Королева Бона. Дракон в гербе - Аудерская Галина
Вельможи, озабоченные, растерянные, выходили из покоев, а она кричала им вслед:
— А сваты все равно поедут на запад! Во Францию! Сенаторы могут объявить об этом всему миру!
— Хрипя и давясь от злости, она добавила уже тише.
Она, наверное, кричала бы еще громче, если бы знала, что в ту же ночь Лясота отведет короля подземным ходом в Радзивилловы палаты. Лясота, подкравшись, отворил низкие дверцы, внимательно огляделся по сторонам, наконец шепнул:
— Прошу вас, государь!
— Останься, покарауль здесь, — приказал король и вошел в палаты.
В ближайшем же покое его встретила приближенная Барбары Богна и повела за собой. Но, к удивлению Августа, Барбара не выбежала навстречу. Она сидела в самом большом покое, красивая, но испуганная и грустная.
— Где я? — спросил король, входя. — Это не ваши покои… И вы после стольких дней разлуки не встречаете меня? Не бежите навстречу?
— Я так скучала… — призналась она.
— А я? Думал: лучше смерть. Но тогда отчего вы встречаете меня… так холодно.
— Я не думала… Не надеялась… Потому… — прошептала она.
Обняв ее, он спросил:
— Вы боитесь? Чего же? Бог мой! Чего вам бояться, когда я с вами?
— Мой брат, Черный, меня корит, грозится. Говорит, позорю Радзивиллов…
— Ну, в нем-то я уверен. Он предан мне душою и телом.
— Но и Рыжий просил вас, государь, по ночам сюда не ходить. Не хотят бесчестья…
Король помрачнел, нахмурился.
— Скажи на милость, какие чувствительные. А кто еще при жизни Елизаветы меня на охоту заманивал? Уж не Рыжий ли? А кто в Рудник скую пущу, в охотничий замок вас каждую ночь ко мне привозил? Уж не Черный ли? Тогда любовь наша ему не мешала.
— Но, господин мой, злые языки…
— К черту! — воскликнул он. — Я столько слышал о вас от недоброжелателей и завистников — и всем не верю.
— Но чему-то верите? — спросила она огорченно. Король обнял ее еще крепче.
— Любимая моя! Меня воспитал италийский двор, научили прекрасные синьорины. Если бы я сказал, что люблю стыдливый румянец и невинность, это была бы неправда. Я никогда не соблазнял добродетельных наивных девиц.
— Но, государь мой…
— Не слушайте братьев. Они плохие советчики. Не читали ни Ариосто, ни Аретино. А меня очаровала ваша смелость, жар объятий, и то, что в любви вы забываете обо всем… Не отворачивайтесь, не опускайте глаз, вспомните лучше, что нас связывает. Незабываемые ночи…
— О да…
— Безоглядная, шальная любовь…
— Да.
— И при этом нежность, верность до гроба…
— О да, да, господин мой…
— Так что нам сплетни?! Обиды Радзивиллов? Завтра я отправлю ему арабского скакуна, которого он хвалил. Сразу утихомирится.
— Кто знает?
— О боже! Неужто не по душе вам, что я, забью про обеты, поддался соблазну и пришел. Какая жаркая нынче ночь. Ведь это уже первое августа, день моего рождения! Государственный праздник. А мы в разлуке, словно на нас наложили покаяние. Я в Нижнем замке, вы — здесь.
— Они предпочли бы видеть меня там…
— Где же?
— В великокняжеском замке.
— Вот как?
— Я не о себе, о братьях говорю, — с жаром продолжала она. — Мне, рабыне вашей, везде хорошо, даже в лесу, только бы быть с вами. Рядом. Но братья…
— Быть может… Мы еще об этом поговорим. Завтра… на неделе. А сейчас я прошу вас, улыбнитесь, не хмурьте лоб… Неужто в столь торжественный день вы не выпьете за мое здоровье?
— Как вам будет угодно, господин мой! Я раба ваша… Всегда…
Она обвила руками его шею, губы их слились в поцелуе. Но в то же мгновенье за стеной послышался топот, раздались крики.
— Стойте! О боже! Ни шагу дальше! — взывал Лясота.
— Пусти, а не то… Бери его! Хватай! — слышались чьи-то голоса.
— Это засада! — кричал Лясота.
Неожиданно дверь с грохотом открылась и на пороге появились оба Радзивилла и Лясота. Но Рыжий оттолкнул его и захлопнул перед придворным короля дверь. На мгновенье наступила тишина.
