Сергей Омбыш-Кузнецов - Повесть о партизане Громове
Дверь открыла худенькая женщина с растрёпанными волосами. Узнав Громова, она торопливо зашептала:
— Уходите, Игнат Владимирович, уходите. Моего-то расстреляли. Поймают вас — сгубят.
— Не бойся, — тихо проговорил Громов. — Мы пришли отплатить за убитых. Скажи: есть кто у Монохина?
— Офицеры там. Пьянствуют…
— Ну и добро. Закрывайся.
Игнат Громов, Проня Поставнев и Михаил Титов перемахнули через забор и остановились у крыльца. Киря Баев и Данько Кольченко остались у террасы. Остальные залегли в канаве на улице.
— Давай! — шепнул Громов Михаилу Титову.
Тот подошёл к двери и постучал громко и властно.
— Кого надо? — донёсся из сеней женский голос.
— Откройте. Господину поручику пакет.
Хозяйка долго не открывала, видно, ходила спрашивать — впустить или нет человека с пакетом. Наконец стукнула щеколда.
Титов не торопясь вошёл в дом, а следом за ним вбежал с наганом в руке Громов.
Монохина узнала Игната Владимировича, испуганно вскрикнула:
— Партизаны!..
Однако не растерялась, кинулась в комнату и закрыла дверь на крючок.
Дорога была каждая минута. Выскочив во двор, Громов с Титовым открыли ставни и запустили в окно по гранате. Два взрыва нарушили тишину корниловских улиц.
Через пролом окна Громов с Титовым ворвались в дом. Нашли лампу и зажгли свет. На полу у стола валялись мёртвые офицеры, священник Остроумов, хозяйка дома. На сломанном стуле лежала какая-то женщина. Приглядевшись, Громов узнал в ней жену Леоненко. Сам же Леоненко был жив. Забившись в угол, он вздрагивал всем телом.
— Предатель! — проговорил Титов и направил на Леоненко дуло револьвера.
— Погоди, — остановил его Громов. — Сначала приговор объявим… За выдачу карателям неповинных людей предатель и враг крестьянства Леоненко на основании законов советской власти приговаривается к расстрелу.
Леоненко вскрикнул и повалился на колени.
— Партизану Михаилу Титову привести приговор в исполнение.
Глухо прозвучал выстрел, и предатель ткнулся лбом в пол.
— А где же Монохин? — вдруг вспомнил Громов.
Обыскали весь дом, но было уже поздно: разбив стекло у террасы, Монохин бежал.
Киря Баев, услышав звон разбитого стекла и увидев тёмный силуэт человека в пустоте рамы, вскинул винтовку и хотел по нему стрелять, но Кольченко остановил его:
— Не стреляй. Не видишь, свой!
И Киря опустил винтовку.
Монохин спрыгнул в ограду, перемахнул через забор и скрылся.
Узнав об этом от Кири, Игнат Владимирович напустился на Кольченко:
— Шляпа ты, а не партизан. Огородное пугало!.. Своих от чужих не можешь отличить.
— Обознался, товарищ Громов. Виноват! — оправдывался Кольченко. — Мне показалось, что это Титов. Темно, не разберёшь…
Партизаны, выполнив задание, торопливо уходили из деревни.
Каратели подняли на ноги всех жителей Корнилово и отправили в погоню. За поимку Игната Громова они обещали награду. Одна группа наткнулась на партизан, но вместо того, чтобы сообщить об этом карателям, посоветовала, где можно лучше укрыться. Партизаны перебрались в Поперечное.
Прошло два дня, вдруг ночью прибегает Киря Баев.
— Уходите из Поперечного. Белые вас открыли, — запыхавшись, сообщил он. — Собираются сюда идти, да батя с браткой Авдеем самогонкой их удерживают.
Решили расходиться по двое. Последними покинули убежище Громов и Петя Нечаев.
Ночь была тёмная. Ни луны, ни звёзд, лишь мрачные тучи бродят по небу. Громов с Нечаевым идут по обочине дороги, то и дело оступаясь в выбоины.
Неожиданно впереди замаячили фигурки людей. Раздался окрик:
— Стой, кто идёт?
— Белые! — прошептал Петя.
— Притворяйся пьяным, — также шёпотом сказал ему Громов и заплетающимся языком громко заговорил: — М-мы, племяш, ещё гу-гульнём. В-вот придём домой и гу-гульнём. У меня в подполье ещё пол-литровка первача имеется…
— Стой, кто идёт?
— С-свои, — откликнулся Громов и предложил Нечаеву: — П-племяш, а, п-племяш, давай с-споём… — и, не дожидаясь согласия, затянул:
Ехал из ярмарки
Ухарь-купец,
Ухарь-купец,
Удалой молодец…
— Стой! — уже рядом раздался прежний голос.
