалости. Они были народом сильным. Они готовились к жестокой борьбе против датчан, захвативших в управлении страной практически все ключевые позиции.
Начиналось, как всегда в подобных случаях, с малого. Но уже через три года норвежцы осмелели, вновь почувствовали силу. Даже Кальв сын Арне, один из самых яростных противников Олава Святого, теперь в открытую отказывался исполнять приказания конунга Свейна…
Это знали Ярицлейв и Магнус. Знали они и о том, что держава Кнута Могучего, больного, может в любую минуту рассыпаться, как только не станет ее основателя и создателя – Кнута Датского.
