Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь
— Неужели на это требуется больше отваги, чем на то, чтобы подслушивать разговоры королевы Франции? — тихо проговорил Бюсси.
Она молчала. Видно было, как участилось ее дыхание, как бурно вздымается грудь. Секунды медленно тянулись одна за другой, как груженые возы по пыльной дороге, а Мари все никак не решалась сказать то, что подсознательно требовало ее женское существо.
Бюсси ждал, силясь понять, чего же она от него хочет. Наконец она подняла блестящие глаза.
— Поцелуйте меня на прощанье, господин де Бюсси, — произнесла она, вся замирая от собственной смелости, — если, конечно, вы не брезгуете простой девушкой…
Бюсси не брезговал. Наоборот, ему очень нравилась эта юная служанка с оттенком стыдливости, так контрастирующим с фривольным поведением придворных дам, и он наклонился к Мари и поцеловал ее в губы, будто выпил росы с только что распустившегося цветка.
Закрыв глаза от счастья, она еще несколько мгновений сидела, вся под впечатлением поцелуя, потом внезапно схватила руку Бюсси и приникла к ней губами. И, прежде чем ему удалось высвободить ладонь, она быстро поднялась и побежала в сторону замка.
Бюсси с улыбкой глядел ей вслед. Этот поцелуй, единственный, полученный ею от дворянина, Мари запомнит на всю жизнь.
Глава 6
Месть Екатерины
Решающий день был уже близок, когда внезапно арестовали Ла Моля вместе с его приятелем Коконнасом. И все же это не препятствовало заговорщикам, они могли бы осуществить побег, тем более что их все еще ждали в Седане союзные войска протестантских князей Германии. Но Франциск Алансонский внезапно увидел, что его кузен вовсе и не собирается бежать; наоборот, он был весел и беспечен, и все время проводил в любовных интрижках и играх в бланш, ломбр[72] и бильбоке. Как в Лувре. А на прямой вопрос Алансона Генрих попросту ответил, что вполне доволен жизнью и не помышляет ни о чем, как о верноподданническом долге по отношению к королю Франции Карлу IX.
Месье, решивший, что Генрих ведет двойную игру и хочет бежать один, принялся следить за ним, но его подозрения в неискренности кузена не подтвердились. Мало того, Генрих посоветовал ему ни на что не решаться, ибо если внезапно арестовали двух его фаворитов, без которых им, кстати говоря, не обойтись, то значит, надо предполагать раскрытие заговора, в связи с чем им больше ничего не следует предпринимать. Да они и не смогли бы, лишившись Ла Моля и Коконнаса, в руках которых были нити заговора, а потому пусть эти двое отвечают теперь сами, тем более что служат они вовсе не ему. Алансон забил тревогу и начал мучительно размышлять, как выпутаться из данной ситуации. Вдруг объявили о приказе короля немедленно арестовать заговорщиков и подвергнуть их самым суровым мерам наказания, включая пытки и казнь.
Ла Моля и Коконнаса пытали самыми изощренными способами в подвалах Консьержери, и они на следующий же день выдали не только Алансона и Генриха, но и остальных участников заговора, которых оказалось не так уж и мало.
Некоторые, такие как Жан де Бовуар и Ив де Брион, попросту смотрели далеко в будущее. Неизвестно, какая будет власть, но Бурбоны ближе всех к трону, так сказали им Руджиери и Грантри. И потом, так или иначе, а принцы молоды, и когда они станут королями, то вспомнят о тех, кто помог им в трудную минуту. Грантри, кстати, оказался шпионом и информировал Екатерину Медичи о действиях каждого участника заговора, но упустил след Тюренна и Торе, которых так и не смогли поймать.
Был замешан здесь и Козимо Руджиери, мотивы поведения которого, впрочем, остались неясны. Однако и после ареста астролог внушал всем не меньше страха, чем до него. Сама королева побаивалась его, Карл и вовсе трепетал, когда однажды увидел в пламени жаровни свое отражение; а потому над ним учинили скорый суд и отправили в ссылку в Марсель, на галеры, которыми командовал один из Гизов. Впрочем, наместнику Прованса очень быстро пришелся по душе маг, колдун, астролог и прорицатель, мигом наславший порчу на недруга, и он открыл для него астрологическую школу, о чем не сообщил никому, зато доходы от этого предприятия с удовольствием клал в карман.
