Сага о Бельфлёрах - Оутс Джойс Кэрол

— Помилования?

— Да. От губернатора. Полной амнистии.

— Амнистии? Для Жан-Пьера?!

В этот момент в комнату вбежала Джермейн. Она забралась на колени Леи и с восторгом принялась что-то рассказывать матери — про кошку, на которую напал огромный петух, — но Лея велела ей замолчать и убрала с разгоряченного лба девочки налипшие волосы. Желая, возможно, дать старшему поколению Бельфлёров время прийти в себя (несмотря на всю свою порывистость, Лея с невероятной чуткостью улавливала и чужие чувства), она переключилась на дочку: облизнув палец, стерла с лица девочки грязь и расцеловала Джермейн в обе щеки.

— Ну какая же ты прелесть, — шептала Лея. — Ты мое благословение.

И в конце концов, нарушив долгое молчание, Корнелия тихо проговорила:

— По крайней мере, дорогая, не бери с собой Джермейн.

Бегство

Одним ясным осенним утром, когда последние листья на золотых тополях переливались на солнце, а бирюзово-голубое небо, холодное и прозрачное, напоминало витражное стекло, Гарт с Золотком сели в его новый «бьюик» и сбежали, лишь сунув записку (написанную полудетским почерком девушки) под дверь Юэна и Лили: «Уехали женица». Они мчались на юг, пересекая границы штатов, пока, наконец, не добрались туда, где их согласились поженить за три дня; и они поженились. Из-за спешки парочка успела уложить на откидное сиденье «бьюика» лишь несколько платьев Золотка (а было их у нее видимо-невидимо: приемные родственники щедро дарили ей новые и заваливали поношенными, но в прекрасном состоянии вещами, как тут выбрать, поэтому они с Гартом просто взяли из шкафа охапку одежды), единственный костюм Гарта, который тот изредка соглашался надевать (ткань с добавлением мохера, узкие отвороты, латунные пуговицы. Брюки стали чуть коротковаты, но в целом костюм смотрелся отлично), и старую швейцарскую музыкальную шкатулку из детской. Еще они умыкнули с полдюжины вещиц из большой залы. Не понимая их ценности и руководствуясь инстинктом, беглецы прихватили с собой редкую ступку с пестиком, отлитую в шестнадцатом веке в Германии из колокольной бронзы, безделушку в стиле викторианской Англии и неизвестного происхождения пресс-папье с «метелью» внутри. Обежав ночью несколько комнат, босиком, перешептываясь и хихикая, они набрали две тысячи триста долларов наличными самыми разными купюрами — вытаскивая деньги из карманов пальто и пиджаков, из ящиков столов, из книг (в библиотеке Рафаэля обнаружился целый тайник, но некоторые банкноты были «такие чудные», что брать их не стоило) и даже из копилок, так что недостатка в средствах они не испытывали. Кроме того, у Гарта имелись собственные сбережения.

За день до этого между Гартом и его дядей Гидеоном произошла престранная стычка, объяснения которой так и не нашлось.

Несколько детей — Золотко, Кристабель и Морна — играли в зимнем саду с двумя рыжими котятами, всеобщими любимцами (вообще-то им было уже месяцев пять и они были довольно крупные, необычайно большелапые, с белоснежными усами), когда на окно вдруг запрыгнул Малелеил, их папаша. Он замяукал и пугающе человеческим жестом провел лапой по стеклу, выпустив когти. Дети оглянулись и вздрогнули от удивления (кот вот уже две недели не появлялся в усадьбе, и Лея уже почти отчаялась).

Дети впустили Малелеила в дом и с умилением наблюдали, как он радуется котятам, за которыми принялся ухаживать с материнским усердием. Полулежа, подобно сфинксу, он ухватил обоих котят передними лапами и стал по очереди вылизывать их розовым язычком, прикрыв глаза от удовольствия. А те (рядом со своим пушистым отцом они вновь превратились в малышей) громко урчали. Так близко Золотко Малелеила еще не видела. Она опустилась на колени и полными любопытства карими глазами рассматривала, как Малелеил вылизывает котят. Какой же он красивый, пускай даже и с колючками в мехе, какой шелковистый, какой роскошный, с густой шерстью, розоватой, сверкающей, такой многоцветной, что голова кругом идет: сероватый, и розовый, и оранжево-желтый, и матово-черный! А какие у него светло-зеленые глаза с черными, чуть растянутыми зрачками… Золотко прошептала, что никогда еще не видала кота, подобного Малелеилу. Она наклонилась еще ниже, всматриваясь в него. Длинные волосы мягко упали ей на плечи и теперь обрамляли узкое лицо.

