Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский
Пимен также был рад встрече с великим рязанским князем, которого он впервые увидел два года назад, когда рукополагал в епископы на Рязанскую и Муромскую епархию Феогноста. Олег Иванович тогда произвел на него впечатление как благочестивый, глубоко православный князь. Олег сам прибыл на хиротонию Феогноста во Владимир, хотя мог ограничиться посылкой лишь сыновей. После рукоположения Феогноста князь Олег деятельно способствовал новому владыке в его трудах и заботах о своих духовных чадах, оказывал ему внимание и поддержку, придал в дом владыки два княжих села с угодями: Старое и Козлово.
Пимену было приятно встретиться с рязанским князем, особенно на фоне охлажденных отношений с московским князем Дмитрием. И приятно ему было видеть радушие хозяина, его чуткость к гостям и в день встречи, когда Пимен совершил в соборной церкви молебствие и принял участие на пиру у князя, и в другие дни пасхальной недели, когда нельзя было не отметить широту гостеприимства Олега. На поварне от зари до зари стучали ножи, приготовлялись блюда, и угощения вдоволь хватало и гостям, и боярству, и духовенству, и молодечеству, и дворне, и нищим, и тюремным сидельцам, которым, как всегда в дни праздников, позволено было вольно ходить по городу за подаянием.
Сам-то Пимен, тщедушный, отощавший за семь недель поста донельзя дунь и улетит, как одуванчик, — довольствовался на хлебосольных пирах совсем малым — кусочком пасхального пирога, одним куриным яйцом да ковшиком кваса. Не соблазняли его ни жареный лебедь, ни двухаршинный жареный осетр, изловленный в Оке и подававшийся на огромном серебряном блюде, ни холодец, ни иные закуски. Отирал полотенцем узкую сивую бороду и, сопровождаемый священниками, удалялся в начале пиршества. Тогда и князь покидал столовую, предпочтя пиршеству беседу с митрополитом. Обычно беседовали на гульбище, сидя на креслах лицом к привольным приокским лугам, ярко зазеленевшим после спада полой воды.
В одной из бесед, на которой присутствовали смоленский владыка Михаил (он сопровождал Пимена в Царьград), князь Олег попросил митрополита дать оценку литовским делам. Они, эти литовские дела, с тех пор, как в 1385 году Ягайло вступил в брак с польской королевой Ядвигой и стал католиком, стали предметом новой озабоченности Олега. Ему, рязанскому князю, некогда прочно связанному с литовскими князьями Ольгердом и Ольгердовичами (благодаря тому, что княгиня Ефросинья сама было Ольгердовна), весьма неспокойно и неприятно было оттого, что поменявшая веру Литва теперь неизбежно понесет чуждый Руси латинский дух в Смоленскую землю, зависимую от нее, и где сидел на престоле зять Юрий Святославич…
Медленным движением тонкой руки отмахиваясь от жужжавшей возле уха мухи, Пимен с сожалением говорил: Литву наводнили католические проповедники. Сам новоиспеченный польский король Владислав (таким именем теперь назывался Ягайло) привез из Польши в Литву белого сукна и велел каждому новокрещенному дать по свитку того сукна. В Виленском замке был погашен священный огонь, развален языческий алтарь, на котором стоял повелитель неба Перкунас, разрушены башни, с которых жрецы вещали народу советы и прорицания. Точно так же, всеми правдами и неправдами, чаще всего насильно и жестоко, обращались в римскую веру и православные, которые населяли земли, захваченные Литвой у Киевской Руси…
— Да что это она ко мне пристала? — Пимен с досадой отмахнулся от жужжавшей возле его лица мухи. — Вот что значит старость… Чует: слаб телом стал человек…
Что Пимен был слаб — очевидно. Его под руки водили в храм, в трапезную, в келью, отведенную ему в Спасском монастыре на территории кремля. Телесная ветхость митрополита, путь которого на самый верх церковной власти был так сложен и драматичен, вызывала у князя сочувствие, сочетаемое с глубочайшим к нему почтением.
— Отче, — обратился к митрополиту князь Олег, — поскольку на смоленском столе сидит мой зять Юрий Святославич, мне небезразлична судьба Смоленского княжения. Позволь спросить: если Ягайло вознамерится насильно насадить латинскую веру в Смоленской земле, то каково поведет себя православная церковь в лице её высшей власти?
— Церковь призовет всех православных русских князей и всю нашу паству к противлению. Но в первую очередь сам князь Юрий должен на тот случай определиться… Ибо может статься, что сам Юрий Святославич пожелает обратиться в чужую веру и призовет свой народ последовать его примеру.
