Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)
— Кто предупредил? — перебил Рафт; он старался говорить спокойно.— Каким образом?
— Позвонили по телефону и вполне вежливо предупредили. Я не внял, счел телефонный звонок мелкой провокацией. Не внял, мой друг! Продолжал свое частное расследование, вовлекая в него соотечественников, работавших тогда в Москве. И — грянул гром: были прерваны мои гастроли в Союзе — ни Ленинграда, ни Киева я не увидел, буквально в течение суток я был выдворен из страны, можно сказать, выпихнут. Уже в аэропорту, минут за десять до посадки в самолет, отлетающий в Лондон, мне дали недвусмысленно понять, что гастроли в Советском Союзе для меня аннулируются навсегда. Понадобилось десять лет, чтобы запрет был снят. Но это еще не все. Непонятным, непостижимым образом у меня начались неприятности в Англии: я стал получать отказы в сотрудничестве с оркестром, с которым уже была предварительная договоренность, отменялись гастроли, в прессе появились мерзкие рецензии и статьи, в которых я объявлялся бездарем, неучем, дилетантом, не имеющим своего музыкального мышления, намекалось на мои какие-то физические отклонения и прочее. Короче говоря, они достали меня и на родине, отравили жизнь, музыкальную карьеру, которая начиналась блестяще. Они достанут кого угодно, если это им надо, и сделают с ним что захотят…
— Кто — они? — перебил Рафт, стараясь поймать взгляд неожиданного утреннего собеседника.
Взгляд ускользал — Чарльз Беккер упорно смотрел в стол.
— Я не знаю, кто они,— сказал «англичанин» с напором.— Но у меня такое ощущение, что они не только здесь, в России, они — всюду! Не удивлюсь, если встречусь с ними на том свете — или в раю, или в аду.
«Вы встретитесь в аду»,— хотел сказать Жозеф Рафт и с колоссальным усилием сдержался.
Дело был сделано. Господин Беккер взглянул на часы.
— О! — воскликнул он с явным облегчением.— Однако мы заболтались. У меня в десять часов репетиция, надо подготовиться,— Коньяк «Арарат» был допит одним глотком.— Думаю, мы еще не раз встретимся и поболтаем.
«Английский музыкант» Чарльз Беккер заспешил к выходу, налетая на стулья.
Оставшись один, Рафт некоторое время сидел в неподвижности. Есть уже не хотелось, и от карася, зажаренного в сметане, он отказался. Жозеф, поднявшись со стула и подойдя к стойке раздачи, попросил подать ему чашечку черного кофе, сваренного в раскаленном сером песке, по-турецки, вернулся с ней к своему столику и медленно, не торопясь выпил кофе, перемежая его маленькими глотками армянского коньяка.
«Я чего-то не понимаю,— думал он, стараясь быть сосредоточенным и хладнокровным.— И мне, скорее всего, не надо стремиться понять ЭТО. Главное — в другом. Первое. Я никогда не найду Лизу. ОНИ этого не хотят, и, значит, я ее не найду, какие бы отчаянные шаги ни предпринимал. А только наврежу себе… Может быть, она сама найдет меня,— не веря самому себе, думал американский журналист.— Когда-нибудь. Позже… Второе… И это самое главное. Самое-самое! Я собрал уникальный сенсационный материал. Статьи о Юрии Андропове в журнале «Нью-йоркер» наверняка станут сенсацией. Надо смотреть правде в глаза: если ОНИ захотят, все может рухнуть, публикации моих статей не состоятся. Теперь я понимаю: это ОНИ смогут сделать, это в их власти. И тогда — конец моей журналистской карьере, которая так блестяще началась. Но зачем? Господи, зачем ОНИ так поступают? Не задавать, не задавать этого вопроса! — приказал себе Рафт.— И не искать на него ответа…»
Он вернулся к себе в номер, упал в мягкое кресло перед телевизором и чувствовал себя мерзавцем, предателем, одиноким, беспомощным, крохотной песчинкой, которую по своей воле носят в океане бессмысленного бытия черные могущественные силы.
Однако постепенно Жозеф Рафт успокоился, взял себя в руки, стал мыслить спокойно и трезво, и в логических рассуждениях его в разных вариациях повторялся один тезис: надо работать, делать свое дело.
«Любовь — на час, дело — на всю жизнь». У кого это я прочитал?»
Окончательно успокоившись, американский журналист обнаружил, что его роскошный номер тщательно прибран («Значит, горничная Маша уже приходила»); на столе, перед ним, в хрустальной вазе благоухают белые розы. Он их зачем-то сосчитал — семь штук.
Наверно, ему дали ровно столько времени, сколько нужно было, по их расчетам, чтобы американский гость Союза журналистов СССР полностью пришел в норму и мог думать трезво и здраво,— зазвонил телефон.
