Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
Все это прошло, когда ко мне присоединился Круазет. При нас остались наши кинжалы, и это успокаивало меня. Если бы только мы могли пробраться в противоположный дом и просьбами или силой открыть себе выход на улицу, чтобы поспешить в дом Павана! Ясно, что весь вопрос, то есть кто из нас, мы или шайка Безера, поспеет туда первыми, — заключался во времени. Я стал шепотом торопить Мари. Он, казалось, медлил.
Наконец, он спустился к нам, перебирая руками по веревке, и я увидел, что он медлил не понапрасну. Вылезая из окна, ему удалось спустить ставень, кроме того, он ухитрился с немалым риском для себя удлинить веревку и пропустить ее через петлю ставни, так что оба ее конца были внизу — когда он присоединился к нам, мог вытащить веревку, потянув за один конец. Вот каким умным оказался Мари!
— Браво! — сказал я, похлопывая его по спине. — Теперь они не узнают, как вылетели птички!
Итак, мы опять собрались вместе; но не скрою, что я дрожал от страха. Мы легко добрались по брусу до противоположного дома, но когда остановились там друг за другом лицом к стене, обдуваемые ночным ветром… у меня кружится голова на высоте, и я стал задыхаться. Окно было около шести футов над брусом; хотя оно было открыто и в нем была спущена только легкая занавесь, но его защищали три поперечных железных полосы и они казались очень толстыми.
Для нас не оставалось другого выбора, как добраться до него и влезть в комнату, и я уже хотел подняться, когда Мари быстро перелез через нас и вскочил с размаху, точно в седло, на узкий подоконник. Он протянул мне свою ногу, ухватившись за которую, я тоже поднялся на эту страшную высоту. Круазет оставался пока внизу.
Ухватившись руками за железные полосы, мы держались теперь на этом узеньком выступе, на высоте шестидесяти футов над мостовой. С ужасом я уцепился за железную решетку, завидуя даже положению Круазета. На один момент мне опять сделалось дурно; но преодолев это, я почувствовал отчаянную решимость. Я вспомнил, что нам ничего не оставалось, как пробивать себе дорогу далее, даже если бы и желали, мы не могли теперь возвратиться в нашу прежнюю тюрьму. Я прильнул лицом к самой решетке и, приподняв угол занавеси, заглянул в комнату.
В пей было только одно живое существо… женщина, богато одетая и ходившая по ней взад и вперед, несмотря на такой поздний час. Комната походила на нашу и представляла мансарду. Большая четырехугольная кровать с занавесями стояла в одном из углов; у очага были два стула и вся эта жалкая обстановка говорила о бедности. Но как же объяснить богатый наряд этой женщины, хотя в нем и были заметны следы беспорядка, эти драгоценные камни, сверкавшие в ее волосах и на руках? Когда она повернула к нам свое лицо, — оно было прекрасно, хотя заплакано и расстроено, — я сразу увидел, что это была благородная дама; когда она быстро подошла к двери и, приложив к ней руку, стала, по-видимому, прислушиваться, когда взявшись за ручку она потрясла ее несколько раз и, опустив руки, в отчаянии отошла опять к камину… тут я сделал другое открытие. Я понял, что мы собирались только променять одну тюрьму на другую. Неужто в каждом парижском доме были темницы и неужели под каждой крышей скрывалась какая-нибудь ужасная тайна?
— Мадам! — проговорил я тихо, с целью обратить ее внимание. — Мадам!
Она вздрогнула, не зная, откуда доносились к ней звуки моего голоса и первым делом взглянула на дверь. Потом она подошла с испуганным видом к окну и быстро отдернула занавесь.
Наши глаза встретились. Что будет, если она воплем своим подымет весь дом?
— Мадам, — быстро повторил я, стараясь говорить самым мягким голосом, — мы умоляем вас о помощи! Мы пропали, если вы откажете в ней.
— Вы? Кто вы такие?
— Мы были заключены в противоположном доме, — спешил я в несвязных словах объяснить причину нашего появления. — Нам удалось бежать. Мы не можем вернуться назад, даже если бы захотели. Если вы не пустите нас в комнату и не скроете нас…
— Мы разобьемся вдребезги об мостовую, — добавил с полным спокойствием Мари и даже как будто с некоторым удовольствием.
— Пустить вас сюда? — отвечала она, отпрянув с ужасом от окна. — Это невозможно.
Вид ее напоминал мне нашу кузину; она была также бледная и черноволосая. Ее волосы, теперь в беспорядке, были собраны в виде короны на голове. Но она была старше Катерины. Всматриваясь в нее, я старался угадать ее нрав и наконец заговорил в полном отчаянии.
— Круазет! Подымись сюда! — и я прижался в самый угол, чтобы сделать для него место между нами. — Посмотрите на него, мадам, — продолжал я, — разве вы не сжалитесь?
