Станислав Десятсков - Персонных дел мастер
— Воины! — громко обращался к солдатам Петр.— Вот пришел час, который решит судьбу Отечества! Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество!
Никита слушал Петра, стоя в строю у знамени Новгородского полка. Вспомнились ему почему-то и дедушка-книгочей с его сказками и былинами, и омытый летними грозами далекий, но такой близкий Новгород, и его новая мирная московская жизнь. И пришла великая злость к неприятелю, иноземному захватчику, посягнувшему на эту жизнь.
— А о Петре ведайте,— голос у царя поднялся и дрогнул,— что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для блага вашего!
Грянули «ура!» новгородцы, за ними кричали Бутырский и Московский полки. «Ура!» катилось все дальше — царь объезжал левый фланг пехотных линий, а в ушах Никиты все еще стоял сильный голос Петра.
Десятки тысяч офицеров и солдат недвижно стояли теперь перед валами своего лагеря и с тревогой вглядывались в пологую ложбину, ведущую к Будищенскому лесу. У всех на лицах был написан один тревожный вопрос: пойдут шведы в атаку или не пойдут?
Три часа прошли в этом томительном ожидании.
— Боюсь, отступят, черти, за Днепр! Гонись потом за ними, меси киселя по всей Речи Посполитой! — с тревогой сказал стоявший рядом со знаменем Бартенев, деловито и сосредоточенно сосавший. свою неизменную трубочку.
И в этот момент его адъютант, красивый и глуповатый малый Петька Удальцов, важно взиравший через подзорную голландскую трубу на позиции шведа, вдруг обернулся и отчего-то шепотом, выпучив свои черные бараньи глаза, сказал:
— Господин полковник, неприятель пошел! Швед идет в атаку!
Стало слышно, как в другом конце пологой лощины, у опушки Будищенского леса (до нее было поболе версты), тонко, по-комариному пропели горны и раздались дальние звуки полковой музыки.
— Ты вот у них в Швеции обретался, Никита, порядки ихние знаешь,— сказал Петька.— У шведа, что, обыкновение такое — ходить на смерть с музыкой?
Никита не успел ответить, его опередил второй знаменщик, сержант Фрол Медведев, мужик здоровенного роста и дюжей силы:
— А вот мы им сейчас покажем, мать их так, как по нашей земле с музыкой расхаживать!
Дерюжный кафтанчик, в который переодели Фрола, трещал под его могучими телесами, а пудовые кулаки высовывались из-под обшлагов мундира.
— Перестань, сержант, раньше драки кулаками махать, стыдно! И переставь знамя во вторую линию! — распорядился Бартенев.
Знамя отнесли к фронту второго батальона Новгородского полка, стоявшего на двести метров сзади, в затылок первому. В свой черед четыре роты батальона были поставлены в затылок друг другу, так что каждая из линий состояла теперь из четырех шеренг. Таким образом, каждый русский полк стоял в двух батальонных линиях и восьми ротных шеренгах, по всем правилам тогдашней линейной тактики.
Колебания шведского короля и Рёншильда перед атакой были вызваны тем, что после разгрома колонн Рооса и Шлиппенбаха у них осталось лишь восемнадцать батальонов пехоты. В результате они могли выставить против двух русских пехотных линий только одну: в четыре шеренги.
Трудно сказать, какие споры велись вокруг королевской качалки, подвешенной меж двух лошадей, там, на опушке Будищенского леса. Возможно, Гилленкрок и впрямь советовал предпринять ретираду, как о том утверждал потом в своих воспоминаниях. Однако ясно, что оба шведских командующих — и король и Рёншильд — помнили только одно генеральное сражение с русскими: первую Нарву. И все свои расчеты «примеряли» к той битве. Если сейчас шведов в полтора раза меньше русских, то тогда их было меньше в три раза. Если сейчас почти нет пушек, то и тогда их было мало. К тому же, как полагал король, шведская кавалерия только что одержала блистательную викторию.
— Еще один натиск, и русских опрокинули бы в овраг! — самоуверенно заключил Карл и решительно приказал: — Вперед, шведы, с вами бог и ваш король!
Шведская армия, привыкшая всегда бить сильнейшего по числу неприятеля — и датчане, и саксонцы, и поляки бывали гораздо многочисленнее шведов, однако нещадно ими биты,— двинулась в решительную атаку, под мерную строчку барабанного боя. Конница неслась на флангах: она по силе, казалось, не уступала русским, и на нее Карл XII возлагал особые надежды. Другой надеждой короля и фельдмаршала Рёншильда были сведения, добытые от перебежчика.
— Вот он, полк безусых новобранцев в сермягах! Сиволапое мужичье! — Рёншильд презрительно хмыкнул.
— Здесь мы и прорвем русскую линию! — сказал он Гилленкроку. На участке против новгородцев шведский фельдмаршал не поскупился: построил войска в две линии: впереди полк ниландцев, за ними — гвардейцы.
