Вероника Тутенко - Дар кариатид
— Ну что, фриц, солдат наших, раненых вашей же нечистью немецкой, обворовываешь? — щурилась Валька в приступе праведной мести.
— Не надо, Валя, — жалостливо попросила Нина.
— Убью его, гада! — продолжала держать врага на прицеле оружия и взгляда Валентина.
— Давай лучше накормим его. Смотри, какой он голодный.
Валька перевела взгляд с лица врага, каменевшего обреченно-решительной маской, на его руки с зажатыми кругами колбасы и пистолет дрогнул.
Упрямо мотнув головой, солдатка выбежала на улицу. Под дулом пистолета вор положил копченые круги обратно на стол и вывалился на улицу.
— А ну пойдем! — вполголоса скомандовала Валя.
Взъерошенного, покорного, привела врага на кухню и вопросительно смотрела теперь на Нину, будто ждала от неё оправдания своей неуместной для солдата слабости. Другой направленный на неё взгляд был полон надежды.
Враг оказался тщедушным и ростом только чуть-чуть выше Вали.
— Никто не узнает, — прошептала Нина. — Уже темно на улице, накормим. Смотри, какой голодный… — повторила магическую фразу.
— Ага, мы накормим его, а он с новыми силами потом наших солдат бить! — боялась поступить опрометчиво Валентина.
— Meine alte Mutter is hunger. Und meine Frau ist mit den Kindern in einer anderen Stadt… Ich wollte die Wurst für meine Mutter stehlen, — быстро зашептал немец, глядя Вале в глаза.
— Что он там бормочет? — нахмурилась старший сержант.
— Говорит, мать голодная у него, для неё колбасу хотел украсть… И жена с детьми в другом городе…
— Для матери, говорит, колбаса?.. — зашагала по комнате Валентина. Остановилась у хлеборезки. Взяла лежавшие в сторонке круги колбасы, которые только что заставила вернуть врага, и бросила ему их обратно.
— Спасибо, — благодарно принял колбасу враг.
— Ему эта война нужна была, как нам с тобой, — обретя в лице Вали союзника, Нина принялась накладывать изможденному врагу остывшей перловки. — Приказали, и пошел на войну. Кому хочется убивать и погибать?
— Пусть жрет, собака, и убирается вон! — ещё больше помрачнела Валентина и бросила в тарелку врагу пару котлет.
Немец жадно обеими руками заталкивал пищу в рот. А Нина тем временем ещё и навела ему остывшего чаю, завернула в бумагу котлет.
Враг благодарно принял и этот подарок. Наспех выпил чай и, поблагодарив ещё раз, поторопился за дверь.
Валя налила себе чаю. Молчала.
«Не уснет сегодня», — подумалось Нине, и она налила чай и себе. Пила тоже молча.
— Он же голодный, — продолжали беззвучные голоса вести в ночной тишине начатый ими с Валентиной спор.
— Er der Feind.
— У него дети. И старая мать.
— Er ist gefährlich. Er der Mörder.
— Его могут убить. Он голоден.
Через несколько дней Нина снова увидела знакомую фигурку в немецкой шинели. Немец копался в большом баке, куда сливали помои.
— Опять ты здесь? — покачала Нина головой. — Ну что, скажи, с тобой делать?
Задумалась.
— На фронт ты, конечно, уже не вернёшься, — продолжала рассужать вслух.
Немецкий солдат не понял, но кивнул.
— … Где тебе с нашими солдатами воевать? Ладно… Я каждое утро и вечер выношу сюда по ведру остатков. Если хочешь, приходи.
— Вечер. Еда, — неуверенно повторил немец по-русски.
— Правильно понял, — кивнула Нина и грозно понизила голос. — Корми свою мать, да живите, фашисты, мирно…
Глава 51
Geht weg, Tiere!
Валентина задорно смеялась и трясла головой, отчего кудряшки золотыми кольцами падали на лоб, хотя Нина уже не в первый раз рассказывала ей, как побывала со старшиной и Ваней на спиртзаводике.
— Правда что ли, столько много спирта?
— Правда-правда, — заверяла Нина. — Чистый спирт. Сама пробовала.
— Ну если сама… — ещё больше развеселилась Валентина. — Ты раньше спирт хоть раз-то пробовала?
— Нет.
— Откуда ж ты знаешь тогда, что чистый? — хитро прищурилась Валя.
— Старшина сказал, — растерялась Нина.
— Ну если старшина, значит, чистый, — согласилась Валентина. — Вот видишь, уже и спирту довелось попробовать. Ты хоть присягу не принимала, а тоже теперь солдатка. А солдат должен уметь всё — и метко стрелять, и пить, не пьянея. Что так смотришь на меня?
Валентина от души расхохоталась.
— Так, ничего, — опустила Нина глаза.
