Григол Абашидзе - Долгая ночь
Аваг спешил. Он то и дело погонял свою лошадь, подгонял окриками свою поредевшую свиту. Он надеялся, что вид родных мест, воздух Грузии, свежесть ее трав, прохлада ветерка, прилетевшего с отдаленных гор, пение голубой воды по разноцветным камням, зелень тенистых рощ – что все это оживит Торели, вдохнет жизнь в его измученное, больное сердце. Аваг верил в это и потому спешил.
И вот они вступили в Грузию. Люди спешились. Они падали на колени, целовали землю, каждую травинку, каждый камень, наслаждались и не могли насладиться видом родных долин и гор. Дорога проходила через деревни. Торели приободрился и начал смотреть по сторонам. Селения как будто обстроились. На месте пепелищ стояли дома, из труб вились дымки, из-за оград лаяли, прыгая передними лапами на них, злые собаки.
Вдруг раздался истошный женский крик. Около одного дома собралась почти вся деревня. Правда, люди не смели подойти к дому, а смотрели издали, стоя по другую сторону дороги.
Аваг решил поинтересоваться, что тут происходит. Оказывается, монгольские сборщики налогов отнимали у крестьянки корову. Они били корову кнутом, тащили ее за веревку, а женщина в черном, с распущенными волосами, загораживала им путь, цеплялась за рога коровы руками, не отпускала ее.
– Убейте лучше меня и всех моих детей. Все равно они умрут с голоду. Не дам! Последняя кормилица… Не дам! Убейте лучше меня!
Вокруг бегали маленькие ребятишки и ревели во весь голос.
Монголы оттолкнули женщину, она упала, и дети бросились к ней. Монголы повели корову со двора. У ворот они передали ее двум воинам-грузинам, а сами вскочили на лошадей и поскакали вдоль деревни. Корову повели в ту сторону, куда только что ускакали монголы. Аваг загородил им дорогу.
– Вы грузины? – спросил он у растерявшихся и оробевших воинов.
– Грузины.
– Где же ваша грузинская честь? У вдовы отнимают последнюю корову, лишают ее последнего куска. И вам не стыдно!
Воины покраснели, они не смели поднять на Авага глаз. Один наконец невнятно оправдался:
– Стыдно… Но мы воины. Если не послушаемся, нас убьют.
Второй воин вскинул вдруг глаза и сердито ответил:
– Стыдно должно быть тому, кто вовлек нас в это ярмо. Мы невинны. Позор тому, кто отдал нашу страну, нашу Грузию этим нехристям. Открыли ворота крепостей, надели нам на шею ярмо, а теперь спрашивают стыда и совести. Где вы были раньше? Почему вы не спросили у нас, хотим мы или не хотим быть рабами?
– Они и тогда были господами, – осмелел и первый воин, – и теперь разъезжают на конях.
В свою очередь, Аваг опустил глаза в землю. Он не поднял своих глаз даже тогда, когда воины, обойдя его стороной, повели корову. Жители деревни бросились через дорогу на двор пострадавшей, и улица наполнилась причитаниями сострадающих.
Караван к этому времени прошел вперед. Аваг догнал своих спутников и поехал в хвосте каравана. Он ехал, оглушенный увиденным, убитый горем. Торели со своих носилок тоже видел, как грабили бедную женщину. Когда Аваг поравнялся с носилками, Торели сказал:
– Совсем убило меня горе этой вдовы.
– Не говори, Турман. Ударь меня сейчас ножом, не вытечет и капли крови, так я зол. А с какой ненавистью смотрели на нас воины и крестьяне, словно мы повинны в несчастьях всей нашей страны.
– Мы и повинны, Аваг. Никто не виноват, кроме нас. Воин сказал правду. И ты знаешь, что он сказал правду. Иначе ты им ответил бы. Но тебе нечего было отвечать. Словами этих воинов нас обвиняет и настоящее и будущее Грузии. Запомни это, Аваг.
Аваг хотел что-то возразить, но взглянул на Торели и промолчал. Лицо Турмана стало землистым, со лба текли крупные капли пота. На щеках они смешивались со слезами.
Гонец с радостной вестью о возвращении князей всего лишь на полдня опередил караван. Он прискакал в Тбилиси в полдень, а под вечер и Аваг и Торели увидели с холма столицу Грузии.
Оказалось, что царица Русудан, потеряв надежду на возвращение князей, послала в Каракорум своего сына Давида. Не имея от него вестей и тоскуя в разлуке, царица скончалась от горя. О наследнике же и по сей день не поступило ни одной вести. Грузия осталась без царя. Ею правили временщики, возвышенные и поддерживаемые монголами. Турман Торели и дня не захотел оставаться в Тбилиси. Он не захотел даже отдохнуть с дороги. Он попросил тотчас увезти его в родное имение – в Ахалдабу.