— Как думаете, ничего, если я его поглажу? — спросила она.

— О нет, не надо — он пока к тебе не привык, — ответила Кристабель.

— Да ничего страшного, он добрый, — возразила проказливая Морна.

И тогда Золотко, не желая ничего дурного, потянулась к коту. Возможно, напуганный резким движением ее руки или полагая, что девочка причинит вред котятам — а может, просто взбешенный тем, что чужак посмел притронуться к нему, — он зарычал и ударил ее лапой, сильно располосовав бедняжке нежную кожу с внутренней стороны руки, ближе к локтю. Кровь брызнула из четырех оставленных когтями отметин и закапала на пол.

— Ох, вы только посмотрите, что он наделал! — закричала Золотко.

Она скорее удивилась, чем испугалась, но остальные девочки (особенно Кристабель, потому что вид крови приводил ее в ужас) стали звать на помощь, и им повезло: поблизости как раз оказался Гидеон. Он заспешил к ним, увидел, что произошло, сердито захлопал в ладоши, прогоняя Малелеила и его котят, и присел на корточки осмотреть раны Золотка.

— Не плачь, ничего страшного, — приговаривал он, обвязывая ей руку платком, который тотчас же пропитался кровью. — Не надо даже приближаться к этому проклятому коту. Ну ничего, ничего — всего несколько царапин.

Гарт тоже оказался неподалеку — видимо, слонялся без дела по коридору; он услышал крики девочек и прибежал в детскую, но на минуту позже дяди. Увидев Гидеона и Золотко, сидящих на мозаичном полу, он замер. Девочки начали рассказывать ему, что произошло, какой этот Малелеил коварный… — но Гарт, похоже, не слышал.

— Что случилось? — неестественным, сдавленным голосом спросил он. — Что с ней случилось?..

Гидеон взглянул на него и попросил:

— Сбегай за Лиссой, давай-ка — скажи, тут кое-что стряслось, Золотко кот оцарапал, нам нужен бинт и какое-нибудь обеззараживающее средство.

— Что произошло, что ты делаешь? — повторил Гарт.

Он навис над ними — высотой в шесть футов, с отвисшей нижней челюстью и безвольно опущенными руками, но длинными и сильными. Гидеон повторил просьбу, но Гарт ничего не слышал и по-прежнему молча смотрел на них.

— Ради Бога, Гарт… — начал Гидеон, но Гарт неожиданно схватил его, оттащил от Золотка и бросился на него, что-то неразборчиво выкрикивая. Кулаки его взлетали и опускались, он уперся коленом в грудь Гидеона и сдавил пальцы у него на горле. Это произошло молниеносно, поэтому девочки изумленно смотрели на них и от изумления даже не сразу бросились звать подмогу. Да что же это творится! Гарт сошел с ума!

Катаясь по полу, эти двое наткнулись на кресло, и оно отъехало к стене. Кто-то бросился к дверям. Послышались крики. Гидеон отпихнул Гарта коленом, но Гарт, с грозно пылающим лицом, растопырил пальцы и опять бросился на дядю. Он хрипел, что убьет Гидеона и ничто ему не помешает.

Они с трудом поднялись на ноги; из разбитого носа у Гидеона сочилась кровь, лицо и рубашка Гарта тоже были алыми от крови — может, его собственной, может, Гидеона, — а грудь судорожно вздымалась и опадала. Сбежавшиеся домочадцы требовали прекратить драку, но эти двое никого не слушали. Не сводя глаз с соперника, они двигались по кругу. В комнату вбежала мать Гарта, следом за ней бабушка Корнелия.

— Гарт, а ну прекрати сейчас же, слышишь! Что ты делаешь?! — закричали женщины.

Гарт бросился на дядю, тот схватил его за руки и, рыча, как звери, они рухнули на стеклянную дверь; комнату усыпали осколки, отчего все закричали еще громче. Затем оба навалились на низенькие балконные перила и с шестифутовой высоты полетели вниз, в розарий. Похоже, это падение не причинило им ни малейшего вреда — не исключено, что они вообще его не заметили, потому что борьба продолжалась с еще большей яростью.