Фаина Гримберг - Примула. Виктория
Россия... Сергей Михайлович Кравчинский, народник, революционер, сын военного врача, поклонник Гарибальди, убивает прилюдно, в Санкт-Петербурге, на Михайловской площади, шефа жандармов Мезенцева, убивает кинжалом и скрывается. Пишет брошюру «Смерть за смерть», где объясняет, что «...терроризм — не более, как охранительный отряд, назначение которого — оберегать пропагандистов от предательских ударов врагов». В сущности, террор — фактически единственное оружие борьбы русских революционеров с царизмом, в распоряжении которого все методы подавления — тюрьмы, виселицы, расстрелы, каторга... Кравчинский эмигрирует в Лондон, где выпускает под псевдонимом Степняк первый русский роман, написанный на английском языке, — «Carer of a Nigilist». Автор сам переводит свой роман на русский язык и даёт новое название — «Андрей Кожухов». С 1882-го по 1891 год Степняк-Кравчинский публикует на итальянском языке ряд очерков под общим заглавием — «Подпольная Россия», в которых, в частности, проводит красной нитью мысль о том, что «терроризм, как система, отжил свой век и воскресить его невозможно». Теперь Степняк-Кравчинский полагает, что, не имея опоры в массах, «устраивать заговоры — глупость и преступление, если не перед совестью, то перед историей».
Он жил в одном из предместий Лондона. Однажды утром он переходил пригородную железнодорожную линию и был убит налетевшим из-за поворота поездом.
Это случилось ранней зимой, в декабре 1895 года. Утро было туманное.
Смерть Степняка-Кравчинского могла, пожалуй, символизировать своего рода конец русской викторианско-лондонской эмиграции. Прибежищем следующей волны эмигрантов, после гражданской войны, после революции семнадцатого года, будет уже не Лондон, а Париж, и будут эти люди преимущественно нелиберального направления мыслей. Новые русские либералы — диссиденты — появятся лишь во второй половине двадцатого века, и — опять же — в силу многих причин — найдут кров и защиту в Париже и Нью-Йорке...
* * *
Королева старела.
В 1887 году Англия торжественно отпраздновала пятидесятилетний юбилей её правления. А спустя десять лет отпраздновано было и шестидесятилетие правления Виктории. Страна была накормлена, одета и не ходила босиком. Социальные контрасты, некогда вызывавшие ужас, ставившие разутого голодного бедняка против живущего роскошно аристократа, всё более и более стирались. И это был весомый результат внешней и внутренней политики старой толстой женщины, которая любила вести дневник, читать книги и в свободное от государственных дел время заниматься обыкновенным женским рукоделием.
Давным-давно, когда она, неопытная восемнадцатилетняя девочка, взошла на престол Альбиона, газета «Таймс», скептически формулируя общее, общественное мнение, писала, что страна не намеревается раболепствовать перед королевой. Страна уважала сам институт монархии и потому обещала, скрепя сердце, уважать и новую королеву, никаких особенных полезных и благотворных для страны действий не ожидая от неё, впрочем. А теперь, когда она уже стара, теперь всё изменилось! Теперь газеты хором утверждают (и никто их к этим утверждениям не принуждает, право!), что английская монархия и сама Англия сильны как никогда; хор журналистов твердит без принуждения о «мягкости в сочетании с твёрдой волей», а также о «полнейшем бескорыстии и кристальной честности» королевы...
С именем королевы теперь была связана фактически новая нация — викторианцы, о которой автор «Человека, являвшегося Четвергом», Гилберт Кит Честертон[113], успевший впитать живую атмосферу викторианства в первую половину своей жизни, писал:
«...Англичанин-викторианец шагал по свету в ярком солнечном сиянии — символ солидности и прочности, со своим цилиндром и бакенбардами, со своим деловитым портфелем и практичным зонтом. Однако по ночам с ним что-то происходило; какой-то нездешний кошмарный ветер врывался в его душу и подсознание, вытаскивал его из постели и швырял в окно, в мир ветра и лунного блеска — и он летел, оторвавшись от земли; его цилиндр плыл высоко над трубами домов; зонт надувался, словно воздушный шар, или взмывал в небо, словно помело; а бакенбарды взмётывались, словно птичьи крылья».
