Николай Задорнов - Золотая лихорадка
– Надо ехать! – сказал он сыну.
– Поеду к богачам! – ответил Василий. – К тем, ради кого мы убивали друг друга и сходим с ума!
– Ты рос у него на руках! – сказала мать. – Он тебя не выдаст. Поезжай, выручи людей и отца, раз он сам не может. Да он и не схитрит, а ты уж уловчись, пособи отцу с матерью. Видишь, мы теперь…
– Я выздоровлю и приеду на суд, – сказал Егор. – Дело мое, я открыл и я отвечу.
– Что ты, отец! – возразил Вася. – Перед кем ты будешь говорить? Перед Телятевым? Перед Оломовым? И где! В каторжном, пропойном, развалившемся Николаевске, который только один ты еще поддержал на год-два!
– Послушай, Василий! Я – отец. И я строго тебе говорю: скажи Ивану в городе, что я отвечу сам. Скажи это и Телятеву, и Барсукову. Я вот поправлюсь и сам пойду в тюрьму.
– Я скажу… Но зря это. Там глухо, пьяно. Пусто. И начинать подвиги надо не здесь.
– А Иван хочет начинать дело здесь.
– Для него тут есть золото.
«Что же ты хочешь, чтобы за меня судили мальчишек-студентов или безграмотных моих товарищей? Пусть, сын, никто об этом не узнает в пьяном городе. Но ты узнаешь, какой у тебя был отец. И я буду знать себя. Это ведь не обязательно прокричать народу. Человек живет только раз и сам себе должен ответить» – так думал Егор.
Васька понурился, сбитый с толку. Отец не хотел, видно, идти на врага в обход и хитростью, как теперь было принято. Васька почувствовал себя низким по сравнению с ним.
– А если никого не тронут и всех отпустят, тогда и я не приеду, – сказал Егор.
У Васьки отлегло на душе. Оказывается, отец не без головы со своей честностью.
Наталья стряпала пироги.
Катя старалась помогать ей и рассказывала, волнуясь, бесконечные истории о разных приключениях на приисках, вновь как бы переживая все и торопясь так, что язык ее иногда заплетался.
Наталья услышала, что на прииске после ухода отряда остались полицейские, с гиляком, которого имя не вспомнишь. Видя, что никого нет, они поснимали форму и стали тоже мыть золото. А Родион Шишкин, не зная, что стряслось и что всех разогнали, вдруг заявился, вернулся с тамбовцами на прииск. Полицейские не пускали их, хотели задержать. К ним к тому времени приехал урядник Попов и тоже мыл.
Тамбовцы решили, что вместо Гаврюшки поставили каких-то самозванцев и что те хотят с них содрать и поэтому не пускают. Родион и его товарищи стали ломиться силой.
Дело кончилось дракой. Полицейских избили прежде, чем все разъяснилось.
– Арестовать-то уж никого они не могли. Сами хищники оказались, попалась полиция. Так и мыл Родион с ними рядом. Да мы когда поехали домой, то и тамбовцы подались с нами… Побоялись без Василь Егорыча оставаться. Все же полицейские могли их перебить… Так мы и шли. Студент говорил, мол, свободные люди, идем вольным отрядом. А Родион Шишкин сказал: «Какой же свободный, когда ото всех прячемся!»
Алешка сидел за столом и старательно переписывал из книжки в тетрадь.
– А где же вы такие кофты и платки купили? – спросила Наталья.
– Все привезли. Это какие-то моды заведены. Да и своя портниха была. И я уже рюшки делать научилась. Эту без полей шляпку в сборку могу сама сделать, это нехитро. Портниха говорила, стриженым такие хорошо носить.
– Бог ты мой! Стриженым!
– Да. Говорила, блондинкам идет очень этот цвет! Приискателки кофт пошили со стоячими воротниками. Шляпки носили вместо платков. Другая с кайлой идет в шляпке, стриженная как парень, молодка. А это девка!
В открытую дверь слышно было, как на крыльцо Ксенька спросила Студента:
– И куда же ты решил?
– К родным в Благовещенск.
– Опять, как малое дите, на чужие хлеба!
– А ты куда?
– Куда я! Не с тобой же! У меня восемь душ! Хлеба просят, а мать с городским таскается. Ломов места себе не находит. Он и мужик-то настоящий, не то что ты…
– И тебе совершенно не жалко расставаться?
– А тебе будто жалко? Какая жалость! Сам же учил, семья не нужна, жить всем свободно, отцов свергнуть, жен ревнивых тоже! Открыли философию, а это уж давно известно. Разврат называется.
– Я, знаешь, Ксеня…
– Ты хоть дверь-то прикрой, а то люди слышат… А монахи допрежь тебя…
Через некоторое время вошел расстроенный Студент. Он посидел рядом с Алешкой, глядя, как он пишет. Спросил у Кати:
– А где Васька?
– Василь Егорыч? – переспросила Катя, – Они вон в той комнате. В зальце. Собираются.
