Нафтула Халфин - Победные трубы Майванда. Историческое повествование
— Слону снится одно, погонщику — другое, говорят у нас. На Востоке над нетерпеливым смеются: удивительно, как он терпел девять месяцев в чреве матери. Мы дожидались восстановления наших прав больше десяти лет. Теперь осталось немного…
— Но, может быть, кабульский престол не представляет для вас интереса? — обострил разговор Гриффин. — Британская империя имеет огромный опыт управления народами Индии. Как вы, вероятно, знаете, с такой задачей нам удается справляться и в Афганистане…
Глаза Абдуррахман-хана сузились, брови изогнулись, и не спеша, отделяя слово от слова, он тихо сказал:
— Будем откровенны… Мы очень хорошо понимаем, что, предлагая нам трон, вы лишь стремитесь взвалить на наши плечи бремя, непосильное теперь для вас самих…
Гриффина передернуло от подобной прямолинейности, но он сознавал, что вызвал ее сам, и потому промолчал.
— Безусловно, наши трудности велики, — продолжал, словно размышляя, Абдуррахман-хан. — Народ невежествен и фанатичен, но сейчас ничего не сделаешь, не посоветовавшись с ним. На престоле чувствуешь себя неважно без денег: солдатам надо платить, чиновников содержать. Мы надеемся на Аллаха, однако и ваше правительство должно оказать нам помощь. Самый лучший способ — заключить с нами договор…
— Что за договор? — удивился политический агент.
— Как с независимым правителем. Чтобы это видел наш народ. В договоре должны быть определены и границы государства, дарованного нам Аллахом.
«Не Аллахом, а нами», — подумал англичанин, а вслух произнес:
— Вопрос о договоре мы еще обсудим, а пока меня интересует, не пожелает ли ваше высочество, чтобы где-нибудь близ Кабула, скажем, в Гандамаке, после вывода нашей армии оставался англо-индийский отряд, который в случае необходимости мог бы оказать вам поддержку?
Абдуррахман-хан резко повернулся на ковре и поморщился: его мучила подагра. После паузы он покачал головой:
— Мы не думаем, чтобы из-за нас следовало задерживать вывод всех войск. Скажем прямо: при отсутствии солдат инглизи в Афганистане мы будем чувствовать себя более уверенно, чем если они будут здесь.
— Однако, ваше высочество… — начал Гриффин, по закончить не успел. Снаружи послышался шум, крики, а затем раздалось несколько выстрелов.
Эмир быстро поднялся и, чуть припадая на левую ногу, вышел из шатра. За ним поспешили остальные.
На берегу реки, протекавшей у подножия холма, собралась толпа. В центре ее ярким пятном выделялись несколько «всадников Скиннера»; их нарядные желтые мундиры были перепачканы и изодраны. С холма было отлично видно, как афганцы стаскивали кавалеристов с коней наземь. К месту инцидента со всех сторон сбегались английские, индийские, афганские солдаты, на ходу заряжая ружья, вытаскивая кинжалы и ножи.
Политический агент не успел оглянуться, как Абдуррахман-хан скатился вниз и оказался в самой гуще толпы. Он сыпал зуботычины направо и налево, даже не интересуясь, кому они достаются, и сопровождая их сочными ругательствами на всех известных ему языках — фарси, пушту, узбекском и еще каких-то; его свистящий шепот делал ругательства особенно выразительными.
За какие-нибудь несколько минут был восстановлен относительный порядок. Гриффин был потрясен тем, что Абдуррахман-хана послушались, абсолютно не понимая его, и английские уланы, первейшие забияки в британских войсках. Правда, вслед за этим умиротворением занялись и приехавшие с политическим агентом офицеры, но они только довершили успешно начатое правителем дело.
— Теперь вы, наверно, лучше понимаете, почему мы просим не оставлять в Афганистане ваших войск. Даже для нашей защиты… Их вырежут! У каждой семьи к ним кровавый счет, — с откровенной неприязнью сказал Абдуррахман-хан своему собеседнику, когда они вернулись в шатер. Он тяжело, прерывисто дышал и все время массировал больную ногу.
— Да что, собственно, произошло? — воскликнул Гриффин.
— Ничего интересного, — раздраженно ответил эмир. — Сидели афганские сарбазы у ручья и думали, что охраняют нас. А тут приехали эти желтопузые и говорят: «Убирайтесь! Мы будем купать коней!»
Он разволновался и повторил в ярости:
— В нашей стране нашим сарбазам говорят: «Убирайтесь!» Ну, желтопузых сбросили на землю и с удовольствием поколотили. Если бы этого не сделали, мы бы расстреляли афганцев, которые повели себя как покорные скоты!
