Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь
Едва они повернули, следуя изгибу коридора, как неизвестный, сразу же узнавший короля Наваррского, шагнул ему навстречу и протянул какую-то бумагу, говоря, что это его прошение. Генрих остановился и при свете факела стал читать. И в этот момент убийца быстро выхватил из-за пазухи кинжал, но не успел замахнуться, как клинок Лесдигьера вонзился ему в горло по самую рукоять.
Все застыли на месте, пораженные происшедшим. Никто не мог ничего понять. И лишь когда убийца, хрипя и захлебываясь кровью, повалился под ноги королю, а его оружие, выпав из руки, звякнуло о плиты пола, Д'Арманьяк и дю Барта обнажили шпаги. Но убивать было уже некого.
— Он был один, сир, — спокойно сказал Лесдигьер и вложил кинжал в ножны.
— Как ты догадался? — только и смог вымолвить король, глядя на лежащий у его ног труп.
— Я видел его, когда шел к вам. Он затаился в нише. Теперь я понял, что он ждал именно вас.
— Спасибо, мой верный друг. Моя мать была права, отдав тебе свое сердце. Лучшего выбора она сделать не могла.
И Генрих Наваррский от души пожал руку Лесдигьеру.
Этот случай, непонятно каким образом, дошел до ушей Екатерины, и она вспомнила, как несколько лет тому назад некий астролог, составивший гороскоп Лесдигьера, предсказал ему долгую жизнь. И еще он сказал тогда, что этот человек вечно будет стоять у нее на пути. Теперь, когда предрекли, что Беарнец все же будет королем и ее заклятым врагом, она вспомнила об этом.
Год спустя, когда астрологи вновь станут говорить о том, что ее сыновья будут бесплодны отпрысками мужского пола до тех пор, пока рядом с ними будет находиться их родственник, первый принц крови король Наваррский, она и сама придет к решению избавиться от него. Возможно, именно поэтому она и не станет препятствовать его побегу, о подготовке к которому ее известят. При этом она подумает о том, что не стоит добиваться расторжения брака дочери с наваррским королем, ведь тогда он сразу же вырастет в глазах гугенотов, в то время как сейчас они его презирают за бездеятельность, отречение от веры, за любовные связи, да еще и за дружбу с этим Ла Молем, любовником жены.
После вынесения приговора двум коноводам герцога Алансонского Екатерина взялась за Монтгомери, своего давнего врага, вечно от нее ускользавшего. Однажды вечером она вызвала к себе графа Гийома де Фервака, и приказала ему отправляться в Нормандию на помощь маршалу Жаку де Матиньону. Там шла война. Маршал осадил Сен-Ло, где укрылись протестанты под предводительством барона де Куломбьер и графа де Монтгомери. После нескольких дней осады гугеноты произвели неудачную вылазку в лагерь неприятеля, где потеряли около пятисот человек, ровно столько же, сколько и противник. В этой стычке барон был убит. Потеряв еще около ста своих, протестанты отошли и вновь заперлись в крепости, но после очередного штурма, когда стало ясно, что под огнем артиллерии стенам долго не устоять, весь гарнизон под покровом ночи покинул крепость и устремился по дороге на Донфрон. Утром осаждающие бросились в погоню, но догнать беглецов не смогли. Маршал осадил Донфрон и послал гонца в Париж с просьбой выслать подкрепление. На помощь ему Екатерина и решила отправить графа де Фервака с большими силами, намного превышающими численность войска гугенотов.
Ждать подмоги для Монтгомери было бессмысленно: не было времени ее собрать, да и негде было, поэтому Анри де Поплиньер однажды на тайной встрече с комендантом Венсенского замка господином Д'Эстурно выработал некий план действий по спасению графа Монтгомери.
— Нужны три человека, — сказал он Д'Эстурно, — три отчаянных смельчака, готовых ради спасения товарища черту душу продать. Есть у вас такие на примете?
— Одного я знаю, — ответил Д'Эстурно, — с его отцом Жаном Д'Обинье мы бок о бок сражались под Амбуазом и Орлеаном. Сына зовут Агриппа. Смел, отчаян, умен, безудержно храбр, не боится ничего на свете, весь в отца.
— Я слышал о нем, — кивнул Поплиньер, — мне рассказывал Лесдигьер.
— Вот вам и еще один. Лучшая шпага Франции! Выходит биться один с пятерыми! Я лично видел. Говорят, обезоружил самого Бюсси, у которого на счету более двадцати поединков!
— Отлично, как раз то, что нужно; я и сам имел его в виду. Теперь третий.
— Далеко ходить не надо. Это Шомберг; они друзья, повсюду вместе.
— Этого не знаю. Гугенот?
