Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.2
Волевой, собранный, поехал по рати. На речи Ивана Исаевича повольники горячо отвечали:
— Не пропадем, воевода. Вон нас сколь собралось, и без дворян управимся.
— Добро, что не в сече предали. Знать, невтерпеж им боле с мужиками стоять. Быстро улепетнули, — проронил Сидорка Грибан.
— Быстрая вошка первая на гребешок попадает. Не уйти изменникам от погибели. И за стенами достанем! — степенно молвил Семейка Назарьев.
Достанем! — дружно вторили ратники.
Иван Исаевич велел позвать к себе Нечайку бобыля и Мирона Нагибу. Строго спросил:
— Дворянская конница меж ваших полков прошла. Почему не остановили? Почему дозволили сдаться?
— Обманом взяли, Иван Исаевич, — отвечал Нагиба. — Мы-то всегда настороже. Сутемь, снег, но дворян углядели, тотчас вестовых послали. Те вернулись и сказывают: дворяне надумали на царев гуляй-город навалиться. Надоело-де под Угрешским монастырем стоять. Мы с Нечайкой немало тому подивились: не столь уж и велико у них войско, чтоб гуляй-город взять. На гибель, гутарим, пошли. Трудно едут. Вот, дурни, мекаем, ухнут сейчас пушки дробом — и повалят конницу. Видим, под самый городок подъехали, а пушки молчат. Вот тут-то нас и осенило: измена! Подняли казаков — и вдогонку. Почитай, на хвосты сели, едва в гуляй-город не ворвались. Кабы чуть пораньше.
— Кабы, — буркнул Болотников. — Неча было ворон считать.
И надо ж было ему отлучиться в этот час под Данилов монастырь. Да и как не отлучиться? За последние два дня Михаил Скопин трижды налетал на полк Юшки Беззубцева, налетал дерзко, нанося ощутимый урон. Помогала воеводе и сама обитель: за каменными стенами засели не только оружные монахи, но и большой отряд московских стрельцов. С появлением конницы Скопина иноки и стрельцы выскакивали из ворот и храбро рубились с повольниками.
Болотников хотел поймать Скопина в западню, но молодой воевода ускользал из самых искусных, казалось бы, ловушек и продолжал лихо задорить рать, нападал то под Симоновым монастырем, то за Яузой, то у Заборья.
«Ловок же князь Скопин! — подумалось Ивану Исаевичу. — От такого любой беды можно ждать».
Раздумья Болотникова прервал колокольный звон — громкий, веселый, раскатистый; казалось, все сорок сороков московских загуляли праздничным перезвоном. А затем гулко заухали пушки.
— Что за веселье на Москве? — пожимая плечами, глянул на Ивана Исаевича Нечайка.
— Аль невдомек? — нахмурился Болотников. — Никак царь Василий Ляпунова чествует. То ль не победа, тьфу!
Добрый час гудели колокола и гремели пушки, добрый час терзали душу повстанцев.
«И зелья Шуйскому не жаль, — качал головой начальник пушкарского наряда Терентий Рязанец. — Ужель большой припас имеет?»
«Господи, звон-то какой! — истово крестился Сидорка Грибан, изумляясь заливистому медному реву тысяч колоколов. Ему, жившему век в сирой захудалой деревеньке, отроду не доводилось слышать такой веселой, неистовой, оглушительной гульбы звонниц. — Господи, творец всемогущий! Благость-то какая, будто сам Христос явился на Москву. Христос!.. А что, как и в самом деле?! — Сидорке стало жарко. На Москве духовному мужу видение было. Будто слышал он, как Богородица с Христом беседу вели. Чу, в московском храме то приключилось. Де, Христос страшно разгневан. Мужичья смута — кара божья за тяжкие грехи народа. Нельзя-де боле крамолить и проливать кровь. Остановитесь! Покиньте злого еретика и антихриста Ивашку Болотникова, он сатане предался. Ступайте с миром по домам, вернитесь к сохе. Чтите своих господ, кои царем и богом поставлены. А коль не кинете воровство, то еще более тяжкие беды ожидают Русь. Суда божьего околицей не объедешь, пошлет господь великий глад и мор, и никому не будет спасенья. Остановитесь, остановитесь, пока не грянул Страшный суд! Покайтесь — и всемогущий бог простит все грехи. Нет пути православному с Ивашкой Болотниковым. То злой ворог и разоритель веры христианской! Оставьте разбойника и кровоядца, покайтесь — и великий государь отведет от вас карающую десницу. Покайтесь!
А колокола все звенели и звенели, и чем дольше слышался их звон, тем все тягостнее и смятеннее становилось на душе Сидорки.
«Господи! И надо ли было убегать из деревеньки?» — внезапно подумалось ему.
А колокола все звенели и звенели, раздирали душу.
