Виктор Квашин - Последняя крепость империи. Легко сокрушить великана
– А вы здесь хорошо устроились, – продолжил худой. – А девку после ужина не дают?
– Девку в бою отбить надо, – скривил улыбку Хохотун.
– Это ты в драке за девку уха лишился? – ляпнул худой.
Хохотун действительно был без уха. Его никто не спрашивал, и так было понятно, что он был осуждён за мелкое преступление24. Высказывание новобранца прозвучало как оскорбление.
– Трепло! – пробасил Брат Большой. – Закрой хлебало, пока язык не проглотил вместе с зубами!
Худой и вправду заткнулся, правда ненадолго. А кличка Трепло стала его именем, хоть он и заявил:
– Меня зовите Богатур!
– Трепло – ты и есть Трепло, Треплом и помрёшь, – под общий одобрительный смех подытожил Брат Большой.
Болтовня болтовнёй, а новеньких нужно было ставить в строй. Сиантоли принялся заниматься с ними индивидуально, но пришлось и весь десяток съезживать заново. И тут выяснилось, что новые бойцы почти не знают лошадей и мало способны к боевым действиям. Даже простой дневной переход оказался им не под силу. Один из новичков умудрился свалиться с лошади, да так, что она на него наступила. А Трепло не затянул седельные ремни и растёр спину лошади. Этого монгольские законы не прощали.
– Ты можешь растереть в кровь свою задницу, но нанести вред лошади – преступление, – вынес приговор Сиантоли. – десять плетей на первый раз. Брат Большой, исполни!
– За что меня бить? Вы должны меня учить! – орал Трепло, пока Брат Большой охаживал его плетью.
– А я тебя и учу, – говорил, замахиваясь, экзекутор.
– Добавь ещё десяток, за пререкания, – озлился десятник.
После порки командир не отпустил виновника, приказал подойти остальным Кафтанам. Их так и прозвали: Кафтан Первый и Кафтан Второй.
– Как же вы сражались с правительственными войсками? Трепло, ты же говорил, что вы воевали?
– Мы отнимали имущество у богачей и делили между бедными. Это справедливая война! – огрызнулся Трепло.
– Ну-ка, рассказывайте подробно! – потребовал Сиантоли и его дружно поддержал весь десяток.
Наводящими вопросами и тычками под бока новичков-повстанцев заставили признаться, что все они крестьяне, жить стало невозможно потому что налоги возросли безмерно, а поборы чиновников и того больше, и они присоединились к другим восставшим, чтобы отомстить угнетателям. А на лошадях они никогда не ездили, и вообще пахали на коровах, и ещё могут возить поклажу на осле.
– Ничего, научимся и на коне скакать, и из лука стрелять, – снова оживился Трепло. – Скорее бы войной на эту проклятую Цзинь! Я бы их всех…
Сиантоли со всего маха врезал кулаком по роже. Трепло упал.
– Цзинь – моя родина. Понял?
К удивлению Сиантоли эта история получила неожиданное продолжение. Наутро явился сотник Жаргал.
– Что это у тебя люди с синяками ходят в мирное время?
– А это он с лошади упал, – выкрикнул Рыбачок.
Все засмеялись и тем разрядили обстановку.
– Что, правда на коне плохо сидишь? – нахмурился сотник.
– Да, – признался Трепло. – Но я научусь!
– Даю десять дней. Проверю. Будете плохо управлять лошадьми, отправлю кожи мять. А старшим с вами пойдёт ваш десятник – алтунский патриот.
– Ах ты, низкая тварь, – Сиантоли схватил за грудки Трепло, как только сотник удалился. – Ты ещё и жалуешься!
– Не я! Клянусь, это не я! Я никому не говорил!
– Кто?! Я спрашиваю кто?! – зарычал десятник, вглядываясь в лица подчинённых.
Стрела взглядом указал на Брата Малого. Сиантоли подошёл к тому вплотную.
– Кто?
Брат Младший сделал растерянный жест, но глаза отвёл.
– Ладно, об этом забыли. Служим дальше.
Но сам Сиантоли, конечно не забыл. На него кто-то донёс сотнику. Брат Младший? Никто точно не знает, да и зачем ему это? Но нужно быть осторожнее, у монголов расправа быстрая – голову снесут, не успеешь слова в оправдание сказать. Что же это, везде предатели… Почему люди предают?
3
Впервые Сиантоли столкнулся с предательством ещё будучи совсем мальчишкой. В средине жаркого лета детей рабов посылали на зарастающую гарь собирать малину. Хозяйские вольные дети тоже там «паслись» для своего удовольствия. Маленький Сиантоли очень любил красную ягоду. В тот день он прибежал в малинник слишком поздно, рабы уже почти всё собрали в берестяные коробки, а пока хозяева не видели, конечно и сами много съели. Сиантоли отыскал несколько неспелых ягод, не удовлетворился, и на правах хозяина запустил руку в коробок «своего» раба. Тот молча ждал, пока хозяйский отпрыск насытится, хотя знал, что за малое количество собранной ягоды могут и наказать. В этот момент другой маленький раб подбежал к Сиантоли и шепнул на ухо:
– Не ешь у него, он плевал в этот короб.
Первый раз в жизни маленький Сиантоли потерял рассудок от ярости! Он схватил камень и ударил своего раба в лицо. Кровь частыми каплями протекала сквозь прижатые к лицу ладони. На крики пришли взрослые. Оказалось, что Сиантоли выбил обидчику передние зубы. Самое страшное выяснилось позже: оказалось, что раб-подросток был невиновен и в малину не плевал, его просто оклеветал соседский подлый раб, который был уличён в том, что пытался отсыпать у соседей малину в свой короб.
Сиантоли долго вынашивал планы мести, подкараулил клеветника одного, сбил с ног и долго топтал, сам от ярости и обиды растирая слёзы. Отцу пришлось даже заплатить владельцам покалеченного за ущерб. Но Сиантоли отец не ругал, напротив, обняв сына за плечи, что позволял себе очень редко, сказал:
– Если бы он был взрослым, его следовало бы убить. Предатели – самые плохие люди на свете. Из-за них страдают невинные, из-за их подлости разрушаются семьи, они губят целые империи. Предатели таятся рядом, среди лучших друзей и любимых людей. От стрелы врага есть шанс увернуться или прикрыться щитом, от предателя, носящего лицо друга, защититься невозможно. Да и само предательство ранит тяжелее, чем оружие. Всегда помни об этом, сын, и всегда опасайся предателей.
То было чужое предательство, предали не самого Сиантоли, но переживал он это долго и запомнил на всю жизнь. А его самого предали по-настоящему, когда он уже был взрослым, и это чуть не стоило ему жизни.
Это произошло через шесть лет после первого похода. Тогда вновь подняли голову южные сунцы25. Эти гнусные рисоеды решили, что могут вернуть свои бывшие северные территории. Они нарушили перемирие, перебрались через Хуанхэ и умудрились даже занять несколько приграничных крепостей. Сиантоли был десятником в подоспевших чжурчжэньских войсках. Пока ехали три недели к месту военных действий, все бахвалились, как будут воевать…
В тот день десяток Сиантоли был послан в авангард. Они ехали поодаль, разделившись на два пятка26. По данным недавней разведки сунские войска были в двух днях пути. Он до сих пор не понимает, как оказался прямо в гуще сунской армии, наверно виноват утренний туман. Сначала увидели движение впереди, остановились, и вдруг слева проявилась колонна сунской пехоты. Сунцы заметили неприятеля первыми и уже разворачивали строй в их сторону. Сиантоли дал команду соединиться со вторым пятком, они повернули коней вправо, но из тумана вместо второго пятка выехали вражеские всадники, и сразу полетели стрелы. Конных сунцев было немного, десятка два. Отходить было уже некуда, Сиантоли решил не удирать, а ошеломить врага и прорваться с наскока. Он выкрикнул команду и, стреляя на скаку, ринулся на противника. Сбил стрелой одного, попал в другого… но почему не стреляют его бойцы? Оглянулся – за спиной никого! Его пяток, нахлёстывая лошадей, улепётывал врассыпную. Следовать за ними было уже поздно, враги были вплотную. Сиантоли поддал коню пятками, выпустил почти в упор стрелу в ближнего, и размахивая кистенём направил коня на сунцев.
Наверно они растерялись. Их лошади сами расступились, пропуская бешено орущего всадника на хрипящей лошади, и он проскочил. Вслед с запозданием и неточно полетели стрелы (ханьцам никогда не научиться хорошо стрелять на скаку!), заржали понукаемые кони, но Сиантоли уже оторвался и, пользуясь всё тем же предательским низовым туманом, стал уходить не в сторону своих, а отвернул в противоположном направлении и скрылся в долинном редколесье.
Лишь на следующее утро пробрался он к своим. Оказалось, из вчерашней пятёрки вернулись трое во главе с командиром пятка. Чтобы избежать наказания, соврали, что десятник сдался в плен сунцам. Столь тяжко Сиантоли никогда не оскорбляли!
После оглашения приговора перед построенной тысячей всем четверым отрубили головы. Командиру пятка, молодому задиристому чжурчжэню, больше всех болтавшему о предстоящих победах, снес голову Сиантоли.
Но больше всего Сиантоли переживал измену алиши27, земляка-оруженосца с которым они два года спали рядом и ели из одного котла, которому Сиантоли доверял свои секреты и с которым советовался, которого, наконец, он содержал в походе за свой счёт, и содержал неплохо. После первого боя оруженосца опознали среди убитых сунцев, – он воевал против своих в рядах врагов. «Как же такое может быть?!» – размышлял Сиантоли, пытаясь ставить себя на место предавшего, но понять так и не смог.