— Не зря тебя в помощницы попросила. А-то утром Владимир Петрович говорит: «Иди в деревню зя яйцами для раненых». А я немецкий совсем не знаю. Говорю: «Можно Нину с собой возьму?». Она хоть немного да знает язык их поганый.
Дождя давно не было, и в солнечных лучах искрились пылинки.
Шагать рядом с Валентиной было спокойно и весело. Казалось, сама ненасытная смерть, обезумевшая, как хищный зверь, при виде рек крови, трусливо пятится от жизнерадостной задорной улыбки сержанта Михеевой.
— Отчаянная ты, Валь, — с восхищением смотрела на солдатку Нина.
— Да что там! — махнула рукой Валентина. — На войне оно как, или сам стреляй. Или тебя убьют.
Нина с интересом всматривалась в лицо бывалой солдатки.
Летящие с легким надломом брови контрастировали с резковатыми очертаниями скул и подбородка. Тонкие. Нервные черты лица свидетельствовали о затаенной нежности и хрупкой женственности. Может быть, если бы не война, не было б в Валентине этой залихватской удали, а был бы огонек в глазах, как у Стефы.
Сияли и Валины карие глазищи, но по-другому — упрямо и сдержанно. И Нина знала, что причина этого счастливого лихорадочного блеска ни кто иной, как озорник Петруша. Но только Валя скорее отдаст врагу пистолет, что висит сбоку на ремне, чем признается в этом пусть даже самой себе. Хотя, конечно, пистолет не отдаст.
Дождя давно не было, и в солнечных лучах искрились пылинки.
Валя то жмурилась, подставляя солнышку веснушки, то прошивала окрестность взглядом.
Дорога привела в огромную деревню, вернее, теперь она почти вся осела обуглившимися развалинами, уже не тлевшими, но ещё исходившими дымом.
Валя замедлила шаг, и лицо её стало сосредоточенной маской. Резким движением отстранила Нину за спину.
— Ты слышала? — прошептала, зависнув на цыпочках в воздухе, Валентина.
Нина остановилась, замерла.
Ничего. Тишина и запах гари.
Валентина махнула рукой, молча приглашая следовать за ней. Нина старалась так же неслышно и быстро продвигаться по пепелищу, как товарищ сержант. Некстати подумалось о том, что жалко туфель из Черного замка. Ещё несколько шагав, и стали совсем черными. А Вале нипочем — её армейские ботинки не такого натерпелись.
…Уцелевшие окраины недружелюбно смотрели на непрошеных гостий выбитыми окнами и сошедшими с петель дверей. Собаки, как по команде, зашлись лаем.
— А ну пошли, не до вас, — потрепала Валя по шерсти самых любопытных из своры, подошедших совсем близко.
— Как волки! Сколько их! — испугалась было Нина голодных животных, но вспомнила, что питомцы Шрайбера никогда ее не трогали, и успокоилась. Собак было шесть.
— Видно, кормит их кто-то, — оценила ситуацию Валя и нырнула, как в норку, в одну недружелюбно распахнутую дверь. Нина последовала за ней. Дом встретил мрачной тишиной и открытыми шкафами, разбитой посудой и опрокинутыми стульями…
— Вряд ли найдем здесь что-нибудь, — зашагала Валя по комнатам. — Если только в сарае…
Из маленького строения во дворе доносилось кудахтанье.
Но яиц не оказалось и там. Только пара всполошившихся куриц.
— Есть куры, есть и яйца! — не оставляла упрямой надежды Валя.
Куры обнаружились кое-где и в других сарайчиках, тощие, насмерть перепуганные, и все-таки они были.
Но половина домов уже осталась позади, а в соломе, измятой наседками, только птичий помет, как насмешка.
— Кто-то, наверняка, в этой деревне…
Валентина не окончила фразу. Ответом на не заданный вопрос в двери возникла старая немка.
Она держалась бодро, хотя и опиралась о дверной косяк. Обесцвеченные временем глаза на худом лице с обвисшей кожей молча требовали «уходите».
Но раненым нужны были яйца.
— Нам нужны яйца. Яйца, — повторила Нина по-немецки.
Поняв, что от нее хотят, немка замерла на секунду от возмущения, раздувая ноздри от праведного гнева, и вдруг истошно закричала, замахала руками, загрозила сухонькими кулачками.
— Geht weg, Tiere! Нет, не отдам! Убирайтесь, звери! Geht weg aus unserem Dorf!
Валентина уже не сомневалась, что яйца в деревне есть, и по тревожному взгляду старухи, направленному на чердак догадалась, где они.
Та только охнуть успела, когда старший сержант метнулась мимо неё к деревянной лестнице, которая вела к вожделенным запасам.
Нина устремилась следом. Спохватившись, старуха вцепилась девушке в локоть. Хватка оказалась неожиданно сильной для такого тщедушного тела, и, пытаясь высвободиться, Нина рванула что было силы вперед к лестнице, увлекая за собой немку. Старуха разжала кулачок и упала вперед торсом, оказавшись на коленях.