Всю субботу 31 июля и воскресенье 1 августа продолжались переговоры. Гриффину так и не удалось уговорить Абдуррахман-хана оставить в Гандамаке британский гарнизон. Не смог он добиться и того, чтобы эмир прибыл в Кабул или хотя бы в лагерь генерала Гофа под столицей, где Стюарт намеревался устроить для него почетный дурбар. Он отказался посетить и самого политического агента в Ак-Сарае, ссылаясь на категорические возражения гильзайских вождей.
— Мы очень хотим быть вашим гостем, — с улыбкой шептал пока еще не обретший голос племянник Акбар-хана, — но мои невежественные придворные против этого. Боятся, что меня либо убьют, либо захватят в плен.
Правда, и эмиру не удалось добиться желанного договора. Ему был гарантирован лишь официальный меморандум, подтверждающий обещанное в письме Гриффина от 14 июня 1880 года: Кабул может поддерживать политические отношения только с Британской империей, а она поможет ему в случае неспровоцированного нападения. Кандагарская область — самостоятельное владение. Округа Пишин и Сиби отходят к Британской Индии. Ее власти не будут вмешиваться во внутренние дела Кабула и требовать присутствия там резидента-англичанина, ограничившись посылкой туда агента-мусульманина.
3 августа, когда Гриффин из Ак-Сарая, а Стюарт из лагеря генерала Гофа, где он находился во время переговоров с Абдуррахман-ханом, вернулись в Шерпур, они пришли к единому выводу: хотя беседы с эмиром мало что разъяснили, надо выводить войска.
— Мы явно недооценили дипломатические способности этого беглого сардара. Он просто смеется над нами, — ворчал командир Северо-Афганского полевого отряда.
— Конечно! — вторил ему политический агент в Северном Афганистане. — Абдуррахман-хан прекрасно понимает, что время работает на него, и торопиться следует нам, а не ему… Мне, однако, пока еще не ясны два обстоятельства, сэр. Во-первых, знал ли он к моему приезду о Майванде и как это прискорбное событие повлияло на его расчеты? А во-вторых, почему эмир, твердивший ранее, что без Кандагара нет Афганистана, в Ак-Сарае ни разу не упомянул ни о Кандагаре, ни о Герате?
Генерал потеребил усы и бросил на своего помощника иронический взгляд:
— Мне кажется, ваши загадки связаны одна с другой и не очень сложны. О Майванде он, безусловно, узнал ненамного позже, чем мы. У них свой телеграф, работающий не хуже нашего. Эмиру ясно, что Шер Али-хан не фигура, престижа не имеет и править не будет, что мы обязательно отомстим Аюб-хану и он тоже не соперник, что, наконец, нам самим в Кандагаре не удержаться… Зачем же Абдуррахман-хану тратить лишние слова? Особенно теперь, после Майванда. Он молчит и ждет, когда Кандагар, а потом и Герат упадут к его ногам, как спелые гранаты…
И вдруг он взорвался:
— А вообще-то подобные вопросы вам, ответственному за политические дела, должен задавать я! Быть может, с моей стороны не очень тактично привлекать ваше внимание к этой щекотливой теме, но в армии существует мнение, что многие неудачи порождены ненужным вмешательством политических офицеров. Хотя то, что им надо знать, они знают плохо…
Гриффин молчал, не зная, как реагировать на эту вспышку гнева.
— …Первая афганская война и роль, сыгранная в ней Макнотоном, хорошо это доказали. Ныне Каваньяри — наш славный герой, но я не удивлюсь, если узнаю, что в кабульской трагедии повинен и он. А Майванд? Я сильно подозреваю, что в этой катастрофе немало заслуг самонадеянного Сент-Джона…
— Но, сэр, — сумел наконец вставить слово политический агент, — вы изволили упомянуть весьма достойных, компетентных людей…
— Достойные, компетентные! Конечно, кто же спорит, — отмахнулся Стюарт. — Вот только события развертываются вовсе не так, как хотелось бы. Читайте, чего нам стоит кандагарское поражение: это самая последняя информация из штаба главнокомандующего в Индии.
«Как только известие о победе Аюб-хана под Майвандом, — читал Гриффин в протянутом ему листке, — стало распространяться от Кандагара к Белуджистану, а оттуда к границам Индии, оно вызвало на всей этой территории враждебные действия против нас среди народов, считавшихся вполне дружественными Англии: среди племен у Чамапа, на плато Тоба и в долине Пишина, горцев Мури и Какара, сипаев келатского хана и, наконец, патанов южнобелуджистапской границы. Волнения достигли города Суккура, где пришлось ввести в дело милицию; беспорядки произошли даже в самом Бомбее».
