Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)
Но с каждым днем убывало пресной воды и хлеба, зной палил все сильней, а по всему побережью у Астары и у Ленкорани были выставлены персидские дозоры. Пуститься в набег за водой и хлебом было уже невозможно. Предполагали, что такие же дозоры стоят от Решта до Дербента.
Астаринский хан Менеды все не слал ответа, не выкупал пленников, которых Степан держал на особом струге в цепях и колодках, и не вез в обмен казаков, которым, как можно было представить, жилось еще хуже, чем здесь персам.
– Слышь, Степан Тимофеич, я попытаю счастья, – предложил Черноярец, – схожу на восход... Как там зовутся народы?...
– Трухменцы.
– Схожу на них. Там не ждут... Может, хлебца на всех добуду, а пуще – доброй воды... За то время ясырь обменяешь.
– А вдруг без тебя кизилбаш нагрянет? Нам силы не половинить бы... Что-то не верю я Менеды-хану. Не хитрость ли тут какая? Долго послов нет за выкупом, – сказал Разин.
– Да все одно хуже не станет, Степан Тимофеич! Что за вояки: лежим да дохнем! Дай два струга да челнов с десяток. Да людей так с два ста – мне более ни к чему.
И к вечеру, при туманной луне, без ветра, на веслах Черноярец на двух стругах и с десятком морских челнов ушел на восход, к невидимым берегам...
Шли сутки за сутками, от ушедших не было слухов. По-прежнему мучили разинцев жажда и лихорадка, зной и проклятые комары. Среди казаков поднимался все чаще ропот. Не смея перечить Разину, казаки шептались о том, что надо бы утопить пленных персов.
– Некого будет менять, и батька не станет ждать – к дому укажет. А то ишь сидят, чернявые дьяволы, жрут... Им нипочем экий зной – от детства привычны, а мы перемрем тут все дочиста!
Возле костров по ночам освобожденные в Персии пленники рассказывали страшную сказку о том, как тридцать три русских невольника убежали из Персии и море их выбросило в цепях сюда на остров, где они вымерли все от жажды, голода и лихорадки. Говорили, что по ночам, когда взыграет погода, из воды выходят челны невольников и слышно – гремят цепи.
После таких рассказов робкие стали проситься ночевать на струги, но, боясь, что народ начнет разбегаться, Степан велел всем оставаться на острове.
Струги стояли поодаль от острова на якорях: широкие отмели и длинные косы не позволяли подойти близко. Только с одной стороны было глубокое место – в заливе между косою и островом. В этом заливчике днем вся ватага купалась. То был единственный час оживленья, и все опять замирало...
О Черноярце не было вести уже больше трех недель. Персы тоже не слали своих посланцев. Каждый день умерших казаков хоронили в песке подальше от стана, а ночами казалось, что в той стороне, где могилы, мерцают какие-то огоньки...
Невыносимый зной стоял несколько дней подряд. Среди казаков кто-то стал шептать, что Разин ждет, когда все перемрут и награбленные в Персии богатства достанутся одному ему.
Когда Степан стоял поутру, вглядываясь сквозь туман в бескрайный простор моря – нет ли там долгожданных стругов Черноярца, несколько казаков окружили его.
– Эй, атаман! Буде ждать! Укажи снаряжать струги! – смело крикнул ему молодой Андрейка Чувыкин.
– Куды снаряжать? – спокойно спросил Разин, услышав дерзость и вызов в голосе казака.
– Домой снаряжать. К боярам пойдем с повинной! Не мочно терпеть, перемрем. Тебе ладно, а мы на ногах не стоим.
– Не казацкий обычай – бросать своих в полону али в море кидать. Черноярец для всех пошел. Что ж он к пустому-то месту воротится? – сохраняя спокойствие, возразил атаман.
– А черт с ним, пускай! – крикнул кто-то из казаков. – Нам всем за него не подохнуть!
– Тебе ладно: воды себе бочку припас да и ждешь! Куды ты, к чертям, нас завел?! – поддержал второй.
– Так вон ты что – об воде скучаешь? Сколь есть, тащи всю сюда из моей бурдюги, – сказал Степан. – Тащи да дели казакам.
Казаки нерешительно переглянулись, замялись, обезоруженные его спокойной уступчивостью.
– Тащи, тащи! Не жалей. Помирать, так вместе. Только ты сам не пей, а давай ее разом всю. Сколь есть в бочке – тащи!
Чувыкин потупился.
– Я не об этом... Ты на то атаман. Тебе более надо. А нам-то как жить? – приутихнув, сказал он.
– Ты бочку кати. Прикатишь, тогда потолкуем, – сказал Степан. – Ну, иди.
– Иди, коли сам указал. Небойсь, я с тобой! – вмешался другой казак.
Казаки пошли втроем к землянке Степана.
– Втроем-то докатят? Ослабли, я чаю? – спросил атаман остальных. – Подсобили бы вы, что ли?
Еще трое пошли за первыми.
