Виктор Квашин - Последняя крепость империи. Легко сокрушить великана
Николай Фёдорович задумался и пропустил место в сообщении, где нужно было остановить докладчика.
– Отлично, Абакумов, отлично! И вот эта ваша фраза, я надеюсь, она действительно ваша? – «С началом тринадцатого столетия возникла сила, которая погубила Си Ся» – эта фраза прекрасно отражает суть того, о чём будет идти речь далее в наших с вами лекциях. А пока прошу охарактеризовать ситуацию в том месте, где эта губительная сила возникла, а именно в Монголии, как мы её теперь называем, но на рубеже двенадцатого-тринадцатого веков… Ай-яй, конец занятия, друзья. Ладно, хорошо поработали. Встретимся через неделю в этой же аудитории. Готовьтесь.
Часть 2. Войско Вечного Неба
1
Зимой много дней подряд лили сильные дожди. Говорили, что много монголов утонуло у стен осаждённого Джунсина22. Жизнь в глиняном городе изрядно надоела монголам, их тянуло в родные степи. Всё чаще стали происходить драки между солдатами, всё больше отрубленных голов преступивших закон воинов выставлялось на пиках на главной площади и у ворот.
Ближе к весне, после многомесячного безделья тысяч молодых мужчин, пришёл приказ готовиться к отходу на север, в монгольские земли.
Глашатаи зачитали победный приказ самого Чингисхана, в котором говорилось, что отважные монголы в очередной раз одержали большую победу. Поговаривали, что тангутский правитель отдал Великому хану в жёны свою дочь. Монголы были довольны, они возвращались к своим семьям. Обозы трещали от добычи. Тысячные стада скота, а главное, табуны лошадей и верблюдов – пополнение для армии, откочевали в монгольские степи раньше.
Урахай провожал монголов детским писком, доносившимся из каждого уцелевшего дома – население города восстанавливалось «улучшенным» завоевателями поколением.
Войско двигалось довольно ходко. Отъевшиеся на сытных зимних тангутских пастбищах и хорошо отдохнувшие лошади шли весело. Сиантоли угрюмо качался в седле. Он, в отличие от монголов, всё более удалялся от своего дома и это радости не добавляло. Казалось, будто несколько лет проторчал он в ненавистном Урахае, выполняя самые тяжёлые и грязные поручения, на которые не хотели посылать монголов.
Теперь Сиантоли тащился по желтой степи на север. Была одна отрада – с каждым днём становилось всё прохладнее, а через десяток дней всадники увидели на земле снег.
Войско двигалось несколькими колоннами, широко рассыпавшись веером по степи, чтобы всем лошадям хватало корма во время движения. Монгольские кони хватали траву прямо на ходу, даже под всадником или вьюками, а запасные и боевые лошади, которые вовсе шли без поклажи, всегда были сыты вдоволь.
Езда на лошади в течение целого дня не утомляла Сиантоли. Во время похода было даже меньше забот по управлению десятком, и он использовал монотонное движение для размышлений или воспоминаний.
Сиантоли в походном седле с того самого набега на хунгиратов. Ему тогда досталось четыре кобылицы, две коровы, повозка с войлоками и воловьими шкурами, железный котёл, и кое-что из утвари. В плен он взял женщину с дочкой лет тринадцати, чтобы ухаживали за скотиной и работали на огороде, и мальчишку лет десяти, в качестве пастуха. Но малец оказался зверёнышем, пытался удрать, кусался, отказывался есть. Пришлось сооружать колодку, связывать. Женщина гладила маленького плосколицего по голове, что-то говорила, уговаривала, но он был упрям и зол, как камышовый кот. В первом же чжурчжэньском селении Сиантоли обменял его на пожилого киданя. Правда, пришлось добавить ещё хорошее монгольское седло.
Вся деревня вышла тогда встречать победителей. Большой был праздник! Сиантоли гордился своими подвигами и добычей. Чикчиги бросилась на шею, тут же надела подаренные бусы. Жена же лишь сделала вид, что довольна подарками, но даже не пошла хвалиться перед соседками. Весь день занималась разбором вещей и устройством рабов, а про мужа за делами вроде забыла. Тогда-то Сиантоли понял, что никогда не будет желанным для жены брата. На следующий день он записался в постоянный военный отряд.
