Фаина Гримберг - Анна Леопольдовна
Я знаю, что движет мною. Странная устремленность, нет, не к смерти, но к собственному погублению. В сущности, я всегда желала погубить свою жизнь, желала, сама того не сознавая. Все мои действия, все мои поступки вели, нет, не к моей смерти, но к погублению моей жизни… Надеюсь, вы поймете меня…
Я написала императрице свой отказ покинуть Брауншвейгское семейство, но попросила позволить мне написать брату; я полагала, он вернулся в наш старый замок… Императрица ответила мне любезным посланием, в котором отозвалась с большой похвалой о моей верности и преданности, но и уведомила меня о том, что переписка с братом покамест не возможна для меня.
Все было кончено. Я снова погубила себя. Я могла бы увидеть моего возлюбленного…
* * *Принцессе Елизавете пошел двадцать четвертый год. Она очень хороша. Сложись иначе ее судьба, она могла бы сделаться выдающейся правительницей. Она умна и по-своему решительна, в ней нет хрупкости ее матери. Елизавета высока ростом, она несколько напоминает свою двоюродную бабку Анну Ивановну, а также и известные мне изображения Петра Великого. У принцессы Елизаветы прекрасные черные волосы и большие темные глаза, чуть навыкате. Помню, мне когда-то рассказывали, что огромные и навыкате глаза – «яблоки» – были у матери Великого Петра, царицы Натальи. Причесанная как должно и одетая в присланный императрицей робронд с серебряной сеткой, Елизавета красива и величественна. Впрочем, она хороша и в простой домашней робе, отделанной кружевом, собственноручно ею сплетенным. После моего добровольного отказа от освобождения принцесса сделалась особенно внимательна ко мне; не так давно она попросила у меня прощения, тем самым удовлетворив мое самолюбие. Я уже спокойна, мне некого винить, я сама гублю свою жизнь.
* * *По указанию нашего доброго покровителя Головцына на конец-то сменена воинская команда. Прежняя караулила нас, бедных узников, много лет. Можно было только сожалеть этих солдат и офицеров, которые принуждены были проводить свою жизнь в гиблом месте, в медвежьем углу, кос неть в пьянстве и мелочных ссорах, стариться без семей, без возможности совершить воинский подвиг. Теперь наконец-то они уволены от службы, получили чины и денежное вознаграждение благодаря ясному уму императрицы и доброте архангельского губернатора Головцына. Иные из них остаются в Холмогорах, потому что им некуда возвращаться, за эти долгие годы их службы родные их умерли, имущество, остававшееся на родине, расхищено. В сущности, жизнь этих несчастных погублена, изошла в мелочных дрязгах и тоскливом пьянстве.
Новая команда составлена из людей достаточно молодых. Но, должно быть, и им суждена та же участь – состариться в караульных у секретных узников. Сегодня на прогулке в саду сопровождал нас один из новых сержантов, некий Иван Трифонов, высотою роста и худобой напомнил он мне Андрея, и потому я сделалась мрачна. Однако никакого другого сходства между этими двумя людьми не существует. Сержант имеет несколько дребезгливый голос и рыж волосом. По виду ему лет двадцать восемь. Покамест мы прогуливались, то есть обе принцессы и я, Трифонов заговорил с нами, заметив, что летнее время очень хорошо, красно. Я не имела охоты к разговору, а принцесса Екатерина не могла ясно слышать его речь, однако улыбнулась своей обыкновенной широкой улыбкой. Принцесса же Елизавета обернулась к нему и поддержала беседу, сказав, что дождей долго не было, а суши при том нет никакой и ветерок приятный. Я взглянула на нее, приметила, как она вскинула голову, и тотчас мне сделалось ясно ее внезапное чувство собственной красоты и прелести; прежде, давно, и я испытывала подобное чувство. Только странен мне показался предмет, на коий чувство принцессы явственно направилось. Трифонов был крив на правый глаз, то есть имел на этом глазу бельмо. Потому его правый глаз выпячивался белесой луковицей – мало сказать, что противное зрелище. Но еще удивительнее казалось мне то, что сей молодой человек нимало не стеснялся своего уродства и будто и не думал о нем вовсе. Он то и дело смеялся и говорил без умолку, глядя на принцессу прямо и бесшабашно. Мы сделали два круга; он успел рассказать, что происходит из обедневшего дворянского семейства, воспитан матерью-вдовой, а в службе с восемнадцати лет. Во владении его и его матери находится одно сельцо, где его матушка обитает в деревянном домишке с мезонином. Покойного отца его, также служившего в военной службе, звали Антоном Павловичем. Тотчас же Трифонов перескочил на другой предмет и принялся в достаточной степени комично излагать историю своего обучения грамоте, у немца-лекаря, разумеется. Мне было тоскливо, но он говорил так смешно, что и я едва удерживалась от улыбки. Принцесса Елизавета смеялась открыто и радостно, а принцесса Екатерина, хотя и не все могла расслышать, но, видя вокруг смеющиеся лица, также улыбалась.
* * *Принцесса Елизавета даже не заметила, что человека, столь занявшего ее чувства, зовут, как ее несчастного старшего брата, Иваном Антоновичем. Я не суеверна, но мне чудится что-то дурное во всем этом, дурное предзнаменование.
Сегодня поутру я услышала голоса внизу. Из комнаты принцессы Елизаветы обыкновенно ничего не слыхать. Я оделась, прибрала волосы и пошла вниз, но остановилась на середине лестницы. Внизу беседовали в сенцах принц Антон и Трифонов (я узнала его чуть дребезгливый голос). Речь шла о каком-то сражении. Я прислушалась. Сражение оказалось все то же, Кунерсдорфское, о котором уже беседовали принц и Бибиков. И надо же такому приключиться, Трифонов явился участником этого знаменательного сражения. Я так и не спустилась, а вернулась к себе, узнав напоследок, что принц пригласил сержанта отобедать, но осведомился предварительно, позволит ли начальство, то есть Мячков, сержанту подобный визит.
К обеду сержант пришел в черных замшевых башмаках – на белые шелковые чулки, и со скрипкой в футляре – под мышкой. Никогда еще за все эти годы обед не протекал столь весело, оживленно и непринужденно. Возникло ощущение желанной свободы, то самое, о котором я тщетно мечтала столько лет. Принцессы вышли к столу одетые очень изрядно. Трифонов ловко отводил общий разговор от Кунерсдорфского сражения на описания свои германских городов, вызывая увлечение принцессы Елизаветы, смотревшей на него во все глаза. Принцесса Екатерина не переставала улыбаться, а молодые принцы радовались внезапному гос тю. После обеда Трифонов попросил позволения сыграть на скрипке. Играл он совсем недурно, что-то наподобие менуэта. Затем позвали Михайлу, который играл похуже, но не намного. Сержант объявил танцы. Соло он исполнил несколько фигур польского, как бы обводя кругом себя воображаемую даму. Принцы Петр и Алексей пожелали присоединиться к нему и пустились рядом с ним скакать. Затем Петр потянул за руку Екатерину, приблизившись к ней в галопе; та охотно вскочила и запрыгала, схватив его за руки и растягивая рот в улыбке. Тогда и Трифонов приблизился к принцессе Елизавете и не без галантности протянул ей руку. Она коснулась его руки кончиками пальцев и стала против него, стараясь двигаться в такт музыке. Она танцевала впервые в своей жизни…
Вечером, в сенцах, разделявших наши комнаты, она пожалела мимоходом о том, что не обучена танцам. Мне следовало бы промолчать, но я не сдержалась и спросила с язвительностью:
– Это не мне ли упрек?
Мы всё стояли в сенцах.
– Нет, нет, – поспешила она ответить очень мягко…
Ах да, ведь я не так давно явила дивное самопожертвование, отказавшись от свободы… во имя чего? Достоинства? Чести?.. Во имя чего?.. Но теперь добродетельной принцессе следует сожалеть меня, быть со мною внимательной и доброжелательной… Я торопилась прогнать злые мысли. Я понимала, что советы и предостережения бесполезны. И стоит ли яриться мне, обреченной на это тесное мелочное сосуществование с одними и теми же людьми, с одними и теми же людьми… Но все же я решилась предостеречь:
– Вспомните Бину! Все может завершиться очень дурно. За мгновения сомнительной радости придется расплачиваться годами подлинного отчаяния, безумия, быть может…
– Судьба решит, – отвечала она кратко. – Или мне будет что вспомнить, или моя жизнь совершенно переменится.
Я замерла, догадываясь, затем проговорила совсем тихо:
– Не высказывайте лишнего. Никому. Даже мне!
* * *Трифонов снова в черных туфлях и со скрипкой. Чулки на этот раз также черные. Он прогуливался в саду наедине с принцессой Елизаветой, они оба смеялись. Обедал он также с нами. Его поведение странно, как будто он не имеет здесь иного дела, кроме как быть желанным гостем в семействе принца Брауншвейгского. Мячков ему не препятствует. Молодые принцы Петр и Алексей в восторге от общества сержанта.
* * *У нас обедали Мячков, Лунд и неизменный Трифонов. При таком доминировании за столом мужского элемента разговор, естественно, шел преимущественно о военном деле. Я не помню, когда видела принца Антона столь оживленным. Впервые за много лет он вспомнил взятие Очакова и говорил об этой победе, стремясь, впрочем, не высказываться о собственном участии и храбрости. Затем сержант играл на скрипке. До какой еще степени дойдет либерализм Мячкова, поощряемый Головцыным? Я попыталась обратить в свою пользу сей либеральный разгул и задала свой обычный вопрос о книгах. Я давно уже прошу, нельзя ли купить книг в Архангельске или же прислать из Санкт-Петербурга. И на сей раз ответ был сделан такой же, как и прежде: отписали в Петербург, но оттуда еще не пришло дозволение. И полагаю, никогда не придет!
