Звезда морей - О’Коннор Джозеф

— Точно?

Призрак рассмеялся неожиданно беззаботно и мечтательно уставился в темноту.

— Лондон такой город, сэр, что побываешь, не забудешь. Говорят, там чудесно. — Он повернулся, посмотрел Диксону в глаза. — Говорят, там полно возможностей. Это правда? Говорят, там масса всего интересного.

— Вы утверждаете, что никогда не были в Лондоне, но должен заметить, что говорите вы так, будто бывали.

— Прошу прощенья, сэр. Но я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Выговор у вас не ирландский. Вы говорите как лондонец.

— Я не вполне понимаю, что угодно вашей милости.

— И вчера за ужином вы ввернули словцо, которое я не мог не заметить. Ходебщик. Если не ошибаюсь, в Лондоне так называют уличных торговцев?

— В жизни я такого не говорил, сэр. Может, ваша милость ослышались. Или не поняли мой выговор.

— Говорили, мистер Малви, еще как говорили. Если не возражаете, я напомню вам.

— Если б и возражал, не стал бы обижать вашу милость возражением.

Диксон достал дневник и негромко прочел строчки:

— «Вечером ужинал вместе с мистером Малви из Коннемары: не могу не отметить, что его речь (признаться, прелюбопытная) пересыпана лондонскими словечками. Например: ходебщик, закадыка — это про друга.

— И вы всё записываете, сэр? Этакая докука.

— Пожалуй, можно сказать, что это профессиональная привычка. Если я не запишу, то непременно забуду.

— Почетная у вас профессия, сэр: писать. Говорят, перо сильнее меча.

— Говорят. Но я сомневаюсь, что это правда.

— И все равно, сэр, этот дар — великое благо. Жаль, у меня его нет. Многие его хотят, но дается он немногим.

— Какой еще дар?

— Дар выражать свои мысли на английском языке. На языке поэтов и Писания Господа нашего.

— Вообще-то ваш Господь говорил по-арамейски.

— С вашей милостью, может, и по-арамейски. А со мной так по-английски.

— Или на жаргоне Ист-Энда. Как ходебщики.

Призрак отрывисто рассмеялся и покачал головой.

— Должно быть, я слышал это слово от матросов. А что оно значит, я не сумел бы ответить даже ради собственного спасения.

— Вряд ли вас надо спасать, мистер Малви. По крайней мере, пока.

Он устало вздохнул и недоуменно нахмурился.

— Надеюсь, вы объясните мне, в чем дело, сэр. Вы говорите загадками.

— Когда я только приехал в Лондон, газеты писали об одном деле. Оно меня очень заинтересовало, сам не знаю почему. Дело мелкого воришки из Ньюгейтской тюрьмы, который убил надзирателя и сбежал. Вы, наверное, помните. Его фамилия была Холл. Его прозвали Ньюгейтским чудовищем.

— Я ни разу не слышал о деле, о котором вы говорите.

— Ну конечно. Не слышали. Вы же тогда были в Белфасте.

— Именно, сэр. Я был в Белфасте. Славном городе на реке Лаган.

— То есть о деле вы не слышали, но помните, где именно были, когда не слышали о нем.

Малви холодно посмотрел на него.

— Я провел немало времени в Белфасте.

— А я провел немало времени в Лондоне.

— Вам повезло, сэр. А теперь позвольте пожелать вам спокойной ночи.

— Я тогда сотрудничал с одной лондонской газетой. «Морнинг кроникл». Либеральная газета. И я задался целью узнать больше о пресловутом мистере Холле. Отправился в тюрьму, изучил его личное дело. Поговорил с обитателями притонов в той части города. Несколько недель прочесывал Ист-Энд. Познакомился с разговорчивым джентльменом по фамилии Макнайт. Он шотландец. Пьяница. Так вот он рассказал, что дурачил народ в Ламбете в компании некоего ирландца по фамилии не то Мерфи, не то Малви. Из Коннемары. Жил неподалеку от Арднагривы. Как ни странно, он называл себя Холлом.

— То-то вы, наверное, обрадовались, сэр.

— Да. Этот Мерфи или Малви отсидел семь лет в Ньюгейте. Я уже говорил?

— Там полно ирландцев, сэр. Нашему брату в Англии приходится нелегко.

— Немногих посадили в тот же день, что и Чудовище. Девятнадцатого августа тысяча восемьсот тридцать седьмого года. По тем же обвинениям. Возможно, с той же внешностью.