Жозеф Рафт поднял трубку.
— Доброе утро, Жозеф,— зазвучал бодрый энергичный голос Валерия Яворского.
— Доброе утро.
— Как спалось?
— Отлично.
— Вы уже позавтракали?
— Да, позавтракал,— подавив вздох, сказал американец, безропотно принимая правила игры, предложенной ему.
— И великолепно! Значит, вы в полной физической и творческой форме?
— Стопроцентно.
Рафту показалось, что трубка издала вздох облегчения.
— Значит, такие обстоятельства,— деловито продолжал «переводчик» Яворский — К сожалению, две оставшиеся встречи так и не состоятся, а замену нашим академикам мы найти не смогли, слишком мало времени на раскрутку. Но! — В голосе «работника» Министерства иностранных дел зазвучали игривые нотки.— Мы у вас в долгу. И вот какое предложение… Вы как-то обмолвились, что, если представится возможность, хорошо бы попасть в Ленинград. Такая возможность есть! Через два часа начинается ваша двухдневная поездка в северную российскую столицу…
— Но я…— начал было Рафт.
— Никаких «но», Жозеф! — напористо перебил Яворский.— Подумайте, когда еще у вас будет такая возможность! Сам город, театры, музеи, Эрмитаж, экскурсии в Петродворец, в Пушкин, то бишь в Царское Село. Да куда пожелаете! Отведаете питерской кухни в лучших ресторанах…— Рафт ясно представил, как «переводчик» плотоядно пошлепал своими мокрыми губами.— В Питер мы летим самолетом. И рейс через два часа. Так что на сборы вам тридцать минут, крайнее — сорок. Мы с машиной внизу. Или подняться к вам, помочь собрать необходимое для предстоящего путешествия?
— Мне на сборы достаточно двадцати минут. Впрочем… Поднимайтесь вместе с Ником. Может быть, вы хотите перед дорогой выпить по рюмочке вашей замечательной водки?
— Вы отличный парень, Жозеф. У нас это называется «на посошок». Через несколько минут мы будем у вас.
6 августа 1982 года
Лайнер, взявший курс из Москвы в Нью-Йорк, был в полете уже полтора часа, и сейчас, как было объявлено по радио, внизу уплывала назад Польская Народная Республика (рейс выполнялся советской авиакомпанией «Аэрофлот»), Шел третий час ночи, и, отдернув шторку на иллюминаторе, Жозеф Рафт ничего не видел, кроме тьмы внизу, а вверху небо в пугающе ярких звездах. Он лишь ненадолго оторвался от работы, чтобы немного передохнуть. И сразу нахлынули картины и переживания двух дней, проведенных в Ленинграде, этой — воистину так! — Северной Пальмире. Американский журналист был перенасыщен впечатлениями, вторая русская столица поразила его своим мрачноватым великолепием, загадочностью, тяжестью, не только архитектурной, но и незримой, тем, что называется аурой. Программа, предложенная ему, была насыщенной до предела. Просто не было возможности остаться хоть на час одному, подумать, осмыслить. Израсходованы многие метры фотопленки, наскоро, конспективно, с сокращением слов исписано несколько блокнотов. «Потом, дома,— говорил себе Жозеф,— все приведу в порядок, расшифрую все записи, а когда будут отпечатаны снимки, может быть, какому-нибудь иллюстрированному журналу предложу большой материал — «Ленинград-82», что-нибудь в этом роде. Но сначала — Андропов».
Вчера, еще из Ленинграда, он позвонил в редакцию «Нью-йоркер», и ему было сказано, что для его первых двух статей (из запланированных пяти) в двух номерах журнала, которые готовятся к печати, оставлена площадь, и поэтому хорошо, если бы из России он привез уже написанную первую статью, которая пойдет в номер с колес, а еще лучше — две статьи.
И вот сейчас, в ночном лайнере, который летел над спящей Европой, Рафт работал: уже был исписан блокнот, первая статья вчерне почти готова. Отшлифовать, пожалуй, усилить несколько мест, расставить акценты. И по прибытии в Нью-Йорк — прямо в редакцию, за свой компьютер.
«Лететь еще несколько часов,— думал американский журналист,— Может быть, успею набросать конспект второй статьи. Только бы не одолела сонливость».
Он нажал кнопку вызова бортпроводницы.
Через минуту появилась стюардесса — длинноногая, стройная, с высокой грудью; она была блондинкой, густая челка падала на лоб.
У Рафта потемнело в глазах.
— Я вас слушаю,— Жозеф молчал,— Вы плохо себя чувствуете? Да что с вами?
— Ничего, ничего! Я в порядке. Принесите, пожалуйста, большую чашку кофе. И покрепче.