Несколько человек побежали за своими кружками и с кружками возвратились назад.
– Черноярец воды добудет, я чаю, побольше, – сказал Степан. – Катят, катят! – воскликнул он, наблюдая за входом в свою землянку.
Казаки оглянулись. Все шестеро посланных вышли из атаманской землянки и нерешительно мялись у входа.
– Не смеют. Тоже ведь совесть! – сказал пожилой казак. – Атаману ведь надо...
– Чего же вы?! – крикнул Разин, направившись сам к землянке.
Вся гурьба, человек в шестьдесят, потянулась за ним.
Андрейка Чувыкин стоял потупясь, молчал.
– Ну, что? Чего же ты не выкатил бочку? – воскликнул Разин.
– Там нету ее, атаман, – ответил второй казак.
– Ну не бочку – бурдюк, кувшин, хоть сулейку!
– И капли нет, атаман! Прости, батька, зря поклепали! – пробормотал Андрейка.
– Э-эх, дура! Таких, как ты, вешать, чтоб казаков не смущали, – беззлобно, с укором сказал Разин.
Он отвернулся от всей гурьбы и снова пошел к береговому бугру, откуда было дальше видать в море.
Степан сам уже давно пил морскую воду, и только его умение переносить жажду спасало его от мук, которые испытывали менее терпеливые, досыта напиваясь морской водой. Их страшнее мучила жажда и валила болезнь...
Потянул ветерок. Днем стало прохладней. Ветер дул с северо-востока, как раз оттуда, куда ушел Черноярец. Если они не разбиты в боях, то дня через два примчатся на парусах. А если не возвратятся, значит, пропали, тогда и нечего ждать, пора уходить.
К ночи Степан указал зажечь на высокой мачте струга смоляной факел, чтобы Черноярцу с моря был виден огонь.
Ветер пронизывал холодом. Казаки оделись в овчинные кожухи, в зипуны, забрались в землянки. Иные в ямах зажгли костры, тесно сгрудились в кучки.
До рассвета Разин бродил по берегу, напряженно вглядываясь в туманную даль. Начиналась погода. И вдруг за косой, отделенной от острова тем заливом, в котором обычно купались, за плеском волны Степан услыхал голоса и бряцанье цепей. Он припал к песку и глядел на море.
На гребне волны взметнулась лодка. Ее швырнуло волной на песок косы. Гремя цепями, два закованных человека пытались ее удержать, но вторая волна накатила, вырвала и умчала челнок назад, в море...
«Вот те на! Лихорадка, что ли?!» – подумал Разин, вспомнив рассказ о тридцати трех невольниках.
Привидения двинулись на него через косу, дошли до воды, отделявшей косу от острова, и пошли по воде. Цепи звенели на них. Они дошли до глубокого места и кинулись вплавь по заливу, но стали тонуть...
Степан вскочил, не думая, скинул кожух...
– Стой, атаман! Заманиват нечисть! – крикнул казак, откуда-то оказавшийся рядом с ним.
Он хотел удержать Степана, но Разин его оттолкнул и ринулся в воду... Призраков уже не было видно.
Шаря вслепую по воде, Разин успел схватиться за цепь и рванул на себя. Отфыркиваясь, он вытащил на берег человека в цепях. Казаки, увидев, что это не призрак, бросились за вторым...
Спасенный Разиным беглец, как только очнулся, кинулся обнимать казаков.
– Братцы! Казаки донские! Неужто же мы у своих? Неужто добрались?! Пять лет, как собаки, прикованы были цепями... Пять лет не чаяли землю родимую видеть!
Казаки вытащили второго утопленника. Тот захлебнулся и долго не приходил в себя.
Первый спасенный прильнул к безжизненному товарищу и закричал ему в ухо:
– Павлу-уха! Павлу-уха-а! Ведь мы добрались! У своих мы, Павлуха-а! Ведь русские люди вокруг, казаки! Слышь, очнися!
– Слышь, братцы, ведите меня к атаману скорей, – попросил спасенный Степаном беглец, и, узнав, что сам атаман спасал его из воды, он схватил за руку Разина и припал к ней губами. – Атаманской своей головы не жалел ты для беглого мужика! Недаром же мы к тебе пробирались... Слышь, Степан Тимофеич, семьдесят кораблей мы построили на тебя боевых по указу шаха. Семьдесят пушек на них кизилбашцы ставят. Аглицкий немец за всем корабельным строением дозирает. А ныне струги те, чай, в море выйдут, в поход на тебя; два дни назад на них мясо грузили да хлеб и парусами в тот день же снастили.
Разин понял, зачем персы не слали своих послов для размена пленных.
Пока беглец вел рассказ, совсем уже рассвело.
С моря ударило три отдаленных выстрела, за волнами стали видны паруса двух стругов.
– Иван идет! – радостно крикнул Еремеев.
Все толпой сошлись к берегу. На острове ожило все. Позабыв все болезни, люди лезли из ям, ковыляли к морю...
