Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский
Князь Олег испытывал легкую печаль. Он видел, что Пимен был телесно слаб. Когда его подсаживали в возок, он как-то откинулся телом назад, будто на него дунули. Вынесет ли он длительное путешествие в Византию? Сначала посуху, потом по Дону, потом по Азовскому и Черному морям? Дай-то Бог… (Предчувствие Олега подтвердится: прибыв в Византию, Пимен там скончается).
Проводив глазами гостей до тех пор, пока они не скрылись из виду, Олег Иванович вернулся во дворец. Тут же распорядился послать гонцов в Елецк к князю Юрию с просьбой встретить митрополита на дальнейшем его небезопасном пути и остеречь его (Юрий Елецкий исполнит просьбу Олега Ивановича — встретит со своей дружиной митрополита у устья реки Воронеж, чем несказанно обрадует путешественников). Затем отправился в моленную палату. Помолился за Пимена и его свиту. За московского свата, недуг которого обеспокоил его. Каялся в своих прегрешениях — попустил в сердце своем страсти и чуть не разжег себя против свата. Просил у Господа милосердия…
Глава пятнадцатая Последние дни Дмитрия Донского
— Пошлите за моим духовным отцом Сергием на Маковец!
Дмитрий Иванович лежал в обитом шелками покое на высокой дубовой кровати, на лебяжьих перинах и парчовых подушках — широкий, плечистый, но уже заметно убывший в телесной мощи. На бледном лице, обрамленном черной бородой, в темных очах — страдание и недоумение. Полотняный полог, с бахромой понизу, отодвинут. У ложницы стояли великая княгиня Евдокия — в широком летнике, оттопыренном крутым животом (была непраздна девятый месяц), сыновья, бояре, слуги…
Княгиня погладила белой ручкой холодноватую длань супруга:
— Послали за отцом Сергием, свет мой ненаглядный…
Она, трогательная, с темными пятнами на лице, предвещавшими ей очередного сына, страшилась за его жизнь. Вздыхали сыновья и бояре, шелестели шелковыми и парчовыми срядами, вглядывались в него почтительно и внимательно, будто ждали чуда. Вдруг встанет да как поведет плечищами и засмеется весело, как бывалоча! Или словно ждали от него каких-то откровений. Может быть, хотели знать, какую тайну он уносит с собой? А он, князь князей, никаких тайн не ведал. Как свалилось на него великое княжение, когда ему было девять лет, так, с той поры, лет тридцать кряду, не знал покоя — каждый год войны, одна тяжелее другой, да бремя правления государством, да изнурительная борьба с князьями-соперниками…
Спасибо им, умным и преданным боярам, и всему народу — верили в него, шли за ним отважно… И он перед ними, перед народом, ни в чем никогда не схитрил, не слукавил, был им защитником и справедливым судьей…
А сейчас — о чем его заботы? О том, чтобы старший сын Василий (вот он, рядом с матерью, — пожиже отца телом, но крепок, глаза умные, спохватчивые), да и другие сыновья, и бояре укрепили его дело, пеклись о мире и тишине для земли своей, честь и любовь друг другу сотворяли.
Худо, что он не сумел поладить с Пименом. После смерти многоумного митрополита Алексия, который был мудрым князю советчиком, трудно было подыскать на митрополичий престол равного ему. Киприан умен и зело образован, но Дмитрию Ивановичу он не внушал доверия. В дни Тохтамышева нашествия убежал не куда-нибудь, а в Тверь, враждующую с Москвой и союзницу Литвы. Ярок, размашист был Митяй, предан князю, но тот скоропостижно умер на пути в Византию. Благочестив Пимен, но оказался непослушен, неблагодарен — не оценил великодушия князя, вызволившего его из ссылки, из Чухломы, в Москву на митрополичий стол. Правда, и сам князь Дмитрий был не прав — все норовил встать над митрополитом, норовил подчинить церковную власть своей, княжеской.
Вошел слуга, доложил: прибыли из Рязани бояре и лекарь. Дмитрий Иванович разрешил войти им. Афанасия Ильича, который много раз бывал в Москве, узнал тотчас, улыбнулся ему глазами. Слушая его приветственную речь, думал о свате Олеге. Заботливо прислал лекаря. Искренне ли его сочувствие? Похоже на то, что да. С той поры, как заключил с ним мир, ни разу ни в чем не подвел. Кажется, сват Олег понял, что сила Москвы неодолима, что её цель — цель Руси. Нет, Олег не отвернется от Москвы, если, случись, Дмитрий умрет. Хотя бы во имя их внука. Во имя мира и благоденствия.
