KnigaRead.com/

Иван Наживин - Распутин

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Иван Наживин, "Распутин" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Ловкий и оборотистый, с веселыми зубами, Яков Григорьевич чрезвычайно порадовал Георгиевского сперва известием о взрыве коммуны «Новая Живая вода» — «Да что же другого у этого идиота когда могло выйти?» — заметил пренебрежительно Георгиевский, — а затем в пять минут сумел убедить агентов шумного союза, что ящики или бочонки им всего выгоднее делать самим, что он на этом деле зубы съел, что для Земского союза он, конечно, в лепешку расшибется — такое общественное начинание! — что, словом, трудно выдумать дело более полезное и выгодное. На другое утро все трое поехали на катере «Отважный» в Новороссийск, в какой-нибудь час оборотистый Яков Григорьевич был забронирован от воинского начальника весьма прочно, получил на руки большие деньги и, отправив друзей по побережью скупать фрукты, сам в великолепном расположении духа вернулся домой: на войну не идти — раз, получать очень хорошее жалование — два, а что касаемо ящиков или бочонков, то их можно делать и около дела спокойно кормиться, конечно, хоть до второго пришествия. Жалко, что из-за проклятых бочонков или ящиков придется жене остаться в Геленджике, ближе к его делу, но что же делать? Всего не схватишь…

Страшно довольная Феня, очень гордившаяся своим ловким мужем, с удвоенной энергией бросилась в свою работу и для уважаемых господ клиентов своих завела при своей модной мастерской и небольшой парфюмерный магазин: тувалетные мыла с картинками, духи, пудра, помады, ладикалон. И это дело пошло чрезвычайно бойко, а в особенности с ладикалоном: поселяне и босяки, работавшие по садам и виноградникам, раскупали ладикалон нарасхват: рази может ханжа сравняться с ладикалоном! И душист, и заборист… Бабы же совсем сдурели и шили себе все новые и новые наряды, румянились, душились и все чаще и чаще бегали по каким-то секретным делам к акушерке, а другие, которые посмелее, те доходили даже до самого доктора Стеневского — того, что так неудачно лечил бедную Евгению Михайловну. Женщины валили теперь к нему валом. Кроме того, про него ходили очень упорные слухи, что лица, настроенные антимилитаристически, за соответственное вознаграждение — говорили сперва в пять тысяч, а потом и в десять тысяч, малоимущим скидка — могли чрез него с большой легкостью осуществить свои пацифистские идеалы. Во всяком случае денег он прямо не знал куда и девать, и как-то, выбрав свободный сравнительно денек, вырвался в Геленджик, осмотрел своими желтыми, точно мертвыми глазами несколько продававшихся земельных участков и, не моргнув, отхватил за сто пятьдесят тысяч хорошее имение недалеко от моря и тотчас же поставил землемеров разбивать его на мелкие дачные участки…

Все было бы в Геленджике ладно — и сыто, и пьяно, и весело, — да вот в горах, по слухам, стало скопляться все более и более дезертиров: в неприступных и бездорожных кавказских дебрях эти зеленые — так звали их по цвету кустиков, в которых они прятались, — были совершенно неуловимы. Станичники и прибрежные дачники начали опасаться возможных ночных нападений: надо же было зеленым кормиться как-нибудь! Но зеленые вели себя тихо и аккуратно. Но вот как-то раз выехавший для закупки клепки по соседним станицам и хуторам Яков Григорьевич вернулся домой бледный и расстроенный: за Михайловским перевалом на него, по его словам, напали зеленые и отняли у него целых тридцать тысяч! Он тотчас телеграфировал — господин Георгиевский требовали в деловых сношениях срочности — своему принципалу о случившемся несчастье. Чрез сутки он получил от Георгиевского телеграфный перевод на тридцать тысяч и строжайший нагоняй за то, что он таскает деньги с собой. Оправдываться по телеграфу расчетливый Яков Григорьевич не нашел возможным и отписал Георгиевскому письмом, что деньги надо завсегда иметь при себе, так как часто случайно выпадает очень выгодное дело и надо крыть разом. Помилуйте, какая же это будет практическая постановка общественного дела, ежели за каждой тысячей бегать за сорок, пятьдесят верст в банк?! У него в горах наклевывалась хорошая партия клепки. Он и теперь надеется с Божией помощью ее не упустить, но, конечно, теперь он будет осторожнее. И чего смотрит правительство?! Ежели зеленые и впредь так поступать будут, то всякому делу будет крышка, а что же без Земского союза может сделать правительство?!

Через четыре дня пришел из-за Сочи телеграфный ответ:

«Объяснениями удовлетворен точка вторично приказываю доносить обо всем телеграммами точка усиленно готовьте ящики или бочонки запятая что выгоднее запятая так как удалось закупить огромные партии великолепного чернослива и других фруктов точка деньги будут переведены по первому требованию точка сам предполагаю быть для ревизии дела недели через две точка за всякое промедление в деле будет строго взыскано точка Георгиевский точка».

