Антон Хижняк - Даниил Галицкий
Мирослав сидел у окна, по-старчески спокойный; из-под густых бровей смотрели его умные глаза, и весь он был такой ласковый; высокий лоб его покрывали белые как снег волосы; и борода и усы его были такими же белыми.
Даниил сказал ему:
— В Галич надобно сходить, но столице нашей быть в Холме. А ты, Василько, будешь княжить во Владимире.
Василько вскочил с места.
— Не надо, Данило, не хочу я один! Будем вместе. Я все буду делать, как ты велишь, а один я не смогу управиться с врагами. Пусть наша отчина будет общей. Сиди, сиди в Холме!
Крепкая дружба была между братьями. Василько отличался большой храбростью, но никогда ничего не хотел делать без брата. Их дружбе завидовали многие князья.
Давно уже был построен Холм, и Даниил переехал туда. К нему приезжали гости и дивились красоте Холма. Больше всего Даниил гордился церковью Иоанна Златоуста. В четыре придела была она построена. Возвышаются четыре позолоченных купола. Разноцветными огнями горят на солнце окна; цветное стекло в них, по приказу Даниила, изготовили во Владимире умелые «кузнецы стекла». При входе в алтарь — два столба из цельного камня. Три года обтесывали их мастера. На эти столбы опирается средний, самый большой купол; на нем изнутри изображено голубое небо и золотые звезды. Пол выстлан плитами из чистой меди и олова, — он блестит как зеркало. Двери по бокам украшены белым галицким камнем и зеленым холмским, с резьбой, исполненной дитрецом Авдеем. Плоская резьба на дверях расписана разными красками и золотом. На одной двери изображен Спаситель, а на другой — Иоанн. И всяк, кто приходил Сюда, удивлялся искусной работе Авдея. Даниил ничего не жалел для украшения церкви.
Авдей с утра до вечера работал, изобретая разные украшения, и шел к Даниилу. А князь выслушивал его, вызывал дворского и повелевал ему достать все необходимое для Авдея. Когда церковь была уже готова, Даниил позаботился и об иконах: привозили их из самого Киева, а одну — из Овруча. Самый большой колокол привезли из Киева, а остальные отливали кузнецы-литейщики тут же, дома, в Холме.
Слава про Холм разносилась во все концы. Все чаще приезжали сюда и русские купцы из других княжеств, и иноплеменные. Чужеземцы имели тут свое постоянное пристанище — огородили дворы и клети поставили. Про новый город Холм знали и в Киеве, и в Новгороде, и во Владимире-Суздальском.
Когда закончили церковь, Даниил позвал строителей и велел возвести высокую башню, чтобы с нее видны были все окрестности. Место для башни князь выбрал посредине города. И вскоре выросла дивная башня, видимая издалека. Фундамент ее в земле и над землей был выложен из камня, а стены — из крепкого, тесаного дерева, из сухих дубовых бревен. Даниил велел покрасить ее белой краской, и стояла башня белая, ослепительная как снег, радуя глаз. Возле башни вырыли глубокий колодец. А чтоб земля в нем не осыпалась, обшили стены толстыми деревянными брусьями. Вода в колодце была чистая, холодная. А чтобы удобно было доставать воду, поставили большое деревянное колесо, крутить которое мог и ребенок.
В честь сооружения города Холма, по повелению Даниила, при въезде в город поставили высокий каменный столб с резным орлом.
— Орел — птица гордая и смелая, — сказал Даниил, — пускай и наш новый город будет таким же гордым и смелым.
Спокойно чувствовал себя Даниил в Холме. Окрестные плодородные земли он роздал верным боярам; на этих землях вскоре начали селиться смерды. В Холме не было крамольных бояр, здесь были только преданные Даниилу, побывавшие вместе с ним не в одной битве.
— …Говоришь, в Холме сидеть? — обратился Даниил к Васильку. — Буду сидеть, но я буду знать, что и в Галиче творится. Надо, надо знать! Без злого умысла против Мстислава посылал я туда своих людей: хотелось выведать, почему Мстислав так холоден со мной. А теперь убедился — не туда свернул Мстислав, погубили его крамольники. Сегодня Микулу жду, должен приехать из Галича, ежели его там не схватили.
— Микулу не схватят, — уверенно сказал Василько. — Он все предвидит.
— Неужели и сегодня не приедет? — тихо промолвил Даниил, — Подождем немного. Не таков Микула, чтобы слово свое не сдержать. Хоть и поздно, а прибудет.
Даниил подошел к окну, словно в темноте можно было что-нибудь увидеть. Прислушался — на дворе громко разговаривали.
— Ей-богу, это он! — радостно воскликнул Даниил.
Дверь в светлицу открылась, на пороге стал Микула.
— Он!
