Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
— Что плетешь? Какой зять?
— Обыкновенный. Не видишь, Селивана потчует. То Фомка — кат. Летось Селиванову дочку замуж взял.
— Да как же это? Негоже тестя бить, — молвил один из мужиков.
— А ему что. Ишь, зубы скалит. Ай да Фомка, ай да зятек!
Селиван корчился, грыз зубами веревку на руках.
— Полегче, ирод. Мочи нет, — хрипло выдавил он, охая после каждого удара.
— Ниче, тятя. Бог терпел и нам велел, — посмеивался Фомка.
Иванка пошел торговыми рядами: калачным, пирожным, москательным, сапожным, суконным, холщовым… В рыбном ряду остановился, пригляделся к торговцам. Мужики и парни завалили лотки сушеной, вяленой и копченой рыбой. Тут же в дощатых чанах плавал и живец, только что доставленный с озера: щука, карась, лещь, окунь, язь…
— Налетай, православные! Рыба коптец, с чаркой под огурец!
— Пироги из рыбы! Сам бы съел, да деньжонки любы!
Верткий, высоченный торговец ухватил длинной рукой Иванку за рубаху.
— Бери всю кадь. За два алтыня отдам. Бери, паря!
— Где ловил?
— Как где? — вытаращил глаза торговец. Чать, одно у нас озеро.
— Но и ловы разные. Поди, под Ростовым сеть закидывал?
— Ну.
— А мне из Угожей надо. Там, бают, рыба вкусней.
Угожане торговали с возов, меж которых сновал десятский из Таможенной избы: взимал пошлину — по деньге с кади рыбы. Один из мужиков заупрямился:
— За что берешь-то, милый? Кадь-то пустая.
— А на дне?
— Так всего пяток рыбин. Не ушли, вишь.
— Хитришь, борода. Дорогой продал.
— Вот те крест! Кому ж в дороге рыба нужна? Неправедно берешь.
— Неправедно? — насупился десятский и грозно насел на мужика. — Царев указ рушить! А ну поворачивай оглобли! Нет места на торгу.
Мужик сплюнул и полез в карман.
Получив пошлину, десятский пошел дальше, а к мужику ступил Болотников.
— Из Угожей приехал?
Мужик косо глянул на парня, но потом спохватился: авось покупатель. Выдавил улыбку.
— Из Угожей, паря. Рыба утреннего лову. Сколь тебе?
Болотников оглянулся — нет ли подле истца или ярыги земского — понизив голос, молвил:
— Поклон вам шлют, угожанам.
— Кой поклон? — нахмурился мужик, подозрительно глянув на Болотникова. — Ты либо бери, либо гуляй.
— Ужель за татя принял? — усмехнулся Иванка.
— Ярыгу кликну!
— Да не шебуршись ты. Я ж с добром… Васюта Шестак велел поклон передать.
Мужик разом притих, оттаял лицом.
— Нешто жив Васька?
— Жив.
— А мы его всем миром ждем. Думали, до патриарха не добрался, сгубили тати в дороге.
— Попом ждете?
— А что? Васька на миру без греха жил. Пущай теперь в батюшках ходит. Худо нам, паря, без попа. А где ж Васька-то?
— На Москве его видел.
— Чего ж он в село не идет?
— Стыдобится. Не благословил его владыка. Поди, в Москве остался.
Мужик огорченно покачал головой.
— Выходит, не показался патриарху. Что ж нам теперь, паря, без батюшки жить? Храм-то пустеет… А может, ты грамоте горазд? Отрядим тебя к святейшему.
— Э, нет, батя. Плохой из меня поп, грехов много, — рассмеялся Болотников.
— Сам откуда? — полюбопытствовал мужик.
— С Вшивой горки на Петровке, не доходя Покровки, — отшутился Иванка и нырнул в толпу. На душе его повеселело: Васюта может выйти в город, здесь стрельцы его пока не ждут.
Возле храма Спаса яро забранились. Шел посадский мимо лотков и нечаянно опрокинул наземь коробейку с яйцами. Торговец, здоровый мужичина в суконной однорядке, выскочил из-за лотка и свирепо накинулся на посадского.
— Плати, Гурейка! Шесть алтын с тебя! Плати, стерва!
Гурейка развел руками.
— Нету денег, Демьян Силыч. Прости, ради Христа.
— Нету? А вот это зришь?
Сиделец взмахнул перед носом Гурейки кулачищем.
— Клянусь богом, нету. Опосля отдам.
— Опосля-я-я? — затряс Гурейку сиделец. — Порешу! Гурейка вывернулся и метнулся было в Иконный ряд, где монахи торговали Николаем-Чудотворцем и Всемилостивым Спасом, но тут подоспели Демьяновы дружки. Навалились на Гурейку, содрали сапоги и кафтан. Посадский понуро побрел по Калачному ряду. Торг смеялся, улюлюкал. Но не успел Гурейка отойти от храма, как дорогу ему преградил дюжий пекарь в гороховой чуйке.
— Ты что ж, остолоп, кафтан-то отдал, а? — истошно заорал он, потрясая кулаками. — Ты ж мне за калачи задолжал. Мне надлежало с тебя кафтан сорвать. Мне!
