Звезда морей - О’Коннор Джозеф
— Лет пять ил и шесть. Сама прошла.
— А боль в горле? Приступы головокружения?
— Время от времени.
— Видите хорошо?
Дэвидсон отрывисто рассмеялся.
— Порой я слышу, что мне нужны очки. Обычно от моей дорогой жены. Но и этим ее советом я тоже пренебрегаю.
— Ох уж эти женщины, — улыбнулся Монктон, — никакого от них покоя.
— Да.
— И все равно мы любим этих занудных мегер.
Он встал, вновь вымыл руки, тщательно вытер марлей. Закончив, взял марлю щипцами, поднес к лампе и держал, пока марля не сгорела дотла. Эта предосторожность встревожила Дэвидсона. Чего опасается доктор?
— От этой заразы есть примочка, — сказал пациент. — Отец ею лечился. Кажется, со смитсонитом. Розоватая такая.
— Верно. С цинком и окисью железа.
— Она самая. Вот я дурак, забыл взять ее с собою. Быть может, найдется в вашем арсенале?
Доктор повернулся и серьезно посмотрел на него.
— Лорд Куинсгроув, мне понадобится помощь сестры, чтобы вас осмотреть и сделать записи. Скорее всего, ничего страшного, но я хочу убедиться. Уверяю вас, стесняться тут нечего. Сестра моя исключительно благоразумна и вдобавок прекрасно обучена.
По бедру Дэвидсона сползла капля пота.
— Хорошо.
Монктон быстро вышел.
Лорд Куинсгроув услышал топот по палубе. Подошел к стене, к темному зеркалу. Под верхний правый угол рамы красного дерева подсунули вырезку из газеты. Анонсы грядущего нью-йоркского оперного сезона. Американская премьера шедевра синьора Верди. Дэвидсон осторожно приподнял край рубашки. Выпуклая бородавка размером с шестипенсовую монету. Он коснулся ее сперва указательным, потом большим пальцем. На ощупь шершавая, но не болит.
С палубы донесся задорный гомон. Он подошел к иллюминатору, выглянул в темноту. Вдали светился красный огонек. Маяк в Галифаксе. Побережье Новой Шотландии.
Вернулся доктор с сестрой. Монктон смотрел озабоченно и угрюмо.
— Разденьтесь догола и лягте вот сюда.
— Зачем?
— Вам не о чем беспокоиться, — вмешалась миссис Дарлингтон. — Как будете готовы, ложитесь. Все будет хорошо.
Они ушли в тесную соседнюю каюту. Он быстро разделся, разулся, взял одежду и обувь и последовал за ними. В каюте было очень холодно и пахло смолой. Босыми ногами он чувствовал липкие половицы. Доктор снял с койки одеяло, повесил на крюк лампу.
— Лягте сюда, пожалуйста. Это недолго.
Монктон встал по одну сторону от койки, его сестра по другую. Они принялись осматривать его — тщательно, дюйм за дюймом. Грудную клетку и пах. Подмышки и бедра. За ушами. Живот и кожу головы. Под языком. Десна. Каким то инструментом раздвинули ноздри, зажгли свечу, чтобы осмотреть носовые ходы. Время от времени доктор что-то говорил сестре, она делала записи в тетради. На палубе горланили шанти. Доктор жестом показал Дэвидсону, что нужно перевернуться на живот.
— Именно так, милорд. А теперь расслабьтесь.
Дэвидсон почувствовал, как они щупают его спину, напряженные, точно натянутая проволока, плечи, ноги, ступни, между пальцами ног, между ягодицами. Он вообразил, будто видит собственное тело с высоты: его осматривают, склонив головы, перешептываются, руки порхают по его телу, как птицы.
В тесной каютке слышалось молитвенное бормотание, слов лорд Куинсгроув не понимал: туберкулез легких. Уртикария. Десквамация. Герпес. Бормотание убаюкивало, а он так утомился, что начал засыпать. Громада корабля тянула его вниз, к матери. Он остро ощутил тяжесть своего скелета, койку, поддерживавшую его усталое тело. Море немного успокоилось. Боль утихла. Вдруг он осознал, что к нему никто не прикасается. Он открыл глаза, доктора не было.
Миссис Дарлингтон мягко проговорила:
— Можете одеваться, лорд Куинсгроув. Спасибо.
Дэвидсон поднялся с койки, сделал, что велено. Его охватила усталость, граничащая с изнеможением. Ему захотелось уйти прочь из каюты хирурга, прогуляться по палубе, глотнуть соленого морского воздуха. Полюбоваться золотистыми огоньками суши.
Без сюртука, в одной рубашке он вернулся в большую каюту и отрывисто спросил:
— Сколько я вам должен, Монктон?
Доктор точно не слышал его. Монктон отошел к столу, на котором стоял глобус, и рассеянно крутил его. Матросы