Садриддин Айни - Рабы
—Ладно. Скажите, сколько у вас земли? — спросил председатель комиссии.
—Сорок танабов.
—Опять неправда! — удивился на этот раз уже Нор-Мурад. — У него не меньше восьмидесяти танабов, а это равно двадцати гектарам.
—А кто тебя спрашивает, раб? — потерял самообладание Бобо-Мурад.
—Предупреждаю, — строго сказал председатель Бобо-Мураду, — за такие слова, как «раб», вас будут судить. Советская власть не делит людей на благородных и рабов, она знает только два класса — эксплуататоров и трудящихся.
—Довольно врать, Бобо-Мурад! Хватит той лжи и того обмана, что слышала от тебя наша деревня за твою жизнь. Теперь-то, на старости лет, не ври, — ведь курицу, прежде чем резать, и ту сажают па привязь, чтобы она не поела какой-нибудь дряни, чтоб успела очиститься, а ты вот-вот уже с жизнью распростишься, а никак от своей скверны не хочешь очиститься. Или не можешь?
—Да его ложь бесполезна. Ведь земля-то его у всех перед глазами. Ее в сундук не запрешь, не закопаешь, под халат не спрячешь. Все знают его землю, а сколько в ней гектаров, какое имеет значение? Говорил бы прямо начистоту. Мы ведь ее, когда пожелаем, всегда смерить можем. Так-то, Бобо-Мурад! — с укором сказал Сабир-бобо.
Со всех сторон послышались голоса крестьян:
—Да что там спорить, восемьдесят танабов у него вполне есть.
—Двадцать-то гектаров? За глаза!
—Вот! — сказал Нор-Мурад. — Ну, я, допустим, из рабов. А ведь Сабир-бобо не из рабов, он потомственный бухарский крестьянин. Так? А и он сказал, что двадцать гектаров у тебя есть. Не менее. Значит, рабы тут ни при чем.
—А вы у моих батраков спросите. Они на моей земле всю жизнь проработали. Должны ее лучше вас знать. Пусть они скажут, — сколько у меня земли.
Председатель ему ответил:
—Сколько бы ее ни было, сейчас вы сами сказали, что на ней работают ваши батраки, а не вы сами. Так?
—Советская власть разрешает в пору таких работ, как посев или окучка хлопка или сбор урожая, брать одного-двух работников.
—А вы разве хлопком занимаетесь?
—Я имею договор засеять под хлопок двадцать танабов. Сабир-бобо снова заговорил:
—Договор вы заключили, это верно. Семена и деньги от государства взяли. Из семян выбили масло на маслобойке. Верно? А деньги положили в сундучок — к доходам от перепродажи сапог. Для отвода глаз четыре танаба кое-как пропахали и засеяли, а когда надо было поливать посев, махнули на него рукой, и он зачах. Верно?
—Вопрос ясен, — сказал председатель. — Но все ж спросим ваших свидетелей. Кто там у вас?
—Истад и Шадим.
—Позовите их.
Оба встали перед председателем.
—Вы работники Бобо-Мурада?
—Да.
—Сколько земли у вашего хозяина?
—Да небось тридцать танабов есть, — ответил Шадим.
—А по-твоему?
—Должно быть, столько же.
—Бобо-Мурад! Вы сказали, что у вас сорок танабов, а они говорят тридцать.
—Я считал так, они считали иначе. Каждый человек считает по-своему.
—Они забыли то, чему их научил бай, — решил Самад.
—Ладно. Выйдите. Мы разберемся, — сказал председатель Бобо-Мураду.
Бобо-Мурад вышел. Истад и Шадим остались стоять. Председатель снова спросил их, и снова они ответили, что у их хозяина около тридцати танабов земли.
—Они подкуплены! — вскочил Самад.
—Нет! — спокойно возразил Сафар-Гулам. — Они обмануты. Им нужно открыть глаза. Разъяснить им заблуждение и вывести их на верный путь.
Председатель сказал:
—Земли хозяина в первую очередь должны отдать вам. А что останется, отдадим другим беднякам. Зачем послушались богача и обманываете нас?
—Нам чужого не надо. Мы еще боимся бога.
—Не понимаю такой совести! — сказал сидевший рядом с председателем Эргаш. — Два дня назад вы приходили ко мне и просили дать вам лучшие земли вашего хозяина. Вы говорили: «Они пропитаны нашим потом». А сегодня у вас вдруг заговорила совесть. Откуда она?
—Тогда нас дьявол попутал, а теперь нас бог просветил.
—Хорошо, идите. Если вы боитесь бога, пусть он вам и землю дает. А у нас есть бедняки, которые, не боясь бога, охотно возьмут эти земли.
—Я вот хоть и боюсь бога, но два танаба позади своего дома все равно возьму. Их у меня Бобо-Мурад обманом отхватил, не боясь бога, — сказал Сабир-бобо.
Истад и Шадим постояли, словно борясь с искушением что-то сказать, переглянулись и медленно вышли.
Вопрос о землях Бобо-Мурада в основном был решен, и комиссия перешла к рассмотрению следующих дел.
4
Темной ночью представители комитета бедноты — Сафар-Гулам, сапожник Самад, Мухаббат, Нор-Мурад, еще несколько недавних бедняков и несколько милиционеров подошли к воротам Бобо-Мурада.
Самад постучал.
Никто не отзывался.
Он постучал снова.
За воротами и во дворе все было тихо.
—Что там? — забеспокоился Сафар-Гулам. — Надо перелезть через стену, а не то он сбежит.
—Верно! — согласился Самад. — Я сейчас поищу где-нибудь лестницу.
—Не надо. Что нам, не приходилось, что ли, через такие стены прыгать? Ну-ка, подсадите!
Один за другим, помогая друг другу, все тихо перебрались через степу во двор.
Во дворе — ни души. Приемная комната заперта на замок. Хлев и конюшня пусты. Дверь людской открыта.
—Истада и Шадима тоже нет! — сказал Самад, заглянув в темную пустую людскую.
—Бедняги застряли между двух миров! — сказал Сафар-Гулам.
—Когда землю у Бобо-Мурада взяли, работы у них никакой не стало. А после того, как их поймали на базаре, когда они хозяйскую корову норовили продать, они совсем от нас отошли. Продались хозяину, — сказал Самад.
Осмотрев двор и никого не найдя, пошли к женскому дворику. Сафар-Гулам постучал в маленькую резную дверь. Послышались шаги и женский голос:
—Отец? Почему вы так скоро вернулись?
—Мы не отец. Мы сами его ищем! — ответил Сафар-Гулам. — Где бай?
—Не знаю, — ответила женщина.
—Вы же сейчас спрашивали: «Почему так скоро вернулись?» Откуда ж он должен вернуться? Куда он ушел? — строго спросил Сафар-Гулам.
—Два дня назад он поехал в Гиждуван. Сказал, что пробудет там недельку, — ответил голосок за дверью.
—А где твой старший сын?
—Он с отцом уехал.
—Ладно. Тогда, чтоб посторонние мужчины вас не смущали, к вам войдет Мухаббат и осмотрит комнату.
—Пусть войдет.
Войдя в комнату, Мухаббат увидела пылающий очаг.
—Зачем в такую погоду огонь горит?
—Саксаульного угля мало стало, хочу пережечь дрова на уголь.