Через два дня доложили больному: явился преподобный отец Сергий. Дмитрий Иванович попытался сам подняться навстречу своему духовному отцу. Князь попросил отца Сергия стать его духовником сразу после того, как тот удачно съездил на Рязань и помирил до той поры враждующих московского и рязанского князей. Бояре, сторожившие каждое движение князя, предупредительно подхватили его под руки и помогли ему сесть на кровати. В изрядно поношенной, но опрятной рясе, в черной скуфейке, в лаптях косого плетения с круглой головкой, старец, тихий, ясный и отрадный, помолился на образа и подошел к больному. Князю казалось — к нему приближается само утешение. Сергий благословил князя, и он снова прилег, умиротворенный.
Теперь оставалось сделать самое важное — продиктовать духовную грамоту. И затем причаститься. Bce другие дела, как бы ни были важны, сделаются и без него. Духовную же мог оставить только он, и никто более: тем самым избавить престол от превращения его в предмет распрей и споров, а то и кровавых схваток, как это бывало в Золотой Орде или Литве.
В день и час составления духовной грамоты у ложницы князя стояли послухи — духовники князя преподобный Сергий и игумен Севастьян, ближники-бояре Дмитрий Боброк, Тимофей Вельяминов, Федор Кошка, другие… Приглашен был и дьяк, который принес с собой глиняную чернильницу и писало. Медленно и отчетливо князь продиктовал распоряжение. Великое княжение Владимирское и Московское он завещал старшему сыну Василию, назвав это княжение не иначе, как отчиной: был уверен в том, что ни тверской, ни какой-либо другой князь не в силах её оспорить. Поделил меж сыновьями московские владения и те города и волости, что были примыслены и прикуплены дедом Иваном Калитой, дядей Симеоном Гордым, отцом Иваном Красным и им самим. И великой княгине назначил волости. Детям велел быть послушными матери ("а вы, дети, слушайте свою матерь во всем, из её воли не выступайте ни в чем…"), а к боярам обратился со словами:
— Родился я перед вами, при вас вырос, с вами царствовал, воевал вместе с вами многие страны, противникам был страшен. С Божией помощью низложил врагов, с вами великое княжение укрепил, мир и тишину дал Русской земле… вам честь и любовь оказывал, скорбел и радовался вместе с вами; вы ведь не бояре у меня называетесь, но князи земли моей… Ныне же, по отшествии моем от маловременного и бедного сего жития, укрепитесь, чтобы истинно послужить княгине моей Евдокии и чадам моим от всего сердца; во время радости повеселитесь с ними и во время скорби не оставьте их — скорбь ваша на радость переменится.
Причащал князя отец Сергий. Дмитрий Иванович почувствовал себя умиротворенным, ему было спокойно в присутствии духовного отца, всех любящего, как бы самого себя раздающего.
Три возка — два боярских и один лекаря — въехали в княжой двор Переяславля Рязанского. Первый возок был Афанасия Ильича. Кучер — он сидел на запряженном в возок вороном коне верхом — спрыгнул на землю, трусцой подбежал к подножке возка — помочь господину сойти. Афанасий Ильич ступил и охнул — страдал болезнью суставов. Справясь с собой, тяжело пошел к красному крыльцу. Князь Олег с ближними вышел встречать его. Афанасий Ильич остановился, отер платом вспотевшее лицо. Оно было по-старчески дряблым, скорбным. Князь Олег уже все понял… В течение всей своей долгой службы ему Афанасий Ильич был твердым поборником единачества с Москвой. Уважал и почитал московского князя. Всегда стоял за мир с ним. Он в печали, он в скорби — значит… весть худая. Отерев лицо, Афанасий Ильич низко поклонился и тихо сказал:
— Почил…
Князь Олег обнял боярина, прижал к груди. Позади его послышался плач Софьюшки. И ещё кто-то завсхлипывал. Домашние вскоре уже все оплакивали потерю московского князя Дмитрия как близкой родни. А Олег Иванович, скрывая печаль, деловито расспрашивал боярина — легко ль умер сват, и как его похоронили. Афанасий Ильич поведал: почил Дмитрий Иванович легко, перед смертью был утешен Сергием Радонежским. Погребли его в Архангельском соборе — домашней усыпальнице московских князей.
Олег Иванович распорядился немедленно заказать панихиду. И ему казалось, что с кончиной Дмитрия Донского ушла на тот свет частица и его, Олеговой, жизни.
Часть четвертая. СМОЛЕНСКИЙ УЗЕЛ
Глава первая. В тихой Солотчинской обители
Бум-м, бум-м, бум-м… Удары монастырского била осенью 1395 года гулко раздавались в сосновом солотчинском бору. Заскрипели, захлопали низкие двери келий. Иноки, в темных срядах, старые и молодые, с посошками и без потянулись в церковь.