— Не гневи бога, Митрич. Аль не видел? Силком взяли.
— Мой кафтан, остолоп! — взревел пекарь и подмял под себя Гурейку. Отволтузил, напинал под бока и потащил в Съезжую.
Глава 12
Море тинное
Обогнув Митрополичий двор, Иванка пошел мимо Архиерейского сада, обнесенного дубовым частоколом, а затем пересек владычное кладбище, где покоились иноки Григорьевского монастыря.
Вышел на берег реки Пижермы, где стояла деревянная церковь Бориса и Глеба. Здесь начались избы Рыболовной слободки. На плетях и заборах сушились сети, бредни и мережи, пахло сушеной и свежей рыбой.
Открылось озеро, тихое, спокойное, простиравшееся вдаль на много вёрст.
«Да это и впрямь море. Не зря Васюта хвастал. Экий простор! Берегов не видно», — залюбовался озером Болотников.
У причалов, с вбитыми в землю дубовыми сваями, стояли на якорях струги и насады, мокшаны и расшивы; среди них возвышалось огромное двухъярусное судно с резным драконом на носу.
«Нешто корабль?» — подивился Иванка. О кораблях он слышал только по рассказам стариков да калик перехожих.
— Что, паря, в диковину? — услышал он подле себя чей-то веселый голос. Обок стоял чернобородый мужик с топором на плече.
— В диковину, — признался Иванка. — Впервой вижу.
— Выходит, не ростовец? А мы-то всяких тут нагляделись. Этот из Хвалынского моря приплыл, товаров заморских привез. У нас купцы, брат, ухватистые… Вишь мужика в зеленом кафтане? У струга с работными лается. То Мефодий Кузьмич, купец гостиной сотни. Нонче в Астрахань снаряжается.
— В Астрахань? — заинтересованно переспросил Болотников.
— В Астрахань, милок. Ну, бывай, тороплюсь, паря. Избу надо рубить.
— Погоди, друже. Совет надобен.
— Сказывай.
— Пришелец я. Без денег, гол, как сокол. К кому бы тут наняться?
Мужик с ног до головы оглядел парня, а потом увесисто — рука тяжелая — хлопнул Иванку по плечу.
— Могутен ты. Такому молодцу любая артель будет рада. Ступай к Мефодию. Сгодишься.
Мужик зашагал в слободку, а Иванка спустился к берегу. Мефодий Кузьмич стоял возле сходней и поторапливал работных:
— Веселей, веселей, мужики!
Работные таскали в насад тюки и кули, катили по сходням бочки. Сюда, к стругам, то и дело подъезжали подводы с товаром. Возницы шумели, покрикивали друг на друга.
На сходни ступил мужик с тюком, да, знать, взвалил ношу не по силе, зашатался, вот-вот свалится в воду.
— Держись! Держись, свиное рыло! Загубишь товар! — закричал Мефодий Кузьмич.
К работному подоспел Иванка. Подхватил тюк, играючи вскинул на плечи и легко пошагал по настилу. Отнес в трюм насада, вернулся на берег.
— Кто таков? — шагнул к нему купчина.
— Богомолец я. Пришел в Ростов святым мощам поклониться, — схитрил Иванка.
— Богомолец? Аль зело грешен, детинушка? — глаза купца были веселыми.
— А кто богу не грешен да царю не виноват?
— Воистину… Однако ж, выкрутной ты. Получай деньгу!
— Потом отдашь.
— Это когда потом?
— А к вечеру. Товару у тебя, вишь, сколь навозили.
— В работные хочешь?
— Хочу, хозяин. Застоялся, как конь в стойле.
Купец подтолкнул Иванку к тюкам.
— Затейлив ты, детинушка. Беру!
До самых сумерек заполняли насад. Укладывали в трюм сукна, кожи, хлеб в кулях, стоведерные бочки с медами, меха, воск, сало, лен, пеньку, смолу, деготь… Насад был просторен, вмещал десятки тысяч пудов груза.
Купчина не обидел, заплатил Иванке вдвойне.
— Может, обождешь к богу-то? Горазд ты, парень, на работу. Пойдем со мной в Астрахань.
— Пошел бы, хозяин, да не один я. С содругом.
— Стар ли годами твой содруг?
— А навроде меня. И силушкой бог не обидел.
Купчина на минуту призадумался: лишних людей ему брать не хотелось, но уж больно парень молодецкий, за троих ломил. А ежели и содруг его так же ловок.
— Ладно, пущай приходит. Да не проспите. Спозаранку выйдем.
Болотников возвращался на Покровскую довольным: сбывались думы. До Ярославля два дня ходу. А там Волга, глядишь, через три-четыре недели и до Дикого Поля доберешься.
В избе деда Лапотка тускло мерцал огонек. Иванка открыл дверь и застыл на пороге. В избе было людно, на лавках и на полу сидели нищие и калики перехожие. Были во хмелю, бранились, тянули песни. Дед Лапоток сидел в красном углу и бренчал на гуслях. Шестака в избе не оказалось.
