Станислав Десятсков - Персонных дел мастер
— Доставил пленного шведского офицера! — отрапортовал Роман Меншикову, снова гарцевавшему перед строем выстроенных для новой атаки драгун.
— Молодец, Корнев! — Данилыч был в ударе.— Только извини, братец, коня тебе вернуть не могу. Подо мной уже и твоего убило! — И светлейший расхохотался так задорно, как смеется человек, который наверное знает, что с ним сегодня ничего не случится.— А теперь — марш к государю с поручением: скажи, что мы здесь и на редутах побьем шведа. Пусть только нам господин фельдмаршал Борис Петрович пехоту свою в сикурс приведет. Не то конница второй час в великом огне бьется.— Меншиков весело обернулся к офицерам своего штаба: — А Борис Петрович, почитаю, в шатре еще кофей пьет!
Офицеры штаба светлейшего дружно расхохотались. Во-первых, они смеялись так, как обычно смеялись кавалеристы над пехотой, а во-вторых, они единодушно были убеждены, что их Александр Данилович за свои виктории и немалые воинские подвиги заслужил звание фельдмаршала не менее, чем Шереметев.
— И возьми с собой четырнадцать вражеских знамен, захваченных у неприятеля в жестокой баталии,— добавил Меншиков.— Да прихвати вот этого молодца! — Светлейший указал на сурового вида старого драгуна.— Рекомендую: Авраам Иванович Антонов первым в сей день взял трофей — полковое знамя.
— А что же с раненым пленным? — тихо спросил Роман.
Меншиков мельком взглянул в бледное лицо шведа, поморщился, словно от зубной боли:
— Сами сюда пожаловали, черти! А вообще — жаль мальчишку! Доставь его в лагерь к лекарю. Коль стонет — жив будет!
Странная тишина, установившаяся за первыми конными атаками шведов, так лихо отбитыми драгунами Меншикова, объяснялась полным недоумением, воцарившимся в шведском штабе: что же делать дальше перед этими нежданными редутами? Эти укрепления перед основной линией русских противоречили всем правилам тогдашней военной тактики. К тому же редуты не были выявлены вовремя шведской конной разведкой, и потому Рёншильд на правом фланге шведов сердито распекал офицеров своего штаба, а на левом фланге возле Будищенского леса Гилленкрок выслушивал столь же язвительные замечания от возлежавшего в носилках короля.
Французский военный теоретик XVIII века Реконкур по горячим следам событий отмечал, говоря об этой ситуации: «Следует отметить в этом сражении новую тактическую и фортификационную комбинацию... Этим именно способом, до тех пор не употреблявшимся, хотя одинаково удобным для наступления и обороны, была уничтожена вся армия авантюриста Карла XII».
Фортификационная же комбинация русских состояла в том, что за линией редутов стояла еще одна укрепленная позиция — сильный ретраншемент с мощной артиллерией. Она была главной линией. Таким образом Петр построил оборону в глубину, предвосхищая здесь военную мысль не только своего века, но и последующего времени.
Вот почему, когда разгоряченный Роман примчался в ставку с четырнадцатью захваченными знаменами и передал предложение Меншикова продолжать бой на редутах, Петр строго наказал сделать коннице как раз обратное: отступать к главной позиции.
Однако Меншиков, отразивший к этому времени еще одну атаку шведских рейтар, продолжал бой перед редутами. Тогда разъяренный Петр самолично примчался к Данилычу. Тот только что дернулся из схватки: одна щека его была рассечена шведским палашом, треуголка сбита вместе с париком. Но он торжествовал — его драгуны снова отбросили рейтар за линию редутов... Однако же, увидев перекошенное в бешенстве лицо царя, Меншиков побелел: судорога на лице Петра Алексеевича была пострашнее шведского палаша. Но к счастью для светлейшего, шведская армия стала делать в этот миг нежданный и непонятный маневр: правая ее часть устремилась сдвоенными колоннами в обход редутов вдоль опушки Будищенского леса, меж тем как левые две колонны, одна пешая, другая конная, упорно продолжали штурмовать перпендикулярные редуты, отделявшие их от основных сил шведской армии.
Горячий разговор между Петром и Данилычем на сей раз не состоялся. Было недосуг.
— Возьми пять полков драгун и гони эти две колонны в шею к Яковецкому лесу, а я в сикурс вышлю тебе из лагеря бригаду Ренцеля! Боуру же с остальными драгунами прикажи отступать! — Завернув коня, Петр галопом помчался к пехоте.
Как это ни странно, но в шведском штабе тоже не могли понять — почему отделились две крайние колонны королевской армии? Карл приказал своему начальнику штаба немедля послать адъютантов и разыскать эти колонны Рооса и Шлиппенбаха: ведь еще только светало и и пороховом дыму и предутреннем тумане колонны могли просто заблудиться.
