Ян Мо - Песнь молодости
Прочитав это дружеское и заботливое письмо, Сяо-янь забыла слова Дай Юя о том, что Линь Дао-цзин шпионка. Глубоко взволнованная, она расплакалась; немного погодя успокоилась, собралась с мыслями и положила записку в коробочку. Теперь у нее снова мелькнула мысль: «А кто все-таки кого обманывает?» Сяо-янь холодно усмехнулась: вера в Дай Юя брала верх. «И эта изменница еще говорит, что я иду по опасному пути?.. А что, если Линь Дао-цзин права? Тогда Дай Юй… Нет, не может быть!» — Сяо-янь боялась и мысли об этом. Вот почему при встрече с Дай Юем она не могла найти себе места и даже равнодушно восприняла свой «прием в партию».
Глава двадцать шестая
Комнату Ли Хуай-ин, похожую на кабинет и вместе с тем на салон светской женщины, заполняли книги и множество разных безделушек. На застекленном шкафу, в котором стояли английские книги в красивых переплетах, возвышались горшки с декоративными растениями, преимущественно молодыми побегами бамбука. На белых стенах висело несколько репродукций с известных европейских картин. Светло-зеленый абажур мягко рассеивал свет.
Дао-цзин пришла в седьмом часу. В комнате было два незнакомых ей человека, поэтому она сделала вид, что первый раз видит Хоу Жуя, и тепло поздоровалась лишь с одной Ли Хуай-ин.
Ли Хуай-ин защебетала, как ласточка:
— Знакомьтесь: Лу Фан, моя старая подруга. А это — У Цзянь-чжун, Чжан Лянь-жуй, Хоу Жуй — студенты нашего университета.
Дао-цзин пожала всем руки и подсела к столу:
— Я вижу, у вас тут серьезный разговор идет. Я не помешаю?
— Нет, Лу Фан, ты очень кстати пришла. Они мне уже все уши прожужжали. Им не нравится, что я читаю Шекспира. Один говорит: «Родина погибает», другой: «Обстановка накалилась». Ах!.. К чему все это? Лучше уж о чем-нибудь другом поговорить.
— Хватит! Тебе бы только твердить песенки из «Сна в летнюю ночь», — полушутя-полусерьезно прервала ее полная, краснощекая Чжан Лянь-жуй. — Меня тоже мало волнуют государственные дела, но я не могу равнодушно слушать тебя. Неужели ты еще не знаешь, что из Гугуна начали вывозить на юг все ценности? Неужели не видишь, как над нашими головами каждый день летают японские самолеты? А нашего ректора японцы увезли в расположение своих войск и три часа «беседовали» с ним. Что это все предвещает, как не гибель родины?
— Ну ладно, ладно! — заткнула уши Ли Хуай-ин. — Почему это ты вдруг так горячо заговорила? Делать нечего, что ли? Если не замолчишь, прогоню отсюда! «Спасение, спасение»!.. Хочешь, чтобы я вместо тебя, как попугай, твердила это слово?
Чжан Лянь-жуй только смеялась.
Постепенно Ли Хуай-ин вовлекла в разговор всех присутствующих. У Цзянь-чжун, спокойный, молчаливый юноша, обратился к Хоу Жую:
— За последние дни появилось много тревожных слухов. Говорят, что Сун Чжэ-юань замышляет с японцами какую-то «автономию». Что ты на это скажешь, Хоу Жуй?
— Да, обстановка очень напряженная, — чуть заикаясь, начал Хоу Жуй. — Вы, наверно, знаете, что мэр Тяньцзиня послал телеграмму гоминдановским властям, в которой открыто потребовал «создать автономию пяти провинций для борьбы с коммунистами». Японские войска со вчерашнего дня начали крупные маневры в районе Бэйпин-Шэньянской и Бэйпин-Ханькоуской железных дорог, избрав Бэйпин в качестве «условного противника». Ввиду этого университет «Цинхуа» эвакуируется в Чанша, а Северо-Восточный университет — в Тайюань… Вообще говоря, мы все ходим, наверно, на свои последние лекции…
— Что? Разве и «Цинхуа» собирается эвакуироваться? — тревожно спросила Ли Хуай-ин, широко раскрыв глаза.
— А! Это тебя обеспокоило! Еще бы, ведь «он» там… — засмеялась Чжан Лянь-жуй. — Я вот что хочу еще сказать. Смотрите: Абиссиния — маленькая страна с населением в пять с половиной миллионов человек, а как она сопротивляется Италии — великой державе! Даже одержала ряд побед. Наш же Китай — эх!.. Северо-Восток потерян, да откажемся еще и от севера… Увидишь японцев на улицах Бэйпина — пожалуй, умрешь от стыда и гнева.
— Вчера на проспекте Дунчананьцзе я видела, как два японских солдата затащили в военную машину нашу девушку, — сурово произнесла Дао-цзин. — Как она плакала!.. Прохожие были вне себя от возмущения, но китайская полиция делала вид, что ничего не замечает.
