Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
— Ха-а! — засмеялся Саипназар. — Если тебя послушать, уважаемый Генжемурат, так инглисских лазутчиков придется ловить в каждом ауле, они расплодились как саранча. Может, они и в этой юрте сидят, чай вместе с нами попивают… Просяные зерна, которые ты собрал по дорогам, мне кажутся гнилыми.
— Генжемурат клялся на Коране, — напомнил Са-ипназару ага-бий. — Сможешь ли ты сделать то же самое, опровергая его слова?
— Достаточно того, что я их опровергаю. Главе рода не нужна клятва. Я — бий!
«Вот кто первым предаст наше дело, — подумал с тоской Ерназар. — А за ним пойдут и другие. Хотелось бы угадать имя второго. И третьего. Откроет ли всевышний тех, кто нанесет мне удар в спину? Увижу ли я их лица, прежде чем сам уткнусь лицом в землю?» Клятва, может быть, не нужна бию, — принял вроде бы возражения Саипназара ага-бий. — Нужны слова, заменяющие неправду правдой. Подари нам ее!
— Я не рыскаю по аулам, как степной волк, — заносчиво отбросил пожелание ага-бия Саипназар. — У меня хватает забот в собственном доме.
Люди знали, какой домосед Саипназар, потому улыбнулись насмешливо. Улыбнулся и Ерназар.
— Ты сидишь дома, конь же твой сбил копыта на дальних тропах.
Смутился Саипназар: истина-то известна джигитам. Сделал, однако, вид, будто не понял намека, махнул раздраженно рукой и смолк.
Некому было снова прервать сообщение вестника. Агабийцы ждали новых слов Генжемурата и подталкивали его нетерпеливыми взглядами.
— На западе, за большим морем Каспием, огонь войны горит еще ярче, чем на юге. Им охвачены Дагестан, Эрман, Эзере, Гуржистан. Дагестанский имам Шамиль поднял восстание, хочет править страной сам. Далеко все это от нас, не переберешься за большое море, а увидеть хотелось бы и имама Шамиля, и его джигитов.
— А как живут на востоке наши соседи? — спросил ага-бий. — Там-то, поди, тишина?
— Нет тишины и на востоке. Хан Сержан Касым-улы, который пытался освободить свой жуз от власти русских, убит ташкентским кусбеги. Его знамя поднял младший брат хана Кенесары. Изгоняет русских из собственного жуза. Силы его, однако, ничтожны, и он терпит поражение за поражением. Последняя надежда его — помощь Хивы. К хану хивинскому Кенесары послал гонцов. Их-то я встретил в нашем ауле… Только вряд ли окажет помощь Кенесары хан, в самом Хорезме неспокойно. Недовольные ханом собирают вокруг себя людей, чтобы свергнуть правителя. Есть заговорщики и среди туркмен. Какой-то Аннамурат из Куня-Ургенча готовит нападение на Хиву…
Ухватил это имя Ерназар. Джигит, что предупредил его в Куня-Ургенче об опасности, назвал себя Аннаму-ратом. Так вот каков парень в туркменской папахе! Намерен потягаться силой с самим ханом! Что же он не раскрылся перед каракалпакским палваном тогда? Не захотел? Или не смог? Тайну такую оберегают даже от близких друзей. А Ерназар был просто путником, повстречавшимся в дороге.
— Не подумал ли ты, брат Генжемурат, отчего такое волнение кругом? — полюбопытствовал ага-бий. — Понимают ли люди, чего хотят? Не злые ли силы будоражат народ?
— Подумал, ага-бий. Сила злая есть, она, как змея, вползает в мусульманский мир. Жалит души человеческие…
Насторожились джигиты. О таинственном чем-то заговорил вестник. Таинственное же, да еще в обличий ядовитой змеи, кого хочешь и удивит, и напугает.
— Инглисы — это сила.
Ты уже называл их! — напомнил Ерназар.
— Называл, верно. Только о яде не говорил. Не знал, что яд этот смертельный. Один купец из Индии открыл мне истину. Он сказал: «Нет коварнее существа на свете, чем инглисы. Они проникают на исламские земли в одежде мусульман. Коран знают лучше, чем муллы. Язык их не отличишь от родного нашего. Они приходят к нам как дервиши, ахуны, ишаны, и мы открываем им свои сердца». Вот так сказал мне индийский купец…
— Саипназар! — обратился ага-бий к заносчивому и недоверчивому джигиту, когда вестник передал сказанное купцом из Индии. — Ты все еще считаешь зерна, принесенные Генжемуратом, гнилыми?
Обиженный, что ему, бию, Ерназар предложил поклясться на Коране и тем сравнял его с простыми ага-бийцами, Саипназар не пожелал откликнуться. Будто не слышал вопроса. Порядок требовал, чтобы джигиты подчинялись ага-бию, но и порядок отвергал сейчас Саипназар, и молчанием своим показывал, как безразличны ему правила игры и сама игра. Исподлобья, с вызовом смотрел он на Ерназара.
