Николай Задорнов - Золотая лихорадка
Илья истово перекрестился, быстро перескочил через борт и прыгнул в реку.
Задремавший часовой очнулся, увидел пустое место на скамье, тряхнул головой, словно отгоняя остатки сна, и подошел к борту, подняв ружье. На палубе послышался чей-то крик. Пароход тревожно загудел.
Некоторое время казалось, что Илья утонул. Но вот стала проступать рябь и появился след плывущего человека.
Голова вынырнула далеко, шагах в ста от судна.
Солдат старательно целился, держа на мушке мокрую блестевшую голову. Сашка смотрел со стороны. Его крепко держали чьи-то руки. Глаз солдата напрягся, казалось, от него свет шел по дулу ружья, как от свечки. Наконец он выстрелил.
Голову на воде тряхнуло, словно кто-то ткнул Илью в затылок. Голова его ушла в воду. Потом появилась судорожно согнутая рука. Видно было, как Илья перевернулся под водой.
По щекам Сашки потекли слезы, и он весь дрожал от забившей его нервной лихорадки.
– Тоже прыгать собрался? – безразлично спросил солдат.
Он щелкнул затвором.
Конвойного солдата сменили и вызвали к полицейским офицерам.
– Ты слышал, о чем говорили между собой преступники? – волнуясь спросил Телятев.
– Знакомы они были между собой? – спросил Оломов.
– Незнакомы, ваше высокородие! Чужие были.
– Как же ты узнал?
– Заметно было, высокородие.
– А говорят, они приятели и свои?
– Никак нет. Я же рядом был. Мы ели вместе.
– Неприятный случай!
Солдату велели уйти.
– Зря человек не побежит, – сказал Оломов. – Значит, пойман был настоящий преступник. И убит. Тут уж никакие адвокаты не помогут.
– В воду кануло.
Пароход встал на якорь.
Мимо шла лодка. Гребли две молодые гилячки. Дети, женщины, мужчины и старик улыбались, глядя на пароход. На носу его стоял Ибалка с цепочкой от свистка, растянутой по мундиру.
Он тоже улыбался. На мостике ходил капитан в форменной фуражке.
Поравнявшись с кормой и завидев на скамье Сашку рядом с вооруженным солдатом и полицейских, садившихся в шлюпку, гиляки переглянулись и стали грести прочь от парохода.
ГЛАВА 25
Погода предвещала бурную зиму с жестокими морозными ветрами. Теплая, затяжная осень перемежалась злыми ненастьями.
Пронесся небывалый тайфун, полосами лес повалился вокруг Уральского. Перелегли через речку Додьгу или уткнулись в воду по самые вершины ильмы, пробковые дубы и клены, и не ветер, а вода шумела в их еще зеленых ветвях.
Когда-то, прибыв сюда и войдя впервые в тайгу, глядя на эти деревья, удивлялись крестьяне.
– Какие дубы повалились! – рассказывал Федор Кузнецов, возвратившись с заимки, – когда еще молодые такими вырастут.
Местами тучные лесины с поднятыми корнями прилегли на сучья ближних крепких еще деревьев. Лес, которому бы еще стоять и жить, прочесала буря и вырвала все, что удалось. Мостами упали совсем молодые кедры, а уцелели могучие старики.
Пароходы еще ходили. В низовьях стояла хорошая погода.
Кузнецовы перегнали скот на заимку. Коровы мычали зло, видя дорогу, загороженную буревалом. Их обгоняли целиной, по мелкой чаще.
Кета прошла.
Ночью кто-то взошел на крыльцо, потоптался, видимо, почистил сапоги, прошел сени, распахнул незапертую дверь в избу, прошел через кухню, зная куда идти.
Егор не спал. По смутным очертаниям фигуры, он узнал Василия и почувствовал, что-то случилось. Васька напряжен, словно в страхе.
– Отец? – неуверенно спросил он.
– Тут я, – спокойно ответил Егор.
Сын прошел в густую тьму к кровати, на которой лежал отец. Егор, почти не видя его теперь, почувствовал, что страх и напряжение покинули Ваську, и словно невидимые лучи сыновьего тепла обдали его душу.
Быстро спрыгнула с кровати мучившаяся весь вечер ногами Наталья.
– Что случилось? – спросил отец.
– Разогнали.
– И слава богу! – сказала мать и стала чиркать спичками.
– Илья убит, хотел бежать. Плыл через Амур, солдат стрелял его, – сказал Василий. – Я пиджачок его привез…
– Боже мой! – ужаснулась Наталья.
– Кто, ты говоришь, кто убит? – спросил из последней комнаты дедушка Кондрат и стал подыматься.
Загорелась лампа.
Наталья подошла к Васе и посмотрела в его лицо, оно изможденное и грязное, словно жизнь обезобразила его до неузнаваемости.
– Катя где? – с потаенным страхом и нетерпением спросила она.
– Идут…
– Вы не одни? – спросил отец. Он поднялся и, жалея, горько поцеловал Василия.
