Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга
— Ну ничего. Всем дело найдем, — «сказал Орлов уверенно. — Когда мы сможем собрать Сенат?
— Да хоть завтра. Там нас три калеки осталось, остальные в бегах.
— Собирайте, Петр Семенович, всех кто есть. А я проеду по городу, осмотрюсь.
Салтыков разослал рассыльных к сенаторам с настойчивым требованием прибыть в Сенат на встречу с посланцем ее величества графом Орловым.
— Никаких отговорок не принимайте, — наказывал рассыльным. — Петру Дмитриевичу персонально передайте мою нижайшую просьбу прибыть. Я знаю, он болен. Но пусть прибудет через «не могу».
Так 28 сентября 1771 года в Московском Сенате началось заседание в присутствии графа Орлова. Помимо Салтыкова, в Сенат прибыли Рожнов, Похвиснев, Всеволжский и вновь назначенный сенатор Волков. Приехал с перевязанной головой и Еропкин.
— Спасибо, брат, — тихо поблагодарил его Салтыков, — а то ведь стыд головушке было бы, не явись наш герой.
Присутствовали также губернатор Юшков и обер-полицмейстер Бахметев.
— Дмитрий Васильевич, — обратился Орлов к Волкову, — зачтите, пожалуйста, указ ее величества.
Волков встал, развернул грамоту с государевой печатью и, откашлявшись, начал почти торжественно:
— Видя прежалостное состояние нашего города Москвы…
В Сенате стало тихо, словно никого и не было там. Дойдя до последнего абзаца, Волков повысил голос, в котором зазвучала почти угроза:
— …Запрещаем всем и каждому сделать препятствие и помешательство как ему, так и тому, что от него поведено будет, ибо он, зная нашу волю, которая в том состоит, чтобы прекратить, колико смертных сил достанет, погибель рода человеческого, имеет в том поступать с полною властию и без препоны.
Закончив чтение, Волков с благоговением положил указ императрицы на стол и сел на свое место.
— Ну что, господа, — заговорил Орлов, — мои полномочия вы слышали, и я надеюсь, что никто из вас не усомнится в них в продолжении нашей совместной работы по уничтожению следов чумы и по наведению порядка в Первопрестольной.
Сенаторы кивали головами, заранее соглашаясь со всем, что прикажет фаворит.
— Я считаю, — продолжал граф, — что главнейшее несчастье Москвы состоит в паническом страхе, охватившем как высшие, так и низшие слои жителей, откуда проистек беспорядок и недостаток распорядительности…
Последние слова произнесены явно в адрес генерал-губернатора, хотя Орлов и не назвал его фамилии.
— …Кроме того, надо еще посмотреть, чума это или нет. Например, я листал доклад доктора Кульмана, где он пишет, что при осмотре в Симоновом монастыре он утвердился в прежнем мнении о несуществовании моровой язвы, ибо ни на умерших, ни на живых, кроме пятен, не находил никаких знаков моровой язвы. Он пишет, что это горячка с пятнами злейшего рода. Что вы на это скажете, господа?
Сенаторы переглянулись в удивлении, пожали плечами.
— Ваше сиятельство, — заговорил тихо Салтыков, — это мнение одного лишь Кульмана. Все остальные доктора, а их более дюжины, тверды во мнении, что это чума, а лекари Граве и Ореус имели с ней встречу в Молдавии. Так что, я думаю, вас просто ввели в заблуждение, граф.
— Ну что ж, чума так чума, — легко согласился Орлов. — Тем лучше.
Последние слова скорее он адресовал себе, не Сенату: «Тем лучше… победа над ней более славна будет, чем над какой-то там горячкой».
— Господа, я полагаю, мы должны в первую очередь истребить в Москве праздность — всякого зла виновницу. Поэтому все здоровые люди должны работать, трудиться. Для этого я предлагаю увеличить высоту Камер-коллежского вала, углубляя сам ров. Какова его длина?
— Без малого сорок верст, — сказал Бахметев.
— Ну вот. Тут работы хватит надолго.
— А как людей сгонять?
— Зачем сгонять? Будем платить хорошо, сами прибегут. Я предлагаю выдавать поденно мужчинам по пятнадцать копеек, женщинам — по десять.
— Где мы столько инструменту возьмем? — усомнился Похвиснев.
— Надо, чтоб люди приходили со своим инструментом, а для этого добавлять к оплате по три копейки. Петр Семенович, кого бы вы из сенаторов рекомендовали наблюдать за этими работами?
— Генерал-поручика Мельгунова, ваше сиятельство.
— А где он?
— Сейчас в отъезде, через день-другой будет.
— Хорошо, так и запишем: за Камер-коллежский вал отвечает Мельгунов. Далее, господа, надо дать возможность зарабатывать на пропитание ремесленникам и художникам, покупая в казну их изделия — платья, игрушки, картины. Теперь, кто ответствен за приют для детей-сирот, Петр Семенович?