— Ну, полно врать-то! — вырвалось у Ли Хуай-ин. — Это вы повсюду агитируете, чтобы создать напряженность. Не может быть, чтобы среди бела дня случилось такое! Ну ладно, хватит об этом. Угощайтесь, я пока отдохну. У меня недавно была Лю Ли, и я очень устала от ее разговоров, а тут еще вы пришли.
— Что ж, ты не хочешь слушать и про эвакуацию «Цинхуа»? — спросила Чжан Лянь-жуй.
— Ах ты, ведьма! Но постойте, неужели это на самом деле? Что же я ничего не слышала? Почему они едут? Ведь если даже японцы займут Бэйпин, они все равно не посмеют тронуть это всемирно известное учебное заведение! — Ли Хуай-ин прилегла на кровать и притворно равнодушно зевнула.
— Развалилась наша «королева» и забыла про свою национальную гордость! — возмутилась Чжан Лянь-жуй.
На этот раз Ли Хуай-ин действительно рассердилась, надулась, взяла английскую книгу и углубилась в чтение, не глядя ни на кого вокруг.
У Цзянь-чжуну и Хоу Жую, мало знакомым с Ли Хуай-ин, было неловко. Дао-цзин постаралась разрядить обстановку.
— В этом году министерство просвещения призвало к изучению древней литературы, после чего началось увлечение старинными канонами и внедрение древних методов обучения. В одном университете решили горячо откликнуться на призыв и устроили экзамены перед тем, как распустить студентов на каникулы. Предложили две темы: «Ученые сначала приобретают эрудицию, потом занимаются вопросами литературы и искусства» и «Князь южных оу[128] Чжао То[129] присягает ханьскому[130] императору Вэнь-ди»[131]. Так один студент в своей экзаменационной работе крупным почерком написал…
— Что он написал? — позабыв, что она сердится, с интересом спросила Ли Хуай-ин и отложила в сторону книгу.
Он написал: «Ханьский император Вэнь-ди как будто жил в древности. Не знаю только, каким по счету внуком он приходится императору Гао-цзу[132]. Что же касается Чжао Та, — заметьте, он даже имя перепутал, — то он мне неизвестен. Вернусь с каникул, постараюсь почитать. Привет! До будущего года!» Изумленный экзаменатор красными чернилами написал: «Вэнь-ди — сын Гао-цзу! Чжао То, а не Чжао Та! Поговорим в будущем году!»
Раздался дружный хохот.
Дао-цзин подождала, пока наступит тишина.
— А другой студент на тему о душевных качествах написал еще хлестче, всего лишь две фразы: «Приятно провести время с красивой девушкой. Но как только услышишь разговоры о своей нравственности — кайся». Написал — и ушел, понурив голову. Даже ручку свою забыл. Экзаменатор пришел в негодование: «За такое следует всыпать как следует и выгнать!»
Такова судьба гоминдановского «возврата к древности»…
— Дао-цзин, разве можно так говорить? — забылась Ли Хуай-ин, назвав Линь Дао-цзин настоящим именем.
В комнате сразу наступила тишина.
— Линь Дао-цзин? — Чжан Лянь-жуй метнула тревожный взгляд на У Цзянь-чжуна и что-то зашептала ему на ухо. Оба разом уставились на Дао-цзин, будто перед ними было чудовище.
— Вы что? — удивленно спросила Ли Хуай-ин, но Чжан Лянь-жуй схватила за руку У Цзянь-чжуна, и они, как будто спасаясь от опасности, бросились к выходу.
Хоу Жуй хотел что-то сказать, но Дао-цзин так глянула на него, что он счел за благо промолчать.
— Я знаю, почему они убежали. Они боятся, что ты… — Ли Хуай-ин смущенно заулыбалась. — Верно? Я давно говорила: «Хороший человек не пойдет ни в какую партию». Мне так надоело! Всюду партии, всюду грызня. Политика — это борьба за известность и выгоду.
— Ли Хуай-ин, ты заблуждаешься! — под впечатлением только что перенесенного удара несколько резко произнесла Дао-цзин. — Ты против политики, но ведь кто, скажи мне, может жить вне ее? Вот ты аполитична, а вспомни, как несколько лет тому назад укрывала меня и говорила о своей ненависти к Ху Мэн-аню? Ведь это была самая настоящая политическая борьба.
— Ладно! — надула губы Ли Хуай-ин. — С вами, политиками, лучше не связываться. Дао-цзин, скажи, чем ты заслужила такую неприязнь Чжан Лянь-жуй? Говорят, что Ван Чжун избил тебя? С какой стати? Вот бандит!
Дао-цзин ничего не ответила и подошла к книжной полке.
Кроме книг по литературе, здесь были американские и французские журналы мод. Дао-цзин перелистала несколько страниц и остановилась на большой цветной фотографии золотоволосой девушки в костюме, сшитом по последней парижской моде.
— Я слышала, что тебя избрали в этом году «королевой красоты» Пекинского университета. Ты действительно хороша. Красивая внешность — счастье. Но если у человека к тому же и душа прекрасная, тогда он подлинно красив!