Как я и ожидал, полудетское лицо Круазета, его белокурые волосы, смягчили ее и она сказала тихим голосом:
— Бедный мальчик!
Я воспользовался этим.
— Мы в большом горе… в отчаянии! Сколько я могу судить, вы в таком же положении, как и мы. Мы пособим вам, если вы только спасете нас теперь. Мы можем постоять за вас.
— Боже сохрани, — она остановила свои глаза на Круазете, — чтобы я отказала в помощи тем, кто нуждается в ней. Влезайте сюда, если хотите.
Я засыпал ее выражениями благодарности и просунул голову между решеткой (с уверенностью, что она и останется там), как только у нее сорвались эти слова.
Но попасть в комнату было не так легко. Круазет, однако, успел кое-как пролезть, и затем, с большим трудом, он втащил нас по очереди. Но только одна горькая необходимость и вид оставшейся за мною пропасти могли заставить меня выдержать такую мучительную операцию. Когда я, наконец, встал на ноги, я чувствовал, будто все мое тело, от головы до ног, было покрыто царапинами. И каково было представиться в таком виде даме!
Но зато какой восторг я испытывал. О, презренный Безер! Мы еще успеем разрушить его козни. Прошло не более получаса после полуночи, и мы еще не опоздали.
Я приблизился к нашей хозяйке с самым низким поклоном… Жаль только, что не хватало моей шпаги.
— Мадам, — сказал я, — я месье Ан де Кайлю, а это мои братья. Мы готовы служить вам, чем можем.
— А я, — отвечала она с слабой улыбкой (и я не пойму, что вызвало ее), — мадам де Паван и я с благодарностью принимаю ваше предложение.
— Де Паван, — воскликнул я с изумлением и восторгом в то же время. Мадам де Паван! Так она, должно быть, родственница Луи! Без сомнения, она знает его дом и может облегчить наше главное затруднение. Как все это вышло удачно! — Так вы знаете месье де Паван? — продолжал я в большом волнении.
— Конечно, — отвечала она с очаровательною улыбкой. — Даже очень хорошо. Он мой муж.
Глава V
Монах и женщина
— Он мой муж!
Она произнесла это совершенно просто; но вряд ли подобные слова когда-либо производили такое впечатление! Мы оставались безмолвными и неподвижными, как окаменелые.
Жена Луи де Паван! Луи де Паван женат! Если это была правда, — и глядя на ее лицо, вряд ли можно было допустить с ее стороны намеренную ложь, — то мы действительно были одурачены. Все наше путешествие было ни к чему и мы рисковали жизнью для негодяя. Это значило, что Луи де Паван, бывший нашим идолом, представлял из себя самого низкого, гнусного из придворных кавалеров; что мадемуазель де Кайлю была для него только игрушкой, и что, стараясь предупредить Безера, мы только спасали злодея от заслуженного наказания.
— Мадам, — начал серьезно Круазет после долгого молчания, во время которого улыбка покинула ее лицо и, вероятно, под влиянием наших изумленных взглядов, сменилась беспокойным выражением. — Ваш муж уезжал на некоторое время? Он, кажется, вернулся только недели две тому назад?
— Это верно, — отвечала она спокойным тоном, и наша последняя надежда улетела. — Но что из этого? Он вернулся ко мне… и только еще вчера, — продолжала она сжимая свои руки, — мы были так счастливы.
— И теперь, мадам?
Она посмотрела на меня, не понимая моего вопроса.
— Я хотел сказать, — поспешил объяснить я, — что мы не понимаем, как вы попали сюда… и еще пленницей. — Я надеялся, что рассказ ее, может быть, прояснит что-то.
— Я и сама не знаю, — отвечала она. — Вчера после обеда я была у настоятельницы монастыря Урсулинок.
— Извините, — перебил ее Круазет, — но ведь вы, кажется принадлежите к новой вере? Вы гугенотка?
— О, да, — отвечала она быстро. — Но настоятельница мой старинный друг и совсем не фанатичка. Ничего подобного, уверяю вас. Когда мне случается бывать в Париже, я посещаю ее каждую неделю. Вчера, когда я прощалась с ней, она просила меня зайти сюда и передать одно ее поручение.
— Так вам знаком этот дом, — сказал я.
— Даже очень хорошо. Через двор от улицы Платриер вывеска «Руки и перчатки». Я несколько раз бывала в лавке метра Мирпуа. Я пришла сюда вчера., чтобы передать поручение, оставив горничную на улице; мне предложили зайти наверх… все выше и выше, пока я не попала в эту комнату. Тут меня просили подождать немного, и мне показалось странным, что меня завели в такое жалкое помещение, когда мне нужно было передать Мирпуа пустое поручение насчет перчаток. Я пробовала повернуть ручку двери, она оказалась запертою. Тогда я перепугалась и стала звать на помощь.