Однако со шведской армией в начавшемся сражении случилось наихудшее несчастье, которое вообще может быть в армии: у нее оказалось сразу два командующих. Хотя Карл и объявил, что командующим в баталии будет Рёншильд, генералы и высшие офицеры шведской армии по-прежнему обращались к королю, как к своему единственному командующему. Тот отдавал приказы и распоряжения, как будто не было Рёншильда. Но ведь и Рёншильд отдавал приказы и распоряжения. Ничего, кроме беспорядка и сумятицы, это создать не могло.
Чтобы быть подальше от королевской качалки, фельдмаршал сам поскакал на правый фланг, где гренадеры Рооса штурмовали редуты. Для Рооса это был реванш за разгром его дивизии под Добрым. Пока вся шведская армия стояла перед стеной редутов, он брал их один за другим. В пылу баталии Роос не разобрался, что первые два редута его гренадеры успешно взяли лишь потому, что они были недостроены русскими. Теперь он упрямо штурмовал третий редут.
— Дайте мне в сикурс кавалерию, и я возьму этот чертов редут! — крикнул он подъехавшему фельдмаршалу.
И Рёншильд своей властью послал на помощь Роосу конницу Шлиппенбаха.
Вот так и случилось, что в то время как вся шведская армия уклонялась влево, обходя редуты вдоль опушки Будищенского леса, эти две колонны уклонялись направо, все еще штурмуя редуты. Шлиппенбах, хорошо помнивший, сколько раз он был бит русскими в Прибалтике, и получивший столь недавно жестокий урок под Лесной, пытался убедить немедля прекратить атаки и идти к главным силам, но старик был упрям и сам повел своих гренадер на штурм непокорного редута, который обороняла одна рота солдат-белгородцев.
Тогда и Шлиппенбах поступил так, как он никогда не посмел бы поступить, скажем, под первой Нарвой: вспылил, бросил своих рейтар и с одним адъютантом поскакал к королю жаловаться на упрямство Рооса.
Афоня давно искал «своего генерала». Лавры Кирилыча, взявшего под Лесной в плен графа Кнорринга, не давали ему спокойно спать. И вдруг — такая удача! Отправленный Романом за линию редутов в передовой дозор, вахмистр увидел, как из-за поперечных редутов, занятых шведами, вынеслись два всадника в богатых плащах и помчались по пустому полю в направлении Будищенского леса.
— Врешь, не уйдешь! — вырвалось у Афони, и, хищно оскалив зубы, он бросился наперерез шведам. За ним устремился десяток драгунов. Увидев русских, шведы стали было заворачивать коней, но Афоня схватил с плеча фузею и с одного выстрела уложил лошадь под старшим шведом. Спутник его остановился, соскочил с коня, бросился на помощь. Когда оба шведа стали на ноги, драгуны уже окружили их кольцом. Старший из шведов выдернул шпагу и с поклоном протянул ее эфесом вперед: гроза Прибалтики генерал-майор Шлиппенбах сдался русскому вахмистру! Афоня был сам не свой от радости. Меншиков дал ему десять червонцев и приказал отконвоировать первого пленного шведского генерала к самому царю. Но доволен Афоня был даже не этим, доволен был тем, что «достиг»-таки Кирилыча.
В то самое время, как пять драгунских полков Меншикова и бригада Ренцеля громили колонны Рооса и Шлиппенбаха, Боур стал по приказу Петра отрываться от шведов и отводить остальную кавалерию на правое крыло русского укрепленного лагеря. Драгуны отходили на полном аллюре, и пыль, поднятая тысячами лошадей, широким шлейфом поднялась к утреннему солнцу.
Шведская кавалерия приняла отход драгун Боура за их паническое бегство, и второе пыльное облако стало догонять первое, так что валы русского ретраншемента скрылись как бы за дымовой завесой. Шедшая тесной колонной шведская пехота двинулась вслед своей коннице и вошла в эту завесу. В результате правое крыло шведов буквально напоролось на пушки укрытого за валами русского лагеря, подойдя к нему на сто метров.
Надобно помнить, что превосходство русской артиллерии под Полтавой было подавляющим. Если шведский король пренебрегал артиллерией и взял на поле баталии всего четыре пушки, то русская армия помимо пятидесяти пяти полковых пушек имела на валах лагеря еще тридцать два тяжелых орудия из специального артиллерийского полка Брюса. Восемьдесят семь орудий по взмаху шпаги молчаливого шотландца разом ударили картечью по плотной колонне шведской пехоты. Правое крыло шведов сразу ударилось в бегство, потеснив свой центр и левое крыло в лощину к Будищенскому лесу. Артиллеристы Брюса послали им вслед еще несколько зал но».