Подъезжая к селу, Торели не узнавал окрестностей. Наполовину вырубленные, одичавшие сады стояли без плетней. Виноградники заросли высокой травой. Лозы, оставленные без присмотра и хозяйского ухода, расползались по земле как попало. Полуодичавшая скотина ходила по ним и топтала их.
Сердце у Турмана билось все чаще и все тяжелее. Он нашел силы оставить носилки и побрел вдоль деревни. Под деревом на камне сидел слепой Ваче. Греясь в лучах заходящего солнца, слепец, как видно, дремал. Однако, услышав шаги, он вскинул голову и прислушался.
– Кто тут? – спросил он с тревогой в голосе.
Турман подошел и обнял бедного Ваче.
– Это я, Турман Торели.
Руки слепого судорожно зашарили по человеку, обнявшему его. Друзья разрыдались.
– Турман, да ведь мы тебя давно уж похоронили. Неужели вернулся и живой?
– Вернулся живой. А вы-то, вы-то как, все ли живы и здоровы?
– Да вот я… жив. Смерть, видно, забыла обо мне. Никому я не нужен, даже смерти.
– А Цаго… Где твоя Цаго, наверно, уж вышла замуж!
– Цаго… Если бы Цаго… Разве я мечтал бы о смерти.
– Но где она и что с ней?
– Да правда, откуда ты можешь знать. Вот уж год, как нет у меня Цаго. А я все еще жив. Потерял первую Цаго и остался жив. Потерял жену мою Лелу и остался жив. Потерял глаза и остался жив. Потерял мою дорогую Цаго и все еще остаюсь живым! Где же справедливость, Турман, где же бог?
Слепец отдышался и начал рассказывать по порядку:
– Цаго выросла. Я сам не мог видеть, но все говорили, что она красавица. Многие хотели взять ее в жены, но всем она отказывала наотрез. Она говорила: у моего слепого отца нет никого, кроме меня, как же я могу его бросить? Но она, оказывается, любила твоего Шалву. И Шалва тоже любил ее. Оттого-то она и отказывала всем другим женихам.
Ваче вздохнул и замолчал. Может быть, он ждал, что Турман спросит о чем-нибудь. Но Турмана не было слышно.
– В прошлом году проезжал мимо монгольский ноион. Увидел мою Цаго, а вечером прислал своих воинов, чтобы ее похитить. Она входила в ворота, когда они набросились на нее. Связали, кинули на коня и увезли. Цаго кричала, я вопил и метался по двору, натыкаясь на стены, но что я мог сделать. Никто из деревенских жителей не пришел к нам на помощь. Все боятся монголов.
Шалвы в это время не было дома, но вечером он появился. Ему удалось уговорить нескольких отважных мужчин, и они погнались за похитителями. Говорят, что в поле они догнали татар. Некоторых поубивали, некоторые татары спаслись бегством. Но и Цаго и Шалва с тех пор исчезли. Одни рассказывают, что они скрываются в лесу, а другие говорят, что Цаго убита в той схватке с татарами. – Слепец неожиданно улыбнулся. – А Шалва твой в лесу. Все обездоленные и обиженные, оскорбленные, все настоящие грузины бегут к нему. Он у них предводителем. Отряд большой. Монголы боятся Шалвы. Шалва убивает каждого монгола, которого только увидит. Он нападает на их отряды, отнимает у них награбленное и раздает бедным.
Молчаливо слушавший Торели заговорил:
– Напрасно он это делает. Что даст нам убийство нескольких монголов, если их тьмы и тьмы. Каждое убийство еще больше озлобляет завоевателей. Они еще свирепее будут расправляться с нашим народом.
– Это правда, расправляются. Наше село дважды сжигали дотла. И твой дом тоже сожгли.
– Пойдем, поглядим хоть на золу, – сказал Торели и помог слепому подняться.
Друзья, один слепой, другой едва передвигающий ноги от болезни, печально побрели по улицам.
– Да… Значит, мой дом сожгли. Это так. Монголы злы, и нельзя их злить еще больше. Я их видел, я знаю. Они могут перебить всех до последнего грузина, а на месте грузин поселить других.
– Возможно ли это, Турман? Нельзя перебить целый народ.
– Для них нет ничего невозможного. Они не отвечают ни перед богом, ни перед людьми. Для них нет ни законов, ни правосудия. Они завоевали почти весь мир. Многие народы, гораздо сильнее нашего, покорны им. Их владения растянулись на год пути. Для них мы – капля в море. Они могут сдуть нас с лица земли, и что им какой-нибудь Шалва со своим отрядом. Нет, Ваче, каждый, кто любит свой народ и думает о его будущем, должен смотреть вперед. Разъярять татар не стоит. Свободы мы не добьемся. Разъярив же такого мощного врага, мы можем навеки погубить свою Грузию.
– А что же делать ожесточившимся и готовым к битве?
– Из битвы ничего не получится. Надо терпеть, чтобы сохранить себя.