Друг Дзэвэ с плохо скрываемой завистью рассматривал и ощупывал обмундирование, выданное Сиантоли с казённого склада. Конечно, это были не новые вещи, но сидели они на нём красиво, и сам он в них чувствовал себя уверенно, особенно, на лошади. Дзэвэ тоже пожелал служить. Отец его, благородный Ши Даоли, потомок князя Баохоли, переселившегося с реки Ялу ещё двести лет назад, не поощрял игры сына в войну, хотел поберечь. Но Дзэвэ недаром носил такое имя – «Оса», пообещал отцу, что сбежит на войну в одиночку, и вскоре стал командиром десятка конных лучников, в котором служил Сиантоли. А после похода в южные области для разгона восстания подлых сунцев, не желавших приносить пользу императору Великой Цзинь, Дзэвэ повысили до ранга командира сотни. Он очень гордился своим положением, но дружбу не забыл, и назначил Сиантоли десятником.
Сиантоли было приятно. Но, вместе с тем, ему было неудобно командовать воинами, многие из которых приходились ему родственниками или соседями, да к тому же все были старше его и служили дольше. Один из подчинённых, его двоюродный брат, был откровенно обижен несправедливостью, поскольку имел больше походов и заслуг. Но другой, пожилой односельчанин, который уже лет пятнадцать служил императору и государству, поставил всё на свои места:
– Командуй, Сиантоли, если духам так угодно, а мы будем подчиняться. Назначат меня командиром, ты будешь выполнять мои приказы. Какая разница? Главное, чтобы мы вместе хорошо выполняли приказы командира сотни, а он – приказы тысячника. Тогда вся армия будет выполнять приказы императора, и Великая Цзинь будет процветать! Не для того ли служим?
2
На привалах монголы активно обсуждали новости. Кроме скорого прибытия в родные края они больше всего радовались неудачам нового чжурчжэньского императора23. Было похоже, что молва недалека от правды: государь Юнцзи отказал в военной помощи тангутскому правителю и теперь, с уходом монголов, тангуты начали военные действия против чжурчжэньской армии. Болтали и о восстании «красных курток» в самой Цзинь и якобы тайной монгольской поддержке восставших. Говорили, что из-за этих проблем Цзиньская армия испытывает большие затруднения на южном фронте войны с Южной Сун. Эти новости расценивались монголами как дар Вечно Синего Неба, они откровенно ненавидели чжурчжэней и при случае не упускали возможности об этом напомнить.
Но наибольшую тревогу у Сиантоли вызвало сообщение о том, что Чингисхан оскорбил посла нового Цзиньского императора и якобы «отказался кланяться». Это практически было равнозначно объявлению войны. Означает ли такое поведение хана, что у него действительно достаточно сил для военных действий против могущественной империи, или это попытка показать свою независимость перед неопытным молодым чжурчжэньским императором? Родина Сиантоли переживала трудные времена, а он в это время находился в войсках враждебного государства. Сиантоли мучила совесть. Вместе с тем он надеялся, что друг Дзэвэ не забыл его и при первой возможности попытается выручить.
Однажды на привале сотник Жаргал вызвал командиров чжурчжэньских десятков и приказал принять пополнение – по три чжурчжэня в каждый десяток. Сиантоли отвёл своих в обоз, приказал снять красные тряпки, в которые те были укутаны, переодел, вооружил, снабдил всем необходимым, подобрал каждому лошадей. Двое ходили за ним вслед как телята за коровой, третий, высокий и худой, всё время что-то говорил, пытался возражать и каждые сто шагов спрашивал, когда дадут поесть. Сиантоли терпел, понимая, что люди новые и всё со временем станет на свои места, он сам недавно был почти в таком же положении.
Новеньких представили десятку, накормили и дали выспаться. Худой говорил постоянно, независимо от того, был ли кто-то рядом, бормотал даже во сне. Из его болтовни выяснилось, что все шестеро бежали от цзиньских правительственных войск, которые жестоко разогнали один из отрядов тех самых «краснокафтанников». Так вот почему на них были красные балахоны, это была «форма», знак отличия от прочих и принадлежности к «своим». Скитались они больше недели, кто-то из их группы отстал, кто-то умер от ран. Добравшиеся были искренне рады, что их приняли в монгольскую армию и поставили на довольствие.
– Вот мы теперь заживём! – говорил без умолку худой. – Это же мечта! Столько жратвы дают и всё даром!
– Отработаешь, придёт время, – сказал Котёл.
– Может быть и головой, – добавил Неспеши.
– Да не в первый раз, выкрутимся, верно, друзья? – обратился он к своим собратьям по восстанию. Те промолчали.
– А вы здесь хорошо устроились, – продолжил худой. – А девку после ужина не дают?