– Как ты? – спросил сын.
– Стою!
– Полиции нет? – спросил Василий с беспокойством.
– Что делать! Пусть все идут, – ответил Егор понимающе.
Василий вышел на улицу и негромко присвистнул. В избу завалилась целая толпа оборванцев.
– Ур-ра, президент жив! – закричал Студент, подымая ружье.
– Здорово, сват! – прохрипел Федосеич. – Старый дуб, долго пролежал в своей бухте?
– Мы очумели, президент, озверели, но… – воскликнул Студент. Последние дни были самыми счастливыми в его жизни.
– Мыться? Баню топить? – растерянно спросила Наталья.
Где-то послышались женские голоса.
– Утром – на заимку, – сказал Егор, – потом решим, что делать.
– Мы общественное золото привезли, – сказал Василий.
– Че у вас творится? – пригибаясь, в низких дверях кухни стоял Петрован. – Вернулись? Заразы! На заимках у нас не то что артель, роту упрятать можно…
– К Сашке, может?
– Нет, не надо. На заимке лодки есть, – ответил Егор.
– Погиб Илья…
В грязных шелковых шляпах и в ватниках поверх городских жакетов со стоячими воротниками появились с чемоданом и мешком Ксенька и Катерина. На прииск приезжала портниха и нашила золотишницам модных нарядов. Была там и шляпница.
– Маманя, че топить? – сразу спросила Катерина, обхватив Наталью за шею и целуя ее.
– Уж топлю, доченька! – ласково ответила Наталья.
– Зачем на заимку? Айда ко мне, – сказал Петрован. – У меня изба новая, три комнаты…
– Отец че-то у нас боязливый стал, – говорил он, уводя по невидимой тропинке гостей через траву и рытвины.
* * *Ночью Катя всех перепугала в доме Егора. Она вскочила и стала истерически рыдать, потом кинулась к Наталье, залезла под одеяло, уткнулась ей в грудь.
Василий вскочил, подбежал босой, спросонья не разобрав, что случилось.
– Что с тобой? – спросил он жену.
– Не трогай! – закричала Катька. – Убью топором! Я всех вас покрошу! – кричала она и в страхе прижималась к Наталье, стараясь спрятаться к ней под одеяло с головой.
– Ты ее не тронь! – прикрикнула на сына мать и закашлялась.
Катя стихла. Через некоторое время она сказала:
– Мама, зачем вы его так… – она поплакала, заслезив Наталье грудь рубахи, и уснула.
Утром Василий сказал Татьяне:
– Я привез его вещи… Иди отнеси Дуне.
– А че же сам? – спросила Таня.
Васька не знал, что сказать.
– Иди, гляди ей в глаза, – сказала Катя. – Вот так! Теперь уж не стыдно!
– Вместе пойдем, – сказала Татьяна. – Страшно, брат! Она тревожится. Тут пароход приходил, и нам сказали, что кого-то убили полицейские… А из Тамбовки приехала она такая повеселевшая, свеженькая, как грибок.
Вася и Татьяна зашли в дом молодых Бормотовых. Дуня разливала горячее молоко детям, усевшимся за стол. Она не видела мешка в руках Василия. Ей не хотелось смотреть на него.
Василий заметил, что она посвежела лицом и стала тонкой и гибкой, как в девичестве. Но показалась она Васе невеселой.
– Вот его вещи! – сказал Василий.
Дуня схватилась за голову и глянула на Ваську, выкатив глаза, лицо ее перекосило в таком ужасе, словно на нее навели дуло, и она пятилась, ожидая выстрела.
Дети расплескали молоко. Старший кинулся, к матери и со злом оттолкнул Василия.
– Не трогай маму!
– Уходи, Василий! – сказала Таня, видя, что зря привела его.
Дуня вдруг утихла, словно что-то вспомнив. Она закрыла глаза кулаками, потом чуть слышно молвила:
– Это я его убила…
Она встала, развязала мешок, достала пиджак Ильи, сморщенный и измытый в воде и высушенный товарищами на солнце, увидела навитые на пуговице свои волосы. Горько скривилась и села, повесив голову.
Таня молча обняла ее…
* * *Отец Алексей отслужил панихиду по Илье. В церковь съехались крестьяне и гольды со всех окрестных селений.
Дуня с детьми стояла сумрачная и замкнутая. Проблеском серебра сверкали ее пышные волосы. «Раненько бы!» – подумал Егор.
– Ты не знаешь, где Бердышов? – спросил Егор на другой день, зайдя к ней в избу.
– Не знаю, – ответила Дуня. Она обняла детей за плечи и, помолчав, добавила сухо: – Наверное, в городе…
* * *Егор, начавший было ходить, в эти дни опять слег. Он был слаб и не мог поехать в город.
Василий послал телеграммы Бердышову и Барабанову, получил от них ответы и решил ехать в город сам, распутывать все дела, постараться выручить людей, а если придется, то и отвечать за себя и за отца. Егор соглашался.