Да, этот предаст первым, снова подумал с болью ага-бий. Если уже не предал.
— Джигит должен быть мужественным, — издали стал подбираться к Саипназару ага-бий. — Если уронил шапку, не переступай ее, а подними. От этого спина не переломится, зато голова будет в тепле. Переступивший от гордости или упрямства свою шапку погибнет на морозном ветру.
— Я не ронял шапку и никогда не уроню, — процедил сквозь зубы Саипназар. — С чужого могу сбросить. Если шапка Генжемурата слетела, пусть ее сам и поднимает. Зерна же гнилые и поднимать не надо… Кому они нужны? Не поднимется из них стебель.
Предал! Уже не тоска, а глухая ненависть охватила Ерназара. Почудилось ему, будто дело, которое он начал, не восторжествует. Не пойдут за ним джигиты.
Отступать, однако, нельзя было. Те, что сидели перед ним, верили в него пока что и ждали чего-то. Надо сохранить хотя бы это светлое ожидание.
— Какие еще гнилые зерна ты собрал, Генжемурат? Нам, возможно, они пригодятся, — спросил ага-бий. — Рассыпь перед нами, полюбуемся!
— Рассыплю, только это не просяное зерно, а жемчужина. Дорога она мне. Встретил я и подружился с одним путешественником из России. Имя его Николай, это сын Ханыкова. Ему всего восемнадцать лет, а объездил он почти всю Среднюю Азию. Книгу хочет написать про то, как управляются города Востока. Был в Хиве, теперь едет в Бухару. Еще с одним русским я подружился, ученым Грушиным. Исследует Грушин горные породы, ищет сокровища. Приборы у него удивительные, все показывают стрелками. Стоит только поднести прибор к камню, в котором спрятано железо, как стрелка сейчас же повернется. Грушин за своими сокровищами даже ныряет на дно Амударьи. Я сам видел…
— Может, он и у нас что-нибудь найдет? — загорелся надеждой Ерназар-младший. — Степь не обижена богом.
Гостеприимный Маулен тотчас подхватил слова новичка:
— Найдет. Стрелка ему все покажет. Ага-бий, позовите Грушина в наш аул. Встретим как друга, как хана встретим…
Ага-бий вдруг засмеялся, да так громко и весело, что джигиты с недоумением посмотрели на него. Причины для веселья вроде не было.
Торопыга ты, Маулен, а все прикидываешься ленивым да нерасторопным, — сказал ага-бий. — Я еще на берегу Аму услышал твое желание и пригласил Грушина на зияпат…
— Велик аллах! — завопил счастливый Маулен. — Вот это гость! Да будет его дорога без ветра, день без облака, ночь без темноты.
Будет, — заверил Ерназар.
Много было сказано, многое было узнано нынче, а ага-бию казалось, что не хватает еще чего-то. Он посмотрел на весело оживленных джигитов, не зная, продолжить игру или остановить ее, заняться котлами, где уже небось перепрело мясо. Остановить всегда легко, продолжить трудно. Трудно, потому что не готовы ага-бийцы к принятию дурных известий. А в хурджуне с новостями, что принес Генжемурат, есть и дурные, печальные. Пусть будет как в жизни, решил Ерназар: радостное и печальное вместе.
— Из дальних странствий вернемся в родной дом, — сказал ага-бий. — Что в наших аулах, чем живут земля и народ каракалпаков?
— Земля наша цветет. Зерна будет много, рыбы — тоже. В озере у подножия горы Кусхан серебрится вода от сазанов. Сами в руки просятся. Весна была дождливая, травы густо покрыли степь, теперь скот сыт. Сбор налога хану идет по всем аулам. Денег у народа, однако, мало, и лишь два рода — кенегес и мангыт — расплатились со сборщиками. Остальные пока в долгу у правителя Хорезма. Нелегко людям, но не ропщут, трудятся, живут по законам шариата. За тот лунный месяц, что прошел со дня последнего зияпата, один лишь степняк нарушил закон.
— Кто этот степняк? — встревоженно спросил Ерназар.
— Агабиец. Он среди нас, в юрте Маулена-желтого.
— Что сделал он?
— Похитил у вдовы из рода бессары двух коров и продал их в Хиве. Вчера вернулся в аул с полной сумой денег и на коне ага-бия…
— Касым! — вспомнил происшествие на хивинской улице Ерназар.
— Касым! Вот он! — Генжемурат показал пальцем на джигита, сидевшего у стены.
— Клятвопреступник! — загремел голос Ерназара. — Выходит, не тебя оклеветали хивинцы, а ты их оговорил! Судья Фазыл, вели связать вора!
Касым, почуяв близкую расправу, кинулся к двери, но двое джигитов преградили ему путь. Через минуту он был уже связан и лежал на пороге юрты, жалостливо скуля и прося пощады.
— Есть еще нарушитель шариата. Саипназар! С людьми обращается как со скотом, плеть в его руке не отдыхает. Нынче утром с ним хотел поздороваться его работник, так Саипназар вместо руки сунул ему ногу.