Микула улыбался, на загорелом от солнца и ветра лице сверкали белые зубы.
— Не успел умыться, — оправдывался он. — Спешил, чтоб сегодня добраться.
— Ничего, иди поближе, рассказывай. Да садись ты! — нетерпеливо крикнул Даниил.
— Был в Галиче, все разведал и все увидел. А меня не видели.
— Знаем тебя! — похвалил князь находчивого разведчика.
— Все так же, как и было. Судислав с Владиславом носы дерут, ждут Фильния с войском. А может, пока я сюда доскакал, Фильний и прибыл уже.
Даниил ударил кулаком по столу.
— До каких пор будут стоять поперек дороги эти крамольники! Ох, этот Галич! Вот где он у меня сидит, — показал на шею Даниил. — Ещё раз пойдем, выгоним пришельцев из Галича.
Даниил с дружиной мчался в Галич — вызволять его от венгерских баронов. Спешили дружинники, у каждого горело сердце на врага. Они уже и счет потеряли своим выездам в Галич. Только затихнет буря — тут бы и пожить спокойно, — как снова появляются грабители.
Теодосий участвовал во всех походах. И теперь тоже скакал вместе со всеми. Поездка была не очень радостной, но Теодосий не унывал. Такой уж был у него, старого бездомника, характер: спит ли во дворе под дождем, сидит ли голоден — не тоскует, всегда весел.
Он ехал рядом с Микулой в первой сотне, следовавшей за Даниилом.
— Эх! Если бы знакомого найти, чтоб медом угостил! — вздохнул Теодосий. — Разве к родственнику нашему Судиславу заглянуть… Тот непременно угостит.
— Ты про мед только и думаешь! — отозвался задумчивый Микула.
— Про мед всегда думать надо, иначе он прокиснет.
— В твоем животе много меду прокисло! — поддел его Микула.
Теодосий хлопнул ладонью по кольчуге.
— Да живот у меня железный, мед никуда не денется.
На том бы разговор и оборвался, если бы дружинник, ехавший рядом, не напомнил, что Теодосий не закончил свой рассказ о том, как он монахом был.
— О! — сказал Теодосий. — Я уже и забыл, что не закончил… Был я тогда мнихом в киевском монастыре.
— И ты был мнихом смиренным и благочестивым? — бросил кто-то сзади.
Дружинники захохотали. Теодосий оглянулся и махнул рукой.
— Ты не был там, а то бы убедился. Вельми уважал меня игумен. Каждый день допытывался: «Ну, как там Теодосий?» Не забывал старик обо мне, бывало, придет: «А ну, дыхни!» Все вынюхивал, не пахнет ли медом.
— А ты ж не пил?
— Я? Не пил, право слово, не пил! Не пил, когда спал, либо когда в монастыре меня не было.
И снова дружинники залились смехом.
— Сколько еще раз в Галич ходить будем? — спросил Теодосий после того, как хохот прекратился. — Только прогоним супостатов, уйдем — и снова в Галиче нет порядка: враги, как мухи в дверь, летят. Видать, придется тебе, Микула, туг осесть и не пускать никого.
Дружинники, повесившие было носы, снова оживились.
— И когда ты, Теодосий, прикусишь свой язык? Устал ведь он, — сказал кто-то из дружинников.
— Э, нет, мой язык отдыхает, когда я сплю. Я сплю, и язык спит.
Взрыв хохота снова покрыл слова Теодосия.
…Между князьями и боярами тоже завязался разговор о Галиче. Василько настойчиво предлагал оставить в Галиче больше войска.
— Э, брат мой, — сказал на это Даниил, — разве у нас один только Галич? И Владимир надобно беречь, и Берестье, и Холм, и на Понизье надо быть.
— Надоело уже, — повернулся к нему Василько.
— Надоело? — переспросил его Даниил. — А все через любезных бояр… Бояре галицкие! Нигде таких нет. Тихие ходят, как кошки, а набрасываются, как волки.
— А не сделать ли так, как Игоревичи? — вслух подумал Василько.
— Всех подряд, что ли? — раскрыл глаза Мирослав.
— Всех! — горячо воскликнул Василько. — Хватит уж с ними нянчиться! И в Галиче стало бы тихо, и король венгерский не совал бы больше носа. С кем ему тогда сговариваться?
5Даниил остался в Галиче, а Васильку велел самому управляться на Волыни. Галич надо было утихомирить. Собирались было уже выезжать, как вдруг ночью кто-то поджег терем. Хорошо, что потушили быстро, а то сгорел бы, как свеча, да, может, и Даниил не успел бы выскочить. Разгневанный Даниил жаловался Мирославу:
— Нет покоя от этих бояр-лиходеев! Но что бы там ни было, а я Галич успокою, истреблю крамолу. Хоть и много сил придется приложить, а истреблю.