«Экая силища у Василия Шуйского! — думал Вахоня Худяк, слушая, как мощно ухают с московских стен тяжелые пушки. Вот тебе и Василий Шуйский. Давно ли на своем дворе с холопами лаялся (не забыть Вахоне холопства у князя Шуйского), давно ли с плеткой по людским бегал — и вдруг на царский трон взлетел. Эк пушками стращает! Силен, силен Василий Иваныч. Вот и слушай ныне Болотникова: Шубнику погибель неминуема, не мы, так сам народ московский его сокрушит. Не царствовать боле Шубнику!.. «Не царствовать». Легко сказать. Вон у него какая силища! Попробуй, сунься — костей не соберешь. Не зря ж, поди, Ляпунов с дворянами к Шуйскому переметнулся. У дворян нюх собачий: кто в силе — тому и службу нести… Не оплошать бы с Болотниковым, не потерять бы голову под московскими стенами».
«Звони не звони, а конец твой скорый, царь Василий, — посмеивался Семейка Назарьев. — Тщетны твои потуги: сам себя под мышку не подхватишь. Напрасно весельем исходишь. Не прельстить тебе не москвитян, ни повольницу. Гром твой, что мыльный пузырь. Не усидеть тебе ныне на престоле. Народна дубина тяжеленька, крепко шмякнет… Пали, пали. Грозила мышь кошке, да из норы».
Вернулся лазутчик из Москвы, принес весть от Аничкина.
— Ну как он, как посад? — нетерпеливо вопросил Иван Исаевич, жадно, цепко всматриваясь в лицо лазутчика. Уж слишком томительно ожидал он вестей от Матвея. Быть или не быть великой крови? Брать или не брать боем Москву? Все зависело от посада.
— Бог милостив, воевода! — бодро молвил лазутчик. — Матвей Аничкин привлек посад на нашу сторону. Народ согласен выдать братьев Шуйских. Завтра жди посольство от всего люда московского.
Иван Исаевич, не скрывая радости, налил лазутчику вина.
— Выпей, друже. Добрую весть Матвей прислал!
Молодец же Аничкин. Не зря послал его на Москву.
Молодец! Сколь сметки, сколь отваги понадобилось, чтоб всколыхнуть посад. «Народ согласен выдать братьев Шуйских». То ль не удача! Прорвался-таки нарыв. Не хочет боле терпеть черный люд боярского царя. Как ни хитрит, как ни тужится, как ни изворачивается Шубник, но веры ему нет. На кривде далеко не ускачешь. Изверился московский трудник в Шубнике.
Иван Исаевич поделился вестью от Аничкина с воеводами, те довольно загалдели. Один лишь Беззубцев в рот воды набрал.
— А ты чего молчишь, Юрий Данилыч?
— Думаю, Иван Исаевич… Завтра, сказываешь, послов принимать? Дело не простое.
— Эка невидаль! — рассмеялся Нагиба. — Примем казачьим обычаем. Была бы хата да горилка.
— Горилка сыщется, а вот о хате, Иван Исаевич, надо бы подумать. Не в сей же курной избенке послов встречать. Что они скажут, о чем подумают? Москва пришлет послов, чую, дотошных. Так неужель Большому воеводе царя Дмитрия в эдаких хоромах срам терпеть?
— Что предлагаешь, Юрий Данилыч?
— Коломенский дворец, воевода. Небось слышал, что в нем каждое лето цари проживают. Всей Руси сие знатное место ведомо. Случалось, тут и заморских послов принимали, великие дела оговаривали. Ныне и наше дело великое.
— Но мы ж не цари, — молвил Нагиба.
— Зато именем царя Дмитрия дело вершим! — громко и отрывисто заключил Юшка.
Совет Беззубцева пришелся Болотникову по душе. Пожалуй, и впрямь надо встретить посланников Москвы в Коломенском. Встретить достойно. Пусть Москва видит, что войско царя Дмитрия не только могуче и крепко, но и наделено его большой властью.
И о другом надумал воевода: перенести стан свой в село Коломенское. Пусть на высоком правом берегу Москвы-реки и встанут Большой и Передовой полки. Об этом Иван Исаевич еще подумывал, когда велел опоясать Коломенское крепостицей.
А крепостица получилась на славу.
— Ну что, Мирон, и ныне сомненье имеешь? — спросил Болотников, когда закончили поливать телеги и сани, набитые соломой.
— Кажись, изрядно получилось. Добро бы тяжелым ядром колупнуть. А вдруг не выдюжит?
— Все еще не веришь, дьявол! — Болотников повернулся к стремянным. — А ну скачите за Терентием Рязанцем. Пусть притащит самую могучую пушку.
По ледяному валу выпалили четырехпудовым чугунным ядром из тяжеленного осадного «медведя». Ядро будто от железной стены отскочило. Выпалили в другой раз, в третий, но крепость выстояла.
Мирон Нагиба снял перед Болотниковым шапку.
— Теперь верю, Иван Исаевич. Никакой вражине не пробить сию крепость. Ну и башка у тебя, воевода!
Иван Исаевич ходил по дворцу и не переставал изумляться:
