Валентин Азерников - Долгорукова
Пока Аня объяснялась и объясняла, Андрей хмуро молчал, нахлобучив на глаза фуражку с двуглавым орлом. Эта чиновничья фуражка производила на провинциалов завораживающее действие. Стало быть, человек солидный, коли на нём такая фуражка. Он знал это и внутренне посмеивался. И вместе с тем негодовал: тёмен народ, прост, верит в царя, в Бога, в чудеса, идущие от власти и церкви. Нужны поистине титанические усилия, чтобы привить ему иные понятия, воспитать в ином духе. В каком? В духе свободы и братства, в якобинском духе! Однако пробовал он, пробовали и его единомышленники, а якобинский дух в народе ну никак не прививался. Надобно было время, годы и годы, но у них не было времени, не было и выдержки, они торопились воплотить в жизнь свой девиз «Свобода или смерть». Смерть была близко, всегда рядом и они относились к ней как к союзнице, как к неизбежности. Не жалели других, не жалели и себя. Свобода через смерть! А вот кто обретёт эту свободу, когда, какова её истинная цена, да и так ли нужна она сейчас народу, готов ли он к ней — об этом они не думали, заворожённые самой идеей, будучи у неё в плену.
Аня Якимова была из племени черемисов, они же мари, окрещённого довольно давно, но однако же пребывавшего во язычестве. Крестьяне марийцы слыхом не слыхивали об якобинских идеалах, а разговоры о свободе приводили их в недоумение. Свободу мог принести только добрый дух Юмал, он же был сам по себе свободным божеством. Поэтому она вся отдалась во власть Желябова, видя в нём задатки вождя и безоговорочно принимая его идеалы.
Дачники, они проводили большую часть времени в прогулках за городом, пока Гольденберг не доставил им недостававшее количество динамита. Потом они долго выбирали место для укладки мины. Её следовало так замаскировать, чтобы путевой сторож, время от времени обходивший свой участок, ничего не заметил.
Всё, казалось, складывалось удачно. И провода хватило: пришлось выбрать место для наблюдательного пункта довольно далеко от полотна, в небольшом распадке, заросшем тальником.
Оставалось ждать. Слухи о проследовании царского поезда через Александровск роились, но были неопределённы. Пришлось набраться терпения.
— И, матушка, бывало, его величество делал тут у нас остановку. То-то праздник был! — рассказывала Ане словоохотливая хозяйка. — До чего же прост наш царь-батюшка; выйдет из поезда да иной раз и скажет доброе слово. А то и серебром одарит.
— Как это — серебром? — любопытствовала Аня, понимая, впрочем, что царь раздавал серебряные деньги. Но её интересовала мера его щедрости.
— А так: кто сподобился близ него быть, тому рублёвик с его царским видом доставался.
— А много ль таких рублей? — не унималась Аня.
— Да с дюжинку — поезд-то совсем мало стоял. Стоял бы долей — боле и перепало бы...
Но вот настал наконец вожделенный день. Погода благоприятствовала, царский поезд показался из-за излуки и был виден весь с зеркальными стёклами вагонов, в которых отражалось и небо с кучевыми облаками, и деревца, росшие вдоль полотна, и пожухлый бурьян.
Поезд шёл как бы неторопливо, запряжённый в два паровозика, источавшие белый дымок, двигался по-хозяйски, в полной уверенности, что оберегаем всей этой землёй и всеми людьми, обитавшими на ней, ибо вёз он царя-освободителя, Александра II, царя, осуществившего вековечную мечту народа-труженика.
Аня была сигнальщицей. Она вышла из-за их укрытия и стояла на взлобке, держа в руках головной платок. По его взмаху Желябов должен был соединить провода как раз тогда, когда мина окажется сразу же за вторым вагоном.
Природа была в беспечности. Солнце повисло над ними, запахи степных трав ещё чувствовались в осеннем воздухе, пронизанном серебристыми нитями паутины. Ещё осы проносились над ними с довольным жужжанием, спеша воспользоваться погожим днём для каких-то своих неотложных дел.
Они заранее договорились, как поступить после взрыва. Возвращаться в Александровск было нельзя. С другой же стороны, их там приметили, и взрыв царского поезда будет признан делом их рук. Было решено укрыться в лесу, который начинался недалеко и был обширен, выждать там, пока не уляжется суматоха, вызванная крушением, а потом, не привлекая внимания, пробираться в губернскую столицу под видом богомольцев ко святыням Киево-Печерской лавры. До Екатеринослава пятьдесят вёрст. Хорошо бы их проплыть по Днепру, вверх по течению. Пароходное сообщение с пристанями по Днепру вплоть до Киева было, как говорили, налажено, но они в спешке, сопровождавшей все их приготовления, забыли справиться.
«А всё-таки страшно, — думала Аня Якимова, стоя на пригорке и нервно перебирая концы платка. — Погибнут многие люди. Хоть это и царёвы служители и приспешники, но всё ж люди. Опять же рабочие, машинисты и их помощники на паровозах, кочегары... Останутся вдовы с детьми на руках... В Александровске нас запомнили, тотчас вспыхнут подозрения... Городок-то маленький... Ну как маленький? Хозяйка говорила, что считают близ пятнадцати тысяч... В степи курганы, на Днепре пороги... Мало успели посмотреть... Наши приметы разошлют по телеграфу... Мол, двое бородачей и молоденькая женщина... О, Господи, едва не зазевалась...»
Она торопливо сняла платок и, держа его в вытянутой руке, приготовилась взмахнуть. Вот сейчас головной паровоз поравняется с ней. Пусть они там думают, что это я радуюсь им и посылаю привет...
Это была её последняя мысль. Она торопливо взмахнула платком и зажмурилась. Вот сейчас, сейчас...
Она слышала биение своего сердца, перебивавшее шум состава: до полотна было полторы сотни саженей, но сердце стучало, как паровозные колеса. Мгновенья были томительны, и она наконец открыла глаза. Взрыва не было. Вот мимо проследовал последний вагон, и красные сигнальные огни, казалось, издевательски подмигнули ей. На площадке стояли два солдатика. Завидев её, один из них помахал рукой...
«Заснул Андрей, что ли», — лихорадочно думала она, собираясь спуститься вниз. Но помедлила, увидев как из-за излуки показался второй состав. В голове его была упряжка из двух паровозов, как у первого.
«Может, это именно и есть царский поезд, — мелькнуло в голове, — а тот, первый, пробный, с охраной и свитой?»
Аня подождала. Вот второй вагон — он ничем не отличается от того, что был в первом составе. Отчаяние и злоба неожиданно овладели ею. Она снова сорвала с головы платок и стала размахивать им точно флагом.
И снова ничего. На этот раз она не зажмуривалась. Дождавшись, когда последний вагон миновал её с такими же двумя солдатиками, как и в первом, она сбежала вниз и остановилась перед Желябовым.
Он был красен, точно после бани. Лоб — весь в испарине. Руки сжимали концы провода. Около него как ручной медведь топтался Окладский.
— Ну?! Что с тобой, Андрей?! — выпалила она. — Ты болен? Пропустил оба поезда. Не знаю, который из них царский, — частила она как в лихорадке, ещё ничего не понимая, но уже чувствуя, что случилось что-то непоправимое.
— Он соединял, — пробормотал Окладский, — но, знать, провод порвался. Или ещё что...
— Порвался, порвался! — истерически воскликнула она. — Растяпа! Растяпы вы оба! Проворонили. Что теперь скажут наши?! Всё насмарку. Готовились, готовились и всё кошке под хвост. Что же ты молчишь, Андрей, — набросилась она на Желябова, оцепенело сидевшего в той же позе с зажатыми в пальцах концами проводов.
— Не вышло, — наконец выдавил Желябов. — Что-то не так... Может, провода повреждены...
— Пошли проверим, — бросила она. Окладский двинулся следом. Желябов не пошевелился, он словно закаменел, а краснота постепенно схлынула, сменившись мертвенной бледностью. Он закрыл глаза.
Сажень за саженью Аня и Окладский подвигались к железнодорожному полотну, держа в руках провода. Они были целы. Осторожно, высвобождая их из-под земли и песка, которыми они были присыпаны, оба осторожно разгребли руками балласт, и вот наконец им открылась сама мина.
— Всё в целости, — недоумённо вымолвила она. — Всё. И соединение не повреждено. Чушь какая-то. Или вправду царя Бог хранит, как пишут в газетах. Надо поскорей снять мину, а то неровен час путевой сторож нагрянет.
— Поезда прошли благополучно — не нагрянет, — успокоил её Окладский.
— Всё равно, давай поторопимся. Надо бы Андрея позвать.
Оглянувшись, они увидели, что Желябов походкою пьяного приближается к ним. Подойдя, он осторожно вынул детонатор и отбросил его далеко в сторону. Раздался хлопок, точно кто-то раздавил надутый бумажный пакет.
— Ну что, Андрей, что ты скажешь? — допытывалась она, схватив его за руку.
— Не знаю, чертовщина какая-то! — досадливо отмахнулся он. — Право, ничего не могу понять. Вроде бы всё было сделано точно так, как наставлял меня Кибальчич. Я, конечно, не техник, но в таких простейших вещах разбираюсь. Очень странная история...