Сказав так, Пимен вопросительно взглянул на сухощавого, с резкими чертами лица, смоленского владыку Михаила, молча сидевшего сбоку. Тот сказал, как отрезал:
— Князь Юрий Святославич не примет чужой веры и не допустит новообращения своих подданных. Об этом мне известно доподлинно.
— Иначе и быть не может, — одобрительно кивнул Пимен. — А каково поведет себя рязанский князь?
Олег Иванович ответил:
— Сочту себя обязанным помочь князю Юрию Святославичу и как православный князь, и как тесть.
По лицу Пимена было видно, что он одобрил и ответ князя.
Олег решил, что теперь, пожалуй, он сможет попытаться выведать у Пимена причину его расхождения с московским князем.
— Отче, — с возможной осторожностью обратился он к митрополиту, верен ли дошедший до меня слух, что князь Дмитрей не желал отпускать тебя в Царьград?
— Да, верен.
Ответ митрополита, эти два слова, сказанные им тихо-тихо, подействовали на князя Олега так, что он встрепенулся. Вытянулся. Будто он выскочил на коне на поле боя — весь порыв… Он почувствовал, как тот пласт страстей, что, казалось бы, намертво залег в его душе на веки вечные со времени подписания мирного договора с Москвой, пласт страстей, связанных с давнишней борьбой-соперничеством с той же Москвой, шевельнулся. Страсти разбужены. Они вот-вот закипят. Они захлестнут его, как захлестывали встарь, когда дело доходило до войн…
— Но почему? С какой стати князь Дмитрей вмешивается в твои пастырские дела?
Митрополит, глядя на князя Олега, понял его состояние. Понял, что в душе Олега Ивановича взговорили старые обиды. Что сейчас было бы легко растравить рязанского князя. Подбить его на свою сторону. Но Пимен как раз и не желал этого. Он не желал ссор между русскими князьями. Ссоры вели к войнам. К страданиям людским…
— Князь Дмитрей в хвори, — сказал Пимен, по-своему объясняя его очередную недомолвку с Дмитрием Донским, — а хворый человек порой не в силах управлять собой…
Сразу стало ясно: Пимен желает погасить зажегшиеся в душе Олега искорки некогда пережитых им страстей, из которых мог взняться костер ненависти. Костер, который мог бы положить конец заключенному между Москвой и Рязанью "вечному" миру. Господи, как легко соскользнуть в пропасть! Олегу Ивановичу стало стыдно за себя, за свои дурные помыслы.
— Опасна ли хворь моего свата? — осведомился он, дождавшись, когда скверные страстишки в его душе улеглись.
Митрополит ответил:
— Князь Дмитрей страдает телесно тяжко…
Наступило молчание.
— Его мучит стенание сердечное, — добавил Пимен.
— Стенание сердечное… — как эхо повторил князь Олег.
Теперь он был удручен. По природе добрый, он без труда преодолевал в себе досаду, недоброжелание, гнев. Ибо умел поставить себя на место того, на кого был направлен его гнев, его досада. Стенание сердечное… Сват болен сердцем, а когда недужит сердцем человек такой могучей телесности, каковым был Дмитрий Московский, — это тревожно. Помочь бы ему… Не послать ли своего опытного лекаря?
Князь Олег вспомнил, как на днях он держал на руках внучонка Ваню. Тот сучил голенькими ножками, смеялся. В избытке дедовских чувств Олег сочно поцеловал младенца в розовую попку. Сейчас ему подумалось, что младенец этот, которому, Бог даст, доведется держать великое Рязанское княжение, не только его внук. Он ещё и внук Дмитрия Донского. Корни родства с московским князем и корни "вечного" мира пущены глубоко. Неумно повреждать их…
Олег хлопнул в ладоши. Вошел слуга, и князь распорядился снарядить в Москву лекаря и двух бояр: может быть, удастся помочь больному князю Дмитрию справиться с недугом.
Митрополит отбыл из Переяславля в день Красной Горки. Прощаясь с почтенным гостем, князь троекратно расцеловался с ним у Старорязанских ворот. Крытые и открытые возки, телеги с насадами и стругами, повозки с провиантом, дружина конников, сыновья Федор и Родослав с боярами, тронулись, перейдя мост через Лыбедь, по Пронской дороге к Дону.
Князь Олег испытывал легкую печаль. Он видел, что Пимен был телесно слаб. Когда его подсаживали в возок, он как-то откинулся телом назад, будто на него дунули. Вынесет ли он длительное путешествие в Византию? Сначала посуху, потом по Дону, потом по Азовскому и Черному морям? Дай-то Бог… (Предчувствие Олега подтвердится: прибыв в Византию, Пимен там скончается).