Николай Гейнце - Современный самозванец
– Может быть, и о нем…
Корнилий Потапович побледнел.
– Так не шутят…
– Я и не шучу… Но дайте мне слово, что все, что скажу вам, останется между нами.
– Извольте, даю.
– Я буду говорить с вами, как друг…
– Я вас давно считаю сам своим другом…
– И надеюсь, эта дружба не без доказательств. История с Ольгой Ивановной поставила меня во внутреннюю борьбу между моим другом графом Петром и вами, и вы знаете, что я в этом деле на вашей стороне…
– Знаю, знаю, – смутился старик, – и я не буду неблагодарен.
– Не об этом речь… Теперь эта история всплыла снова… Графиня, ваша дочь, откуда-то узнала, что проделал ее муж с ее подругой, семейное счастье графа разрушено… Я мог одним моим словом восстановить его и…
Граф Сигизмунд Владиславович остановился.
– И вы?.. – с дрожью в голосе спросил Корнилий Потапович.
– И я не сказал этого слова…
– Благодарю вас… – облегченно вздохнул старик Алфимов.
– В настоящее время я попал опять в тяжелую борьбу с самим собою… Я друг вашего сына, и вместе с тем, ваш друг…
– Моего сына?.. – вопросительно повторил Корнилий Потапович.
– Дружба к нему обязывает меня молчать, дружба к вам обязывает меня говорить… Я снова доказываю вам искренность моей дружбы и… скажу… Но я не желаю, чтобы ваш сын считал меня предателем, потому-то я и требую сохранения полной тайны…
– Да, поверьте мне, что я в этом случае буду могилой…
– Верю…
– Он грустен и ходит, как приговоренный к смерти. Причиной этого не одна несчастная любовь. В наше время от этого не вешают долго носа.
– Какая же причина?
– Он за последнее время, несмотря на мои советы, ведет большую игру, проигрывает по несколько тысяч за вечер; одна особа тут, кроме того, стоит ему дорого… У него много долгов, за которые он платит страшные проценты… У него есть свое состояние, но если так пойдет дело, то я боюсь и за ваше.
– Что вы хотите сказать?..
– Ревизия кассы показала вам сорок тысяч недочета, – продолжал граф Стоцкий, не обратив внимания на вопрос Корнилия Потаповича.
– Так вы думаете?.. – вскочил старик, задыхаясь, но снова сел.
– Я ничего не думаю, я только напоминаю вам факты… Теперь он заведует кассой один?
– Один… – упавшим голосом сказал старик.
– Так вот, если вы теперь неожиданно ревизуете кассу, то снова откроется недочет и еще более значительный…
– Что вы говорите!.. Значит Сиротинин – жених Дубянской – страдает невинно… Боже великий!..
– Проверьте кассу – более ничего я не могу вам сказать… Но главное, что это умрет между нами… Помните, вы дали слово.
– О, конечно, конечно… Но Боже великий! Это возмездие…
Граф Сигизмунд Владиславович простился с Корнилием Потаповичем и вышел.
До выхода из конторы он зашел к Ивану Корнильевичу.
– Что отец? – спросил тот. – Ты был у него?
– Он что-то очень мрачен…
– С чего бы это? Утром он был в духе.
– Уж не знаю… Будешь сегодня у Гемпеля?
– Не знаю.
– Прощай… Сегодня будет интересная и большая игра.
– Мне за последнее время чертовски не везет.
– У вас с шурином одна напасть… Очень вас любят бабы…
– Только не меня…
– Рассказывай… Так приезжай.
– Хорошо, приеду…
Граф Стоцкий вышел, сел в экипаж и велел ехать кучеру к Кюба.
«Ну, заварил кашу… Авось буду устами Савина мед пить».
Корнилий Потапович Алфимов сидел между тем в своем кабинете, облокотившись обеими руками на стол и опустив на них голову.
Он думал тяжелую думу.
Перед ним проносилось его далекое темное прошлое.
Созерцая эти картины, он иногда вдруг вздрагивал всем телом, как бы от физической боли.
– Дубянская… Дубянская… – повторял он. – Несомненно, она их дочь. Елизавета Петровна… Да, его звали Петром.
Он вспомнил своего барина Анатолия Викторовича Алфимовского и его красавицу-дочь Татьяну Анатольевну.
Вспомнил Алфимов, как вместе с этим барином, ровесником ему по летам, неутешным вдовцом после молодой жены, он вырастил эту дочь, боготворимую отцом.
Он, будучи крепостным, вырос с барином вместе, был товарищем его игр и скорее другом, нежели слугою.
Припомнилось ему, как расцветала и расцвела Татьяна Анатольевна и вдруг исчезла из родительского дома, захватив из шифоньерки отца сто пятнадцать тысяч.
Отец, ослепленный любовью к дочери, не замечал домашнего романа с приходящим учителем Петром Сергеевичем Дубянским, окончившийся бегством влюбленной парочки, но зоркий Корнилий, тогда еще не Потапович, следил за влюбленными.
Он погнался за ними, догнал их на одной из ближайших станций от Петербурга и под угрозой воротить дочь отцу и предать суду учителя, отобрал капитал, оставив влюбленным пятнадцать тысяч, с которыми они и уехали за границу, где и обвенчались…
Старик Алфимов вздрогнул.
Он вспомнил вынесенную им борьбу с искушением, отдать ли отцу отобранные деньги или не отдавать.
Грех попутал его – он не отдал денег, и они послужили основой его настоящего колоссального богатства.
Вернувшись в Петербург, он передал своему барину-другу о бегстве его дочери с учителем и неудачной будто бы погоне за ними его, Корнилия.
Барин умер после двухкратно, одного за другим повторившегося удара.
После его смерти в его письменном столе нашли вольную на имя Корнилия.
Корнилий, уже сделавшийся Корнилием Потаповичем, стал свободным человеком и богач ем.
До него доходили слухи и о беглецах.
Он слышал, что Дубянский выиграл в рулетку целый капитал, на который купил имение под Петербургом, да кроме того дочь получила наследство от отца, шестьдесят тысяч, не взятых ею из шифоньерки, и два имения.
Выигрыш в рулетку погубил Петра Сергеевича Дубянского.
Он пристрастился к игре и в конце концов проиграл и свой выигрыш, и состояние жены, которая умерла в чахотке.
Он решил кончить жизнь самоубийством, обобранный и обыгранный окончательно шулером Алферовым, который недавно судился и был оправдан присяжными заседателями.
Дубянская Елизавета Петровна, несомненно, дочь Петра Сергеевича Дубянского и дочери его, Корнилия Потаповича, барина-друга.
Все это разом пришло на ум старику Алфимову, который в водовороте светской и деловой жизни как-то и не думал о прошлом и пропускал мимо ушей доходившие до него известия.
Теперь лишь он, сгруппировав их вместе, понял всю подавляющую душу связь настоящего с прошедшим.
Он украл капитал у дочери своего барина, оставив ее с мужем почти без средств, вследствие чего, быть может, Дубянский попытался игрой составить себе состояние, но, как всегда бывает с игроками, игра, обогатив его вначале, в конце концов погубила его жену, самого его и сделала то, что его дочь принуждена была жить в чужих людях.
Сын его жены, Иван Корнильевич, влюбленный в эту девушку и сам растративший деньги, сваливает, умышленно отдавая ключ кассиру Сиротинину, вину на него, жениха Елизаветы Петровны Дубянской.
Все это представляет такую непроницаемую сеть жизни!
«Надо расчесться со старым долгом… На душе будет легче… – решил Корнилий Потапович. – Куда беречь, к чему?.. Хватит на все и на всех… По завещанию откажу все Надежде, та тоже будет в конце концов нищая… Ее муж игрок…»
«И Иван игрок…» – припомнился ему только что происходивший разговор с графом Стоцким.
«Да и этот-то не лучше их… Все одна шайка… Но граф мне нужен… Он много знает… Он опасен. А этот Савин. Ведь это тоже связь с прошлым… Это возмездие…» – неслось в голове старика Алфимова.
Но решение рассчитаться со старым долгом как будто облегчило его душу.
Он поднял голову и даже стал просматривать лежащие по столу бумаги.
«Я отправлю его на несколько дней в Варшаву, благо есть дело, и проверю кассу без него… Если, действительно, там недостача, я знаю, что делать».
Внутренний голос говорил ему, что нечего сомневаться в том, что растратил не Сиротинин, а его сын Иван.
Корнилий Потапович позвонил.
– Попросите ко мне Ивана Корнильевича… – приказал он явившемуся служителю.
Через несколько минут молодой Алфимов вошел в кабинет Корнилия Потаповича.
Старик пристально через очки посмотрел на него.
Молодой человек имел чрезвычайно расстроенный вид и, видимо, не мог скрыть, при всех производимых над собой усилиях, своего смущения.
То, что за час перед этим казалось для старика Алфимова загадкой, теперь только явилось подтверждением страшных подозрений.
– Вы меня звали?..
– Да… Садись, дело есть…
Иван Корнильевич сел.
– У нас все благополучно?.. – вдруг спросил его Корнилий Потапович.
– Кажется… все… благополучно… – заикаясь, ответил не ожидавший или, быть может, очень ожидавший этого вопроса молодой Алфимов.
– Разве может в денежных делах казаться… – деланно шутливо заметил Корнилий Потапович, – ты еще сам капиталист, горе ты, а не капиталист…
