Станислав Федотов - Возвращение Амура
– Выходит, не только жены декабристов своей верностью славятся. А нельзя ее к нам забрать? Была бы второй горничной – для Элизы. Ты же здесь – высшая власть!
– Нет, моя дорогая. Судебное решение может отменить только более высокая судебная инстанция. Я тут много чего нарушаю ради пользы дела, но закон переступить не могу. Переступлю я, переступит другой и – пиши пропало, все пойдет вразнос. А зародилась у меня еще одна мыслишка. Я вот все жалуюсь: мало людей, мало людей, – а люди-то откуда берутся? На одних переселенцах далеко не уедешь, надо о будущем думать, а значит – нужно здесь рожать. Пока суд да дело, пока на Амур придем, дети вырастут, свои, местные. Только опять закавыка: где женщин взять? Мужиков-то хватает, а с женщинами… – Николай Николаевич развел руками. – С другой стороны, – он хитро подмигнул Катрин, – полно каторжанок, от которых на каторжных работах толку чуть, а лучшие годы для родов уходят – коту под хвост. – Засмеялся, увидев изумление на лице жены, и пояснил: – Ну, значит, впустую. Это нехорошо, не по-государственному. И вот я думаю: надо разрешить каторжанкам выходить замуж за местных и заниматься не горными работами, а исконным женским делом – рожать и воспитывать новых подданных государя-императора. Вот об этом будет мое еще одно письмо к моему заклятому другу – министру юстиции графу Панину. Какова мыслишка? А?
– Замечательная мыслишка! – Екатерина Николаевна засмеялась, отставила свой бокал, обвила голову мужа руками и прошептала ему на ухо: – Хоть я и не каторжанка, но готова сейчас же заняться исконным женским делом…
3За утренним чаем Екатерина Николаевна спросила, словно невзначай:
– Дорогой, у тебя еще будут поездки в провинции?
– Будущей весной – в Камчатку. Я отдал распоряжение и уже строят лодки в Качуге. Это поселок и пристань на реке Лене. Оттуда будем сплавляться до Якутска, потом на лошадях до Охотского порта, а там уже морем до Камчатки. Вот такой вояж!
– Имей в виду, что я поеду с тобой.
– Как это – поедешь со мной?! Это же не визит к Волконским или Трубецким. Это тысячи верст – по реке, по тайге, по горам! Помилуй бог, Катюша, там и дорог-то настоящих нет!
– Ну и что? Где пройдешь ты, пройду и я. Верхом ездить умею – и не в дамском седле. Стрелять ты меня сам учил. Помнишь тир в Париже? Так что обузой не буду. Все-все-все, никаких возражений! И потом – ты мне обещал, что без меня больше никуда не поедешь…
– Прости, но тебе будет очень сложно – одной среди мужчин.
– А мы Элизу возьмем с собой. Она мечтает побывать в Камчатке.
Муж захлебнулся, закашлялся, замахал на жену руками:
– Может быть, и виолончель прихватить? – чуть дыша, выговорил он.
– Почему бы и нет? Вряд ли кто в Камчатке слышал пиесы для виолончели. Если там найдется фортепьяно, мы вместе дадим концерт. Николя, как ты не понимаешь: я хочу жить твоей жизнью. Жить по-настоящему!
Глава 13
– Ефим Андреевич, вот вы, известный предприниматель, купец, золотопромышленник, вы мои действия одобряете и поддерживаете, а почему остальное купечество идет на меня в штыковую атаку?
Генерал-губернатор заехал в гости к знаменитому на всю Сибирь иркутскому купцу к полной неожиданности хозяина. Тот едва успел распорядиться насчет чаю – время было далеко еще не обеденное. Стол накрыли с самоваром, с пирогами-печеньями да наливочками. Выпили по стопке кедровой, закусили пирогом с осетровой вязигой – отменные, между прочим, пироги, славились на весь купеческий Иркутск, а то и пошире, – принялись за ароматный чай. Кузнецов был радушен, но в глазах, не по-стариковски острых, промелькивала настороженность: с чем же все-таки гость именитый пожаловал? Муравьев замечал эту настороженность и грустно про себя усмехался: да ни с чем особенным, славный ты мой человек, просто надоело с купцами бодаться.
На вопрос Муравьева Кузнецов, большой седовласый старец с золотой цепью главы купеческой гильдии на груди, улыбнулся, пророкотал добродушно:
– Вы, Николай Николаевич, – человек неожиданный, можно сказать, непредсказуемый. Декабристов приветили, вот ко мне запросто пришли, не почванились. Это людям нравится, слух о вас широко идет. Однако многим при том наступили на мозоли, связи наработанные порушили. Наши купцы-предприниматели, те же Рязановы, Баландины, Зотовы, Машаровы, Филимоновы, да и аз, грешный, – все привыкли, что без взяток в России ничего не сделаешь. Скверно, противно, перед Богом и людьми стыдно, а как быть? Я знаю, что каждый из купцов и предпринимателей лучше бы отдавал эти деньги на общую пользу, а не в карман лихоимцам, но те власть имеют и любого из нас придушить могут, а жить-то хочется… Знамо дело, пришли вы с благими намерениями – но на сколь вас хватит, а? Тоже ведь под Богом да царем ходите, а там – известное дело: кто ближе, того и вижу. Так вы и тем, ближним, дорожку перешли, ручейки их золотые запрудили…
– Но вы-то сумели через себя переступить, поверили в меня?
– Я в прожект ваш амурский поверил. И скажу так: продержитесь вы на своем посту лет пять, али шесть, вся наша братия к вам повернется и прожекту вашему дорогу «катеньками» выстелит. Ну, ассигнациями сотенными. Но до того времени – не обессудьте – тяжко придется.
Ефим Андреевич наклонился через стол и, заговорщически оглянувшись, словно открывая большой секрет, громко прошептал:
– Но время подстегнуть можно. Чтобы у нашего брата уши топориком встали, надобно не слова красивые говорить – о любви там к Отечеству, о восточном крыле России-орлицы, – а дело нужно зачинать – всем приметное и понятное.
– Какое дело? Что вы имеете в виду? – насторожился в свою очередь генерал.
– Ну, хотя бы пароход для Амура начать строить – в Петровском али в Шилкинском заводе. И чтобы все об этом узнали! – Кузнецов неожиданно хихикнул. – Пароход – не павозок. То-то тараканы золотые зашебуршатся…
– Э-эх, – горько вздохнул генерал-губернатор, – о каком пароходе вы говорите, уважаемый Ефим Андреевич, когда я привлеченным судейским чиновникам жалованье из своего кармана плачу? Расходы по всем статьям урезаю – слишком много дармоедов развелось, – а вот сэкономленным распорядиться не имею права. По каждой копейке приходится в Петербург писать!
– На пароход я дам – сто тыщ! Мало того – мастеровые у меня имеются, машину золотомоечную за два месяца сработали – любо-дорого! Пущай пароходом займутся. У них получится!
– Благодарствуйте, Ефим Андреевич, за совет добрый, за деньги и за мастеров. Но позвольте полюбопытствовать: откуда ж они взялись в наших краях? Пароход – вы верно сказали – не павозок.
– Из Тулы, ваше превосходительство, из Тулы. Сказывают: за вашей милостью в Сибирь пошли, вроде как Беловодье счастливое искать, да я их на прииске подзадержал. Отец и сын Шлыки – Степан да Григорий. Золотые руки, а поболе того – головы!
– Из Тулы, говорите, за мной пошли? – усмехнулся Муравьев. – Знаю Шлыков, знаю, но – как мастеров по дереву: мебель хорошую делают, избы рубят. А вот чтобы и по металлу работали – не слыхал.
– Ну, саму машину паровую у нас навряд ли сработают – тонкое это дело. У меня пароход по Байкалу ходит – я его весь облазил. Любопытство, знаете ли, одолело: что и как там действует, какая нечистая сила его двигает. Потому понимаю: машину надобно из Европы выписывать, там это дело хорошо налажено. А пока она до нас доберется, наши мастера пущай корпусом да колесами занимаются. Как вам такой расклад? За него можно и еще по стопочке. – Кузнецов разлил густо-коричневую ароматную жидкость по хрустальным с резным узором стаканчикам.
Генерал-губернатор взял стопку, покрутил на свету, любуясь игрой цвета – Кузнецов ждал, понимая, что задержка неспроста: гость обдумывал его слова.
– Хорошо, Ефим Андреевич, – сказал, наконец, Муравьев, – я принимаю ваше предложение. Машину выпишем из Англии. Хоть и не люблю я англичан, но механика у них превосходная. И мастеров немедля в Шилкинский завод отряжу, к инженеру Дейхману. Есть там такой, толковый человек. Пусть приступают к пароходу. Там же, как я понимаю, надо все по размерам, в соответствии с машиной. Про вас же – государю отпишу, к награде представлю.
– Ну, ежели с моей помощью на Амур выйдете – какая еще награда мне требуется?!
Муравьев покивал, как бы соглашаясь, но, тем не менее, сказал назидательно и даже палец поднял в подтверждение своих слов:
– Всякое деяние на пользу Отечества должно быть отмечено – хотя бы в целях воспитания уважения к государственной власти.
Генерал и купец встретились глазами, и оба засмеялись, сглаживая излишний пафос фразы.
– Есть у меня к вам, Ефим Андреевич, еще один вопрос, – отсмеявшись, сказал Муравьев. И сразу посерьезнел. – Он напрямую связан с вашим почетным постом. – Генерал-губернатор уважительно прикоснулся к золотой цепи на груди главы гильдии. – Я получил сведения, что в последние месяцы заметно возросла контрабанда нашего золота и серебра в Китай. Надо будет проверить дела некоторых предпринимателей, к примеру Кивдинского, да и прищучить виновных, чтоб другим неповадно было государство разворовывать! И мне бы хотелось услышать от вас имена злостных контрабандистов, позорящих звание купца. Вы же наверняка о них знаете.