— Бывший католик, сейчас протестант. Бьется на шпагах не хуже Лесдигьера, хотя только его ученик. Метко стреляет из пистолета.
— Рекомендация отменная. Мы познакомимся с ним. Они все здесь?
— Они в свите наваррского короля.
— Пойдите к нему и объясните наш план, пусть он даст этих людей в помощь Ферваку, а там, на месте, они получат от меня надлежащие указания.
— Но хватит ли вам троих?
— Вполне, я сам четвертый. Мне известен потайной ход из крепости, ведущий к Майенну. Надо только поднять плиту, которая под силу четверым.
— Эти трое вам вполне подойдут, тем более, что Д'Обинье, насколько мне известно, не давал присяги, а значит, сможет принять участие в спасении Монтгомери.
— А другие двое?
— С ними сложнее. Едва заметят отлучку из лагеря, тем паче узнают об участии в освобождении графа, их немедленно арестуют за измену и предадут суду.
— Что же делать?
— Ничего. Но им нельзя будет показываться в Париже, они погубят себя и скомпрометируют своего короля.
— Значит, они станут изгоями?
— Как и все гугеноты в нашем королевстве. Король определит для них штаб-квартиру где-нибудь близ Парижа, там они будут ждать только того часа, когда ему удастся освободиться из плена, чтобы потом присоединиться к нему. Это в лучшем случае.
— А в худшем?
— У Лесдигьера есть графство на юге Франции. Король уже предлагал ему отправиться туда, говоря, что в данное время ему вполне хватает и его охраны и сам он не испытывает никаких беспокойств за свою жизнь. Лесдигьер колеблется, не зная, на что решиться. Придворная жизнь уже порядком осточертела этому капитану, место которого — на поле битвы, а не в будуарах придворных дам. Его друг последует за ним, куда бы тот ни поехал. Кстати, по-моему, у Лесдигьера где-то в Лангедоке есть дочь, которую он давно не видел и по которой очень скучает.
— Ну что ж, это все, что мне надо, — произнес Поплиньер. — Я тоже поеду в войске Фервака, но под вымышленным именем. Передайте это всем троим.
На том они и договорились.
Все вышло так, как и задумал Поплиньер, но спасти Монтгомери не удалось: оказалось, что плита провалилась вниз и ее оттуда было уже не поднять, к тому же она заслонила собою подземный тоннель.
Никто не заметил отсутствия их в лагере, а после семнадцати дней осады католики штурмом овладели крепостью и Монтгомери был взят в плен.
И все же мадам Екатерина каким-то непостижимым образом узнала о миссии, с которой Д'Обинье ездил в Донфрон. Как-то она встретила его, идя по коридору, и сказала, что ей известно, чем он занимался в Нормандии. Д'Обинье ничего не ответил, и она прибавила:
— Вам есть чем гордиться, вы вполне похожи на отца. Задетый за живое и весь, вспыхнув при этих словах, Д'Обинье дерзко ответил:
— И слава богу, если это так, мадам.
Он знал, что его дерзость останется безнаказанной, ибо королева-мать шла по коридору в сопровождении одного только графа Ги де Сен-Желе. Будь рядом с ними начальник караула, Д'Обинье поостерегся бы разговаривать так с правительницей государства. На всякий случай он поспешно ретировался, а вскоре покинул Париж, отправившись воевать под Аршикур.
Человек этот прожил долгую и достойную жизнь, прославился как писатель, отображающий историю религиозных войн во Франции, служил Генриху IV, после его смерти последние годы жизни провел как изгнанник и ярый противник феодально-католической реакции и умер в Женеве в 1630 году, окруженный сыновьями и внуками и преследуемый врагами.
Тридцатого апреля Ла Моля и Коконнаса казнили на Гревской площади. Им отрубили головы и выставили их на высоких кольях на всеобщее обозрение, а остальные части тела развесили у парижских ворот Сент-Оноре, Сент-Антуан, Сен-Дени и Сен-Жак. По свидетельству современников, возлюбленные обоих искателей приключений ночью выкрали их головы и похоронили возле какой-то часовни, а их высушенные сердца носили в карманах своих платьев. Так это или нет — пусть решает сам читатель, который найдет описание этого эпизода в любом труде, посвященном истории Франции того времени.
Горя желанием расправиться с остальными участниками заговора, до которых она давно добиралась, Екатерина обратила взор на семейство Монморанси и, поскольку не смогла поймать ни Тюренна, ни Торе, то отдала приказ посадить в Бастилию маршалов Монморанси и Косее, бывшего тестем Шарля де Монморанси, младшего брата герцога Франциска. Она была уверена, что они, как члены одного семейства, тоже имеют отношение к заговору, пусть даже косвенное. Надо было донести на родственников, раз им известно о заговоре — вот мотив ее действий.