– Я замечаю, – заговорил Студент, заходя в зальце, – что крестьяне знают все философские и нравственные теории, которые проповедуют образованные люди, но по-своему. Я убеждаюсь, что не существует монополии образованности. Не только через книги.
Быстро вошла Ксения.
– Коряга, иди-ка живо! – крикнула она. – Вон пароход вышел из-за мыса. К обеду тут будет. Собирай всех, мотайте, заразы, на заимку…
ГЛАВА 26
В легком утреннем тумане проступили три голые мачты. За длинным лесистым островком открывался город.
В цвет воде и туману на дальнем рейде слабо дымил большой океанский пароход.
На высоком берегу маячили квадраты каких-то строений. Под берегом старый знакомец казенный пароход «Лиман», с набухшими боками, сегодня не дымил. Посередине реки виднелся трехмачтовый военный корабль с трубой под всеми парусами.
Судно уже тронулось и тихо скользило по гладкой реке.
«В далекое плавание!» – подумал Василий.
Утро было исполнено свежести, спокойствия и тишины, вид реки и гор, украшенный тонкими видениями мачтовых судов, как бы замер.
«Море близко!» – подумал Вася. Он смотрел туда, где река расступалась все шире, ниже города мыс от мыса отходили все дальше. А между ними лишь небо и вода.
Когда Василий вернулся с прииска в Уральское после полутора недель подъема против воды в ветер и непогоду, он так измок, измерзся и устал, что ему казалось, он никогда в жизни не захочет больше подходить к воде и станет приучаться к берегу.
Но сейчас, при виде далекого голубого горизонта, он почувствовал, что где-то тут близко выход в мир. Вид был хорош, сулил надежду, что и жизнь тут может быть хороша.
Он вспомнил, как мальчишкой попал с гольдами на охоте на высокую сопку, с которой видно было море, и точно такое же чувство охватило его тогда.
Пароход дал свисток и пошел прямо на город. Застроенный берег расширялся, тихо подплывал к пароходу, как бы норовя окружить его толпой домов, старых и свежих амбаров и пристаней со множеством лодок, халок и барж.
Где-то раздавались сильные удары по железу, видно клепали паровой котел в затоне. За полуостровом виднелись два небольших парохода у причалов.
Казалось, что город снова оживал с тех пор, как его обескровили, увезя отсюда все… Прииски уже закрыты, народ разогнан, но еще товары везли по старым заказам, золото из мужицких карманов еще не выкачено, надолго его хватит, и люди еще будут делать дорогие покупки. Отец дал новую жизнь этому городу.
Барабанов-отец ждал на мелях берега на тележке, запряженной буланой кобылой. Правя вожжами и понукивая лошадку, он расспросил про Егора и домашние дела.
– А Тимоху, кажется, нам не вызволить. Петр Кузьмич Барсуков сюда приехал. Оломов тут. Вцепились крепко, не оторвешь.
– И Петр Кузьмич? – удивился Василий.
– И он!
– А Санка здесь? – прищурившись от солнца и невольно улыбнувшись, спросил Вася про друга детства.
– Санка, брат ты мой, калинка, уходит в плаванье.
– Куда?
– Ты его сам спроси. Он меня не слушает и хочет жить по-своему… Иван Карпыч как раз тут. Он только что вернулся из лимана. Нынче опять огреб капитал, рыбой торговал. У него в Японию – рыба, в Китай – капуста, в Америку – меха, в цареву казну – золото.
– Так и воротим к нему, дядя Федор.
– Пошто не ко мне?
– Дядя Ваня сам просил. Может обидеться. Он всегда приглашает. Прошлый раз у него же останавливался.
– Конечно, тогда обидишь! – ответил Федор недружелюбно. – И Банзаровну знаешь?
– Как же! А Санка… не в Сан-Франциско ли собрался?
– Санка, брат ты мой…
Дом у Бердышова окнами на реку, со свежепокрашенным тяжелым забором. На стук лязгнула цепью собака. Мягко открылось высокое окно, и выглянула черная голова пожилой бурятки-экономки.
– Здравствуйте, Василиса Банзаровна! – сказал Вася.
Барабанов привязал лошадь к коновязи. Дверь распахнулась, мальчик открыл ее и поклонился. По широкой лестнице сбежал Иван.
– Че такое? Че случилось? Я только что вернулся. Я это время здесь не был. Я шел сверху и заглянул сюда на день. Получил телеграмму. Че такое? Ни че не понял! Егор живой?
Василий спокойно рассказал все.
– Отец хочет, чтобы его судили. Сказал, чтобы я объявил об этом здесь.
– Зря. Из этого ничего не получится, – сказал Иван.
– Что же делать? Я обещал сказать.
– Слово Егора – закон. Исполни и объяви, как он просил.
Барабанов, полагая, что у Василия найдется рассказать еще кое-что, и что Васька – не Егор, сразу всего не выложит, решил ради своей же пользы и дела лучше уматывать.