— Граф Торстенстон! Я еще раз даю вам возможность отличиться!
Рёншильд был явно неравнодушен к этому полковнику, как к своему воспоминанию о славной виктории при Фрауштадте. «Разгоните этот мужицкий сброд, граф, и отсеките левое крыло русских от их главных сил. А гвардия закончит дело — ворвется в их лагерь через главные ворота».
— Опять нам прошибать своими лбами дорогу гвардейцам! — ворчал Торстенстон: Но в глубине души был доволен. Его ниландцы шли на острие атаки, а в случае виктории графа Торстенстона несомненно ожидал долгожданный генеральский чин.
Никита, вместе с другими солдатами и офицерами, с тревогой смотрел, как шведы сдваивали ряды перед их полком. В этот миг Бартенев, горяча лошадь, промчался перед фронтом полка, крикнул звонко:
— Новгородцы! Помните, как ваши предки били шведа при Александре Невском!
И тотчас позади, на валах русского вагенбурга, надсадно ухнули тяжелые орудия и ядра чугунными мячиками запрыгали навстречу шведам по зеленому лугу.
— Недолет! — сердито пробурчал Фрол Медведев, стоявший рядом с Никитой,— Вечно эти пушкари торопятся!
Однако второй залп тяжелых русских орудий был точен. Десятки шведских гренадер упали. Видны стали бреши в ровных шеренгах шведов. Но испытанные шведские солдаты тотчас сомкнули ряды, и под нарастающий рокот барабанов и тоскливое, как зубная боль, пение флейт и гобоев шведская колонна, словно хорошо отлаженный механизм, продолжала надвигаться на новгородцев.
В этот момент ударили картечью русские полковые орудия. Действие их было поистине опустошительное. Особенно сильный огонь был на участке, где стояла русская гвардия: преображенцы и семеновцы имели целый дивизион своих полковых пушек. Наступавший на этом участке кальмарский полк был уничтожен почти полностью. То же самое было и с упландским полком. Завидя это, именно сюда, в самое пекло артиллерийского огня русских, Карл и приказал нести свои носилки, дабы воодушевить солдат. Королевские драбанты подняли носилки на руках и внесли их в шведскую линию.
— Шведы, помните Нарву! — громко взывал король, обращаясь к уцелевшим солдатам и офицерам.
В это время раздался второй залп. Русское ядро угодило в центр кучки драбантов, убило несколько человек и раздробило королевские носилки. Карл упал, но был тут же поднят верными телохранителями и усажен на лошадь. Однако по армии, шедшей в атаку и видевшей, как упали носилки, мгновенно пролетел слух, что король убит. За кого же было теперь сражаться? Ведь шведские солдаты, давно оторванные от своей Родины, сражались, в сущности, не за Швецию, сражались за своего короля! Вот отчего падение королевских носилок вызвало общее замешательство, особенно в тех полках, которые самолично видели, как упали носилки с королем.
Однако на правом фланге шведской пехоты падение королевских носилок прошло незамеченным. К тому же именно здесь против полка новгородцев действовала единственная батарея шведов. В ответ на русскую картечь шведские артиллеристы быстро и ловко сняли свои орудия с передков, развернули, навели, и шведские пушки дружно ударили по новгородцам. Десятки солдат-новгородцев были сражены этим залпом, и рекруты тут бы не выдержали — побежали. Однако солдаты-ветераны, побывавшие и под Фрауштадтом и Ильменау, дравшиеся в Польше и Германии, угрюмо смыкали ряды над убитыми и ранеными (тех скоро уносили за вторую линию, в лагерь) и продолжали стоять как стена.
— Какие это новобранцы, фельдмаршал, ежели так крепко стоят под картечью? — сердито обратился Торстенстон к Рёншильду, прискакавшему лично руководить прорывом.
— Атакуйте их, граф, и увидите: они побегут, как зайцы! — Рёншильд решительно махнул рукой.
Но русские опередили. Вдруг вся русская армия, повинуясь единому приказу, с распущенными знаменами двинулась навстречу шведам. Холодно поблескивала щетина русских трехгранных штыков, впервые прошедших славное испытание под Полтавой. Но и шведы были как раз той единственной армией в Европе, которая славилась своими штыковыми атаками! Новгородскому полку пришлось принять всю силу удара сдвоенной колонны шведов. Ниландцы Торстенстона бросились в атаку как одержимые. Их сражала картечь русской полевой и полковой артиллерии, встретил четырехкратный дружный залп первого батальона, но гренадеры Торстенстона все-таки дорвались до рукопашной. И встретили железный отпор. Ведь перед ними были не зеленые рекруты, а их старые знакомые по Фрауштадту. Атака была отбита. Ниландцы не выдержали встречи с русским штыком и откатились.