После этого дерзкого выступления зеленые как-то затихли. Яков Григорьевич энергично трудился на оборону, а своей милой и ловкой мадам Александрии из Одессы он подарил хорошенькие золотые часики, браслет и брошку, и все что-то ей весело и ласково подмигивал, и хлопал ласково по плечу, и говорил:

— Не робей, мадам Александрии из Одессы! Выплывем… Ты смотри только насчет наследника старайся, а уж я обещаю тебе твердо: будешь ты у меня в автомобиле ездить!..

Действительно, через две недели Георгиевский возвратился в Геленджик и строго обревизовал все заготовки и работы Якова Григорьевича — лукавый ярославец так только, из любви к искусству, посмотреть, что из этого выйдет, показал своему принципалу клепку цементного завода за свою собственную, — все одобрил и, дав хороший аванс на расширение производства ящиков или бочонков, полетел с Догадиным в Ставрополь посмотреть, что можно сделать там в смысле обеспечения армии бараниной. Фруктов он, действительно, закупил и много, и дешево, но потом зимние бури и отчасти германские и турецкие крейсера помешали вовремя доставить к месту ящики или бочонки, и все фрукты погнили. А какой был чернослив! Французскому не уступить… Заготовка ящиков или бочонков тем не менее продолжалась энергично: все равно они понадобятся для будущего урожая… М-ам Александрии выгодно продала свою фирму в Геленджике и перебралась весной в Новороссийск и на главной улице, на Серебряковской, в красивом доме на самом бойком месте открыла большую мастерскую, над огромными окнами которой протянулась выдержанная в самом строгом стиле вывеска:

Madame Josephine

De Varsovie.

Robes. Manteaux.[44]

И ни слова больше…

И сама мадам Жозефин, полная, красивая, уверенная в себе — Феня просто сама на себя удивлялась: откуда что берется! — держалась так же солидно и стильно, одевалась великолепно, заказы принимала с большим разбором, и потому цифры ее счетов приобретали все большую округленность и полноту. И Яков Григорьевич пополнел, на толстых пальцах его загорелись дорогие перстни, и шляпу канотье надевал он эдак прилично набекрень. Он очень авторитетно ругал правительство, выше небес возносил общественную инициативу, а про Гришку Распутина при нем хоть и не говори: заест! Впрочем, и все земгусары против Гришки были весьма злы…

VI

ЗАСОХШИЙ БУКЕТИК

Описать то, что происходило на войне, на страшном и таинственном фронте, совершенно невозможно, ибо этот фронт тянулся от Хапаранды на севере Ботнического залива всем восточным берегом Балтийского моря, чрез всю Польшу и Карпаты, чрез всю Румынию до Черного моря, расплывался неопределенно по этому морю от Одессы и Новороссийска до Константинополя, а сушью шел берегом огромного Кавказа и терялся где-то в горах Малой Азии. Возобновившись на берегах Эгейского моря, фронт тянулся чрез все Балканы до Триеста, а затем, начавшись снова у подножия швейцарских Альп, заканчивался у Ла-Манша. Кроме этого, вражеские эскадры бороздили в поисках одна другой все моря и все океаны, и то и дело разыгрывались кровопролитнейшие бои то в Северном море, то где-то у берегов Южной Америки, то у берегов Австралии, то в Дарданеллах. И воздушные эскадры, скрываясь в облаках, летели делать свое страшное, нечеловеческое дело то на Париж, то на Лондон, то на немецкие западные города. И везде слышался немолчный рев чудовищных пушек, везде страшно выли пропеллеры, везде безобразные морщины вонючих окопов искажали прекрасный лик Земли, везде пылали города и села, везде тонули гигантские дредноуты, везде лилась кровь, везде люди жгли, насиловали, грабили, развратничали, пьянствовали, совершали подвиги и — гибли миллионами. И так шли дни, месяцы, годы…

Легко было описывать кампанию какого-нибудь Наполеона, когда судьбы народов и царств решались всегда в каком-нибудь одном месте, а если решения не получалось в этом месте, то тяжба переносилась в другое место, опять-таки какое-нибудь одно, определенное место: не вышло окончательного решения под Аустерлицем, дело переносилось под Бородино, не решалось оно окончательно под Бородиным, его переносили под Лейпциг, не помогал Лейпциг, добивались развязки под Ватерлоо. Конечно, боль от этих страшных операций над живым телом человечества шла и тогда на всю Европу, конечно, и тогда тысячи и тысячи совершенно неуловимых и непредвиденных причин влияли на решение кровавых споров этих, но основная разница между прежними столкновениями народов и этой всеевропейской войной в том, что тогда более или менее всегда была одна главная сцена, на которой и решалось все, а теперь было много сцен — Восточная Пруссия, Карпаты, Марна, Скагеррак, Балканы, Дарданеллы, Рига, Эрзерум и прочие, — и хотя и были более или менее важные направления, как, например, направление на Париж, тем не менее никто и ни в каком случае не мог предсказать, где последует решение всех вопросов. Оно и последовало не на затопленных полях Бельгии, не под стенами Парижа, не в Петрограде, а где-то под Салониками, где Антанта прорвала болгарский фронт и тем, наконец, сломила весь мир изумлявшее своим геройством и упорством сопротивление Германии.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*