— Да это, видно, местные крестьяне, слышишь, пьяные, — замечает другой. — Пошли, ну их.
Фигурки людей стали удаляться и вскоре растаяли в темноте. А Громов с Нечаевым нестройными голосами припевали:
Эх, Сашки-канашки мои,
Разменяйте бумажки мои,
А бумажечки новенькие —
Двадцатипятирублевенькие…
Выбравшись из деревни, они бегом направились в нолевую избушку.
А по деревням ходил коновал Осип Баев и рассказывал о партизанском налёте на Корнилово, прибавляя от себя, что партизан было несчётное количество…
6. Роспуск отряда. Организация подполья
Наступили холода, закружили в степи вьюги, зазмеилась на дорогах позёмка. А потом установилась тихая, морозная погода. Теперь трудно было скрывать следы после налётов на сёла, занятые белыми. Того и гляди, на партизанскую стоянку нагрянут каратели. Надо было что-то предпринимать. Но что?.. что?.. Двинуться в глухую тайгу? Но как без связей организовать жизнь в лесу? Упрятаться по заимкам до весны? Это тоже не выход. Бездействие — хуже любой опасности.
Громов долго раздумывал, как поступить, и, наконец, собрав всех партизан, сообщил о своём решении:
— Зима для партизан — хуже злой мачехи. Выживет нас отсюда, в руки белякам выдаст. Вот я и надумал: надо нам расходиться по сёлам до весны…
— Это как же так, Игнат Владимирович?! — возмутился Егор Корнеев. — Будем, значит, на печи отлёживаться, а беляки — хозяйничать в наших домах?..
— Отлёживаться на печи не придётся, — сурово заметил Громов. — Действовать будем. Первая подпольная конференция большевиков решила готовить общесибирское восстание против белогвардейского правительства. Вот и надо мам связаться с подпольными организациями, а где их нет — создавать, вести разъяснительную работу среди населения, привлекать на свою сторону крестьян, готовить их к восстанию, оружием запасаться… Ясно?
— Ясно-то ясно, — проговорил Василий Коновалов, — да разве всесибирское восстание организуешь! Надо бы помельче, по деревням, самое большее — в волости.
Громов подумал, что, пожалуй, Коновалов прав, но сказал другое:
— На то есть решение подпольной конференции. Мы его должны выполнять. — И, обращаясь к Коновалову, добавил: — Тебя, Василий, назначаю своим заместителем на случай чего. Имеющееся оружие надо спрятать. Но куда?..
— Дозвольте, товарищ Громов, я спрячу, — вызвался Данько Кольченко. — У меня добрый тайник имеется в Поперечном. Будет в полной сохранности.
— Ты уверен в этом? — спросил Громов.
— Ещё бы! — твёрдо заявил Кольченко. — Уж будьте спокойны.
— Ну, что ж, доверяем тебе. Береги оружие, как самого себя.
Ночью оружие переправили в Поперечное и спрятали в разрушенном погребе. Партизаны разошлись по деревням. На старой стоянке остались Громов и Корнеев.
— А тебе, Егор, особое задание, — сказал Громов Корнееву. — Проберись в Омск и во что бы то ни стало свяжись с подпольной партийной организацией. Узнай обстановку, получи директивы. Скажи, что мы готовы выполнить любое задание.
— Слушаюсь, Игнат Владимирович.
На другой же день Корнеев уехал в Омск.
* * *Громов решил навестить Городецкого в Косо-Булате, а по пути установить связи со своими людьми в других деревнях, организовать подпольные ячейки. Однако появляться в сёлах в обычном виде, под своей фамилией, было рискованно — многие его знали по работе председателем Каменского Совета. После налёта на Корнилово белогвардейцы усиленно разыскивали Игната Владимировича. Нужно было достать подложный паспорт, другую одежду, Игнат Владимирович вспомнил, что в Ярках проживает питерский рабочий, гравер Степан Галактионович, грузный, неповоротливый, к тому же мрачный и неразговорчивый человек. По фамилии его редко кто называл, а чаще по прозвищу — «Топтыгин». Да и Громов фамилии не помнил, хотя встречался с ним не раз. От Василия Коновалова знал, что человек он надёжный, участвовал в Чернодольском восстании. Игнат, Владимирович попросил Коновалова прислать к нему гравера.
В тот же вечер «Топтыгин» ввалился в комнатушку, занимаемую Громовым, и, бросив взгляд исподлобья, пробасил:
— Здравствуй! Чего звал?
Игнат Владимирович усадил его на стул против себя и сказал:
— Вот что, Степан Галактионович: сослужи ты добрую службу. У тебя руки золотые. Паспорт мне надо смастерить, да такой, понимаешь, чтоб авторитетным был — на имя какого-нибудь купца, заводчика или чиновника, словом, почётного человека для белой сволочи. Как, можешь?