— Был Амвросий, а сейчас вице-президент мануфактур-коллегии Сукин. Но Воспитательный дом переполнен, и мы с Амвросием решили временно занять дом француза Лиона.
— Сам француз не возражает?
— Где ему возражать? Как услышал о чуме, тут же и удрал.
— Куда?
— Бог весть. Может, и в Париж.
— Ну что ж, давайте велим Сукину занимать дом француза, возможно удравшего в Париж, — сказал, усмехаясь, Орлов. — После воротим. Среди детей была чума?
— Бог миловал. В Воспитательном доме ни разу, все оттого, что там строжайшее оцепление из солдат самых добросовестных.
— Кто ведет следствие по делу бунта?
— Мы создали следственную комиссию из духовных и светских лиц. Ее возглавляет Рожнов — прокурор синодальной конторы. — Салтыков кивнул на сенатора, сидевшего в уголке.
— Когда мы услышим ваш доклад по следствию, господин Рожнов?
— Я думаю, в начале октября, ваше сиятельство. Но хотел бы сегодня испросить сентенцию по поводу бунтовщика Степана Иванова. Мальчишке шестнадцать лет, его хозяин-купец научил, мол, как только ударят в набат, бежать ему с дрекольем к месту сбора толпы. Он исполнял приказание хозяина, я полагаю, мальчика надо отпустить.
— А хозяин-купец его где?
— Он под следствием и подтвердил, что действительно приказывал мальчишке.
— Конечно, мальчишку отпустить надо, тут и спорить не о чем, — сказал Орлов, и все согласились.
Потом попросил слова обер-полицмейстер Бахметев:
— Надо ужесточить наказание грабителям вымерших домов. А то ведь, растаскивая зараженные пожитки, они разносят заразу по городу, а то и продают рухлядь, заражая ни в чем неповинных покупателей.
— Я предлагаю издать указ — казнить таких смертью прямо на месте преступления, — сказал Орлов, — чтоб другим неповадно было.
Постановили единогласно такой указ написать и прочесть на всех площадях.
— В таком случае вот рапорт от моей канцелярии, — сказал Бахметев и положил бумагу перед Орловым.
— Что это? О чем он? — спросил граф.
— Некто Матвеев и беглые солдаты Акутин и Денисов, собрав партию, пограбили три выморочных дома. Мы приговорили их к повешению. Прошу Сенат утвердить приговор.
— Ну как, господа сенаторы? — спросил Орлов. — Приговариваем?
— Приговорить недолго, — подал голос Еропкин. — Но можно ли?
— Но мы только что приняли указ о смертной казни за это, — сказал Орлов.
— В указе как мы сказали? Ну? Казнить на месте преступления. Верно?
— Верно.
— А где сейчас эти преступники? Господин Бахметев, где?
— Они в камере при полицейской управе.
— Ну вот видите, они не на месте преступления. Мы на рушим свой же указ, казнив их сейчас.
— А ведь Петр Дмитриевич прав, — заметил Салтыков.
— Так что ж вы предлагаете?
— Поскольку эти трое совершили преступление до указу, высечь их плетьми и определить в погребатели чумных. Поверьте, эта работа не мед. Среди погребателей более половины заражаются чумой.
— Я согласен, — сказал Орлов. — Действительно, преступление совершено до указу, всыпать им хорошенько — и в погребатели. Кто не согласен?
Несогласных не оказалось. Тогда Орлов заговорил:
— Коль речь зашла о погребении чумных и распространении заразы, я бы предложил ужесточить надсмотр за перевозкой трупов. Ну что это, господа? Возчик везет чумные трупы и садится с ними на телегу. Я сам вчера видел такое, да еще и жует хлеб при этом. Давайте особым указом запретим возчикам садиться в роспуски вместе с трупами.
— Ох, послушаются ли, — вздохнул Бахметев.
— А мы добавим каждому за перевозку еще по три копейки на день.
— Но в указе ж надо оговорить наказание за это нарушение, — сказал Рожнов.
— Как будто сама перевозка чумных уже не наказание, — заметил Еропкин.
— Но мы ж добавляем им еще три копейки к оплате, и то лишь за то, чтоб они сами убереглись от заражения, — сказал Орлов. — Петр Семенович, вы-то что думаете на этот счет?
— Я думаю, вы правы, ваше сиятельство, не дело возчику садиться в роспуски вместе с чумными. А что касается наказания за нарушение такого указа, я бы предложил мужчину-возчика тут же отправлять в погребатели к каторжным, а женщину-возчицу в госпиталь для ухода за больными. Не знаю отчего, но самого слова «госпиталь» народ боится как черт ладана.