Происходили разные новшества и разные изобретения. В 1891 году итальянский физик Гульельмо Маркони запатентовал так называемый «беспроволочный телеграф», затем немецкий физик Фердинанд Браун усовершенствовал так называемую «антенну» и таким образом произошло и усовершенствование беспроволочного телеграфа. В 1900 году был основан специальный колледж для подготовки профсоюзных служащих из числа рабочих. Колледж управлялся представителями тред-юнионов. Потомки давних луддитов научились отстаивать свои права. Процветает основанная ещё в 1865 году Уильямом Бутом религиозно-благотворительная организация, называемая Армией спасения.
Являются новые политические деятели. Джозеф Чемберлен начинает как лидер левого крыла либералов, а в 1895 году уже входит в состав консервативного кабинета. В 1888 году бойкий молодой человек, сын сельского учителя, в будущем известный как Ллойд Джордж, прошёл в качестве депутата от либеральной партии в парламент. Он уже попробовал себя как редактор провинциальной газеты «Труба свободы», уже произнёс в парламенте громкую речь, которая удостоилась бурной критики самого Гладстона. Ободрённый тем, что его раскритиковал «великий старец», Ллойд Джордж решительно выступает против англо-бурской войны, за что его едва не колотили на многочисленных митингах. Министром торговли, министром финансов и премьер-министром королева уже не увидит его. Да, королевы уже не будет в живых при Ллойд Джордже, имевшем репутацию демократа и пацифиста; Ленина и Чичерина она также никогда не узнает! Не застанет она и расцвет деятельности сэра Уинстона Черчила; но его отчёты о суданской войне она ещё успеет прочесть. Начало восьмидесятых годов. Черчил пишет следующее: «Мне, вероятно, скажут, что английские солдаты не способны убивать раненого противника. В общем это, конечно, верно. Но есть и такие солдаты, которые на все способны. Ответственность же за действия армии несёт, естественно, главнокомандующий». Так пишет Черчил, дитя парламентской монархии и свободы слова. Затем Черчил отправился на театр англо-бурской войны, попал в плен и бежал, и описал свой побег на газетных страницах, и объявил, что англо-бурская война несправедлива в отношении буров! Но в Англии ведь всё можно было написать! Но, конечно же, королева никогда не увидит Черчила премьер-министром. Она не увидит его инициатором создания антигитлеровской коалиции; она не услышит, как он произнесёт в августе 1946 года речь, призывая европейские страны к единству — «Пробудись, Европа!» Ничего этого она не увидит и не услышит!
Но уже в её правление явятся новейшие политики, которые будут представлять так называемые «порабощённые народы». И выпестует этих политиков кто?.. Разумеется, викторианская Англия!
Наиболее выдающийся из плеяды этих самых «борцов за свободу своего народа» родился 2 октября 1869 года. Отец его был чем-то средним между чиновником и сановником. В одиннадцать лет Мохандас Карамчанд Ганди был уже — по инициативе отца и матери, естественно, — женат. В возрасте восемнадцати лет он уезжает в Англию (разумеется!) учиться в университете. Там он приобщается — через английский язык, опять же! — к европейской цивилизации, а также и к европейской культуре, из которой более всего ему приглянулись: Священное Писание, Толстой и Рескин[114]. Этот последний не так известен, как Толстой и тем более — Священное Писание. Рескин был прерафаэлитом и писал изысканные тексты — «Сезам и лилии», «Королева эфира»...
Учился Ганди, конечно же, подобно многим выходцам из Азии, на юридическом факультете. Молодая европеизированная интеллигенция Индии (между прочим, ненавидевшая естественным образом Европу! А какому ученику охота любить и уважать своего учителя?!) составлялась преимущественно из адвокатов, подвизавшихся в англизированных викторианских индийских судах и потому уже получивших понятие о справедливости!
В 1893 году Ганди отправляется в Южную Африку; там, в Претории, большое индийское торговое предприятие ведёт судебный процесс. А через несколько лет началась англо-бурская война; родилась красивая легенда о маленьком свободолюбивом народе, вступившем в борьбу с иностранными завоевателями. Пылкие добровольцы стекались в Южную Африку, подобно персонажам знаменитого романа Луи Буссенара, — сражаться за свободу!
Пылким, и по большей части совсем юным; борцам за свободу трансваальского народа не было известно, кажется, ни об угнетении негров, ни о полнейшем бесправии южно-африканских индусов. А индусов было больше ста пятидесяти тысяч!