Наконец Август сказал:
— Что это? Насилие над королевским слугою?! В моем присутствии? Неслыханно!
Рыжий склонился в низком поклоне.
— Светлейший государь, мы, рабы ваши, смиренно вам кланяемся и счастливы видеть вас в этих стенах. Но только о том, что в доме нашем столь знатный гость, мы и ведать не ведали. Зашли к сестре сказать ей спокойной ночи. Это ведь не возбраняется?
Не найдясь с ответом, король обратился к Черному, в преданность которого верил.
— И вы, маршал, с братом заодно?
Но Черный и не подумал осудить Рыжего за дерзость.
— Ваше величество! Признаться, и я весьма удивлен… Совсем недавно вы поклялись, что не будете тайком наведываться к сестре нашей, Гаштольдовой вдове.
— И был верен слову, — поспешно сказал король.
— Всего одно воскресенье, — с насмешкой заметил Рыжий.
— Дай мне сказать! — прервал его двоюродный брат. — Вы, ваше величество, не станете отрицать, что пришли сюда вопреки уговору и клятвам. Мы просим ответить: зачем вы пришли? Как собираетесь возместить нанесенное сестре и всему роду нашему оскорбление, о котором в Литве уже давно ходят толки?
— Я пришел тайно, но вы тайное делаете явным, — рассердился Август.
— Долго ли терпеть нам бесчестье?
— Наговоры людские? — бросил Рыжий.
— А что вы можете знать? — презрительно сказал король. — Быть может, мой сегодняшний приход — великая для вас честь, да и прибыль принесет вам немалую? И даже славу?
— Дай-то бог! — прошептал после раздумья Черный, но Рыжего уговорить не удалось.
— Мы уже слышали обещания. Сыты по горло. А теперь довольно — время пришло спросить Барбару: как долго можно с бесчестьем мириться? Или вовсе в грехах погрязнуть хочет?
— Нет, — прошептала она. — Только я… О боже! Боже…
— Слово сказано. Если эта ночная встреча обернется для нас не позором, а славой, коль скоро вы и впрямь любите сестру нашу, просим нижайше господина нашего и повелителя…
— Просим следовать за нами, — грубо перебил его Рыжий.
Сигизмунд Август грозно нахмурил брови.
— Я? За вами? Куда же?
— В домовую церковь, — пояснил Рыжий.
— В церковь? — повторил король. — Вот как? Насилие над королевской особой?
Барбара, испуганная, дрожащая, прильнула к нему.
— Вашей милости себя вверяю, господин мой. Клянусь! Поверьте… я ни о чем, ни о чем не знала!
Он посмотрел на нее внимательно, словно желая прочесть ее мысли, наконец сказал:
— Я вам верю. Но время наших общих молитв еще не наступило. Да у меня и нет охоты молиться.
Однако братья не унимались. Черный, не желая уступить Рыжему в лихости и уверенный в том, что царственная птица уже попалась в сети, сказал с нарочитым смирением:
— Ваше величество, коль скоро встреча эта не бесчестье, а честь для нас великая, униженно просим и просить не перестанем. Дайте клятву слуге божьему перед алтарем. Сегодня же.
— Ах так? Все готово? Вы следили за мной? Плели интриги? — возмутился Август.
— Помилуйте, ваше величество! — лицемерно возразил Рыжий. — Вы ведь дали королевское слово сестры нашей больше не навещать. Откуда нам было знать, что именно сегодня вы нарушите обещание?
— В сей, столь торжественный для вас день… — добавил Черный.
— Довольно! — крикнул король и обратился к Барбаре: — Я готов исполнить тайное желание ваше. Не их, а ваше. И по доброй воле своей, а не по принуждению дам нынче обет. А силой никому еще от меня ничего добиться не удалось. И не удастся.
— Да, государь мой, — сказала она, покорно припав к его ногам.
— Ну, а теперь… В часовню ведите… По доброй воле своей дам клятву…
— Перед лицом слуги божьего, — напомнил Рыжий, но король глянул на него с таким презрением, что он тотчас же отступил.
Чьи-то, невидимые до той поры, руки тем временем открыли тайные дверцы в стене, ведущие прямо в домовую часовню. Она была ярко освещена, а в глубине, на ступеньках алтаря, стоял на коленях ксёндз. Король глянул на обоих братьев с насмешкой.