Принца и наваррского короля привлекли к высшей судебной инстанции — парламентскому суду. Алансон немедленно во всем признался и выдал всех участников заговора, упомянув также и Монтгомери, который, по его словам, должен был пройти победным маршем из Нормандии в Иль де Франс и во главе армии гугенотов осадить Париж. Екатерина тут же простила непутевого сына, на которого, в общем-то, никогда и не смотрела серьезно, и отправила его под охраной в столицу, где за ним стали следить пуще прежнего, где на окнах были все те же решетки, а его стражи ежедневно осматривали комнату, в которой могли прятаться новые заговорщики.
Генрих Наваррский, который неосторожными ответами на каверзные вопросы мог навлечь беду на себя и своих приближенных, предпочел действовать через свою супругу Маргариту, на ум которой полагался и которой доверял, ибо она была посвящена во все тайны матери. Они вместе составили речь, с которой Маргарита и выступила в суде в защиту мужа. Члены парламента остались довольны тем, как удачно была составлена эта бумага, ниспровергающая все попытки очернить сына Жанны Д'Альбре, а королю и его матери Генрих поклялся, что никогда не имел намерения выступить против них ни с оружием в руках. Все обвинения выдвинули против него недруги, которые являются чистейшей клеветой, рассчитанной на то, чтобы опорочить его честное имя в глазах короля, представив как главу политиков, мечтающих о смене правительства. Король тут же простил его и в присутствии двора запретил матери впредь заниматься клеветой, подлогами и шантажом по отношению к своему кузену Генриху. Последний ко всему добавил, что всегда любил короля как брата, а тещу как собственную мать и не намерен отказываться от той жизни, которую он ведет при дворе лучшего из монархов Европы.
Заскрипев зубами в бессильной ярости, Екатерина тут же набросилась на побочных участников заговора. В квартире у Ла Моля произвели обыск и нашли восковую фигурку в королевской мантии. Сердце было проткнуто иголкой. Усмотрев, что вышеназванный дворянин наслал порчу на короля, здоровье которого с каждым днем все ухудшалось, члены парламента единодушно приговорили Ла Моля и Коконнаса к смертной казни, тем более что это подтвердил сам Ла Моль, который под пытками во всем сознался, хотя и уверял вначале, что фигурка изображала женщину.
Екатерина Медичи вновь прибегла к помощи астрологов, которые сказали, что у ее сыновей не будет потомства из-за того, что этому мешает фигура Генриха Наваррского. И она возжелала его смерти. При этом брак ее дочери сам собою расторгался, и тогда ее можно было выдать замуж выгоднее. Она приказала изготовить восковую фигурку наваррского короля и проткнула ее иголками в шею и сердце.
И однажды она подослала к нему убийцу-фанатика. Тот должен был поразить жертву ударом кинжала в одном из темных уголков Венсена, где Генрих обычно проходил, возвращаясь из оружейной. Но его собственные маги неожиданно предупредили. Генрих удвоил охрану и не пошел обычным путем, а избрал другую дорогу. Убийца так и не дождался его.
На другой день все повторилось, но теперь убийц было двое: мимо одного из них, так или иначе, прошел бы король. Но так случилось, что еще раньше Генрих попросил Лесдигьера разыскать Марго и передать просьбу побеседовать с ним перед вечерней молитвой. Лесдигьер выполнил поручение и возвращался, чтобы сказать об этом королю, как вдруг за одним из поворотов увидел человека, явно старавшегося остаться незамеченным. Человек, одетый в темное, нервничал и бросал вороватые взгляды по сторонам. Недоумевая, что ему здесь надо в такой час, но все же не поинтересовавшись в силу нелюбознательности, Лесдигьер спокойно прошел мимо. Незнакомец поднял голову и бросил на него тревожный взгляд. Видимо, это был не тот, кого он ждал, потому что он не двинулся с места, а только поплотнее закутался в плащ.
Лесдигьер повернул за угол и шагах в двадцати увидел Генриха Наваррского, шедшего навстречу в сопровождении Д'Арманьяка и дю Барта. И тут же вспомнил про того, с кем только что повстречался. Уж очень подозрительным показался ему вид того человека и его странное поведение. Кого он ждал там, в темном углу? Кто должен был показаться из-за поворота? Кто же, как не Генрих, вот он приближается! Но, имея честные намерения, разве станет столь неестественно вести себя тот, кто хочет повстречаться с королем? А что незнакомец поджидал именно короля, Лесдигьер уже не сомневался. Оставалось выяснить, с какой целью. Но, не имея времени на размышления, Лесдигьер доложил королю о выполненном им поручении и пошел рядом, держа на всякий случай ладонь на рукояти кинжала.
