Орест Ницман - Мессия, пророк, аватар
Тем временем так потемнело, что Рови понял: отыскать жилище гуру не удастся. Перед ним возникла скала. В отчаянии вглядывался он в темную вздымавшуюся стену: как тут разберешь, где жилище старика? В скале Рови нащупал выступ, присел на него. «Пробуду здесь до рассвета, – решил он и подумал: – Что же сказать старику, как объяснить свое отсутствие? Придется врать, когда наступит утро. Ах, как нехорошо получилось…»
Но что это за шорох? Шаги? Человек или зверь?
Кто-то легко и быстро приближался. Рови подобрал ноги, сжался в комочек. Темнота сделалась почти непроницаемой. Вдруг прямо перед юношей возник силуэт.
– Не найти пещеру? – раздался голос гуру. – А зачем уходил?.. Зачем шел за мной? Следил за нами – мной и Богом?
– Ты меня видишь, учитель? В такой темноте?
– Так же отчетливо, как если бы сейчас был день… Я вижу в темноте… Так ответь – зачем следил за мной?
В голосе гуру слышались осуждение и какая-то особенная жесткость. Его, приобщенного волей Бога к высшим тайнам и Откровениям, и этого безвестного мальчишку, этого выскочку, который думает, что уже что-то постиг в сложной картине мироздания, разделяет непреодолимая пропасть, и наводить мост общения через такую пропасть вообще не стоит и пытаться – дело это ненужное. Вот что выражал голос вернувшегося учителя.
Внезапно Рови охватило чувство гнетущего одиночества. Он один во всем мире. Никто ему не поможет, даже этот старик, совсем недавно, вот только что, казавшийся таким простым и добрым. Хм! Но мальчишка Рови уже кое-чему все-таки научился у гуру: он подумал, что старик вовсе не прост и то, что открылось в учителе, еще не окончательная истина. А к истине – Рови уже знал – можно только приближаться, открывая что-то новое с каждым шагом. И значит, решил он, не все пропало, поэтому – смело вперед! Он уверен: старик сменит гнев на милость, если рассказать правду, хотя минуту назад и хотелось что-нибудь сочинить в свое оправдание. Ну, скажем, можно было бы сказать, что он, Рови, решил поупражняться в обращении с плетеной лесенкой, да вот спуститься-то он спустился, а вернуться обратно в пещеру не сумел. Проклятая лесенка ни за что не желает его слушаться. Однако старика не проведешь. Рови это понял и потому сознался: очень ему любопытно было поглядеть на медитацию гуру, на его общение с Богом. Вот и пошел вслед за учителем, наблюдал за ним, но… ничего не увидел необыкновенного и ничего не понял.
– Хотя нет, – сказал Рови, – я видел, будто тебя, учитель, окружало сияние, когда ты неподвижно восседал на камне.
– Что ж, – отвечал гуру, уже смягчаясь, – наверное, все так и было. Это значит, Бог обратил на меня внимание и постарался внушить некоторые мысли о нашем мироздании. Правильнее сказать, конечно, что это мироздание прежде всего Божье. Нашим я его назвал… в том смысле, что оно окружает нас и мы в нем существуем… Но поднимемся в мое жилище. Скоро здесь, снаружи, станет очень холодно.
Лесенка оказалась в двух шагах от камня, где уселся отчаявшийся было Рови. «Как хорошо, – подумал он с облегчением, – не пришлось лгать учителю, все равно попался бы на вранье… И неужели Богу настолько нужны и интересны люди, что даже такая мелочь не укрылась от Всевышнего?»
Они поднялись в пещеру. Гуру – первый. В темноте он привычно достал огниво и зажег пучок соломы, потом подложил в запылавший костер сухих сучьев. Дым уходил вверх, в дыру в своде пещеры. В жилище сделалось совсем тепло, и двум людям, сидящим у костра друг против друга, совсем не страшен будет холод горной ночи.
– Ну вот, – начал гуру, – теперь могу рассказать тебе про Сиддхартху Гаутаму, как обещал.
– Нет, учитель, – осмелился возразить Рови, – скажи мне сперва, общался ли ты с Богом и как это было?
– Знаешь что, мальчик, – в голосе старика опять прозвучало недовольство, – на это скажу я тебе две вещи. Первая: тебе еще рано спрашивать о моем общении с Богом, а мне – рассказывать об этом кому бы то ни было. Вторая: если учитель собирается поведать о чем-то, не сбивай его с этого намерения, ибо сие есть знак неуважения. Будь всегда терпелив, и книга знаний откроется тебе страница за страницей.
Рови виновато опустил глаза, устыдясь своей просьбы, и стал ждать, пока легкое облачко недовольства учителя не рассеется в естественном течении времени. Недолго молчал старец. Вот он подложил в костер еще немного топлива и приступил к рассказу. Старик повествовал обстоятельно. Рови мысленно торопил его: хотелось быстрее узнать о легендарном Сиддхартхе Гаутаме. Но – терпение и еще раз терпение, милый Ровоам бен Ровоам!..
Сиддхартха Гаутама, рассказывал гуру, был сыном правителя страны, лежавшей у подножия высочайших гор на свете. До юношеских лет правитель держал сына в неведении о жизни, проходившей вне стен дворца. От принца скрывали едва ли не все: и нищету народа, и жестокость войн, не говорили о болезнях, о страданиях людей, живших в нищете и бесправии. Скрывали тайну рождения человека. Ничего не должен был знать сын правителя и о жалком существовании большинства подданных в течение всей их жизни, и о неизбежности смерти каждого человека. Сиддхартха верил всем учителям, приставленным к нему отцом. Так продолжалось бы еще неизвестно сколько времени. Но вот однажды принц был ненадолго оставлен без присмотра воспитателя. Гуляя по роскошному дворцовому саду, где гортанно кричали павлины, взывая к любовным чувствам самок, а попугаи в клетках, всюду развешанных на деревьях, старческими голосами смешно повторяли слова людей, принц Сиддхартха набрел на такое место, где окружавшая сад стена оказалась разрушенной упавшим в грозу деревом. В стене образовался пролом. Это была самая дальняя часть огромного, почти беспредельного сада, и о проломленной стене, наверное, никто еще не знал – ни управляющий, ни слуги… Будь иначе, стену немедленно заделали бы.
Пролом оказался широк. Юноше ничего другого не оставалось, как свободно выйти из сада. Правда, он немного оцарапал о колючки свои белые холеные ноги. И это было первое его знание, полученное на свободе. Любознательность, а может быть, и простое любопытство повело принца прочь от дворца, а дальше – и по всей стране, не очень большой, но зато многолюдной. Камень, начав движение вниз с горы, набирает все большую скорость, и остановить его невозможно. Так и с Сиддхартхой Гаутамой. Интерес к окружавшей его жизни, ранее совсем неизвестной, нарастал. Все то, о чем ему было запрещено рассказывать, теперь он увидел воочию. Юноша узнал, увидел, понял, как появляется на свет человек, как тяжела подчас его жизнь, сколько горя выпадает на его долю, какие он встречает трудности, какие переживает радости, какие болезни его подстерегают и доводят до могилы… Прямо лавина необъяснимого обрушилась на беглеца из райского сада и царского дворца. Так что очень скоро Сиддхартха не выдержал. Не мог он больше находиться в гуще жизни простого народа. Принц должен был – он чувствовал это – уединиться, привести в порядок хаотичные мысли в голове, успокоить душу. И он ушел в горы, в пустыню, и там принялся размышлять. Ведь чтобы лучше понять предмет, нужно на него посмотреть с некоторого расстояния. Это всякий знает…
Так рассказывал гуру в пещере у костра юноше из далекой страны Иудеи.
Кое-что Рови уже слышал о Сиддхартхе Гаутаме, когда посещал школу при храме в своем родном городе… «Ах, мой городок…» – чуть призадумался Рови. Но – не отвлекаться, не грустить! Так он приказал себе. Главное сейчас – узнать все о принце и о том, что же было дальше с ним. Нетерпение юноши не укрылось от старика, но он будто умышленно не переходил к самому главному во всей этой истории – как снизошло на принца так называемое просветление и что это вообще за явление такое.
– Однажды при восходе солнца, – продолжал учитель свой рассказ, – принц сидел на вершине холма. Он глубоко задумался, веки его были приопущены, глаза сделались узкими щелочками… Попробуй-ка так прикрыть веки, сощуриться, чтобы ты мог различать предметы и одновременно видеть их будто сквозь некую пелену… Попробуй… Получилось?.. Вот так и Сиддхартха глядел на горы, на восходящее солнце. Он был неподвижен, будто каменный. Казалось, он и не дышит…
– Как ты, учитель? – прервал старика Рови. – Ты сидел как каменный, я видел…
– Да, да… Не мешай, когда я говорю. – Гуру чуть было снова не рассердился. – Но… я продолжаю… Казалось, принц не дышит… или делает вдохи и выдохи совсем незаметно… Все-таки он дышал, конечно. Человек не может не дышать долго… Так сидел Сиддхартха до полудня. Солнце уже перешло среднюю черту дня и двинулось к вечеру. Кругом была тишина. Казалось принцу, будто он даже слышит собственные мысли. Но нет, я думаю, так быть не могло. Мысли невозможно услышать. Это так только говорят: услышал собственные мысли… А вот иные полагают, что мысли можно высказать словами. Ошибаются они, ибо если оформить мысль в словах, то будет уже другая мысль. Высказанная мысль есть ложь… Постарайся запомнить… Потому и говорится: молчание – золото… Так вот, милый юноша из Иудеи, я продолжаю о Сиддхартхе. Он сидел неподвижен и нем. В его голове происходили странные вещи. В прямом смысле слова – в голове. Если бы его кто-нибудь увидел со стороны, поразился бы, а вернее всего, испугался бы даже. Голова принца начала испускать свет. Правда, кому-то могло бы показаться, что голова просто освещена заходящим солнцем, потому что все тело принца уже покрыла вечерняя тень. Но нет, вот уж и солнце закатилось, а голова все еще излучала свет…