Диксон раскрыл репортерский блокнот и достал потрепанную газетную вырезку. Дырявый листок пожелтел, как старое кружево, его слишком часто мяли и сгибали. Диксон аккуратно развернул заметку, придерживая, чтобы не улетела. Черная рамка. Двадцатый кегль. Жуткий угольный взгляд Фредерика Холла: убийца.

— Как вы сказали, — произнес Грантли Диксон, — у каждого есть двойник.

Малви медленно моргнул, но ничем не выдал вол нения. Не убрал руки с планширя. Белые, малень кие, как у девицы. Даже не верится, что они способны сделать такое.

— Чего вы хотите? — пробормотал он еле слышно.

— Это зависит от того, чего хотите вы сами.

— Вряд ли вы обрадуетесь, услышав, чего я сейчас хочу. Такой кошмар вы вряд ли забудете.

— Пожалуй, нужно поставить капитана в известность, что у него на борту убийца.

— Так бегите к нему. Удачи.

— Думаете, я на это неспособен?

— Думаю, такой холуй и блудник, как вы, способен на все. Капитану можно рассказать многое. И о других людях тоже, если вам будет угодно.

— Извините, мистер Малви, я вас не понимаю.

Малви презрительно рассмеялся.

— Если утонет один корабль, фертик, утонут и остальные. Надеюсь, ваша графиня плавает так же ловко, как раскачивает лодку.

— За прелюбодеяние не вешают, мистер Малви. А вот за убийство — да.

— Так беги за ним, если смелости хватит. Ты знаешь, где меня искать. — Глаза его сверкали ненавистью, губы кривились. — Беги, малыш. Пока не получил.

— Я не хотел вас обидеть.

— Катись к чертям, сучонок трусливый. Поцелуй меня в задницу. Я и не о таких, как ты, ноги вытирал.

— Я слышал о надзирателе. И сколько вы от него натерпелись.

— Думаешь, ты сейчас делаешь что-то другое?

— У меня нет оружия.

— Только перо.

— Перо не камень, им голову не размозжишь. Но если угодно, можете побеседовать об этом с судьей.

Малви плюнул ему под ноги. Диксон направился было прочь. За спиной его раздался голос, ледяной, как клинок:

— Повторяю вопрос. Чего вы хотите?

Диксон медленно вернулся к жертве, встал рядом с ним.

— Я репортер, мистер Малви. Я хочу услышать историю.

Убийца не ответил. Руки он держал в карманах.

— О том, как вы жили в Лондоне. Почему сделали то, что сделали. Как именно вы сбежали. Куда пошли. Ваше имя я не упомяну, а вот все остальное — да. В противном случае я сию минуту иду к капитану.

— Вот, значит, какие нынче цены. История за жизнь?

— Можно и так сказать.

— А когда мы приедем в Нью-Йорк?

— Последний раз я видел вас в Белфасте полтора года назад. Когда вас хоронили. За неделю до смерти вы дали мне интервью.

На верхнюю палубу вышли капитан с коком. Они смотрели на паруса и, кажется, смеялись. Капитан повернулся к ним в редкой пелене тумана, весело помахал рукой. Поманил их к себе.

— Решать вам, мистер Малви. Как бы то ни было, у меня все равно будет история.

— Не в Белфасте, — пробормотал тот, плотнее запахивая шинель. — Меня похоронили в Голуэе. Рядом с братом.

Левый борт, близ кормы 3.15 ночи

— Что же я за человек?

— Вы больны, Мерридит. Вот и все.

— Скверный, вы хотите сказать. Хуже всякого зверя.

Доктор с профессиональным сочувствием коснулся руки лорда Кингскорта.

— Скверну не увидишь под микроскопом. Все, что можно увидеть, имеет название. Morbus Gallicus. Это не чума и не кара. Оно делает то же самое, что и мы с вами изо дня в день.

— Что же?

— Старается выжить любой ценою.

Флаг громко захлопал, обвил мачту. Неподалеку от них две пассажирки третьего класса молились, завидев благословенный свет маяка на острове Коффин:

Ave mans Stella, Dei Mater alma; atque semper Virgo, felix caeli porta [98].

— Чего мне ждать?

— У сифилиса выделяют четыре стадии. Вы сейчас приближаетесь к концу третьей. Мы называем ее поздней латентной стадией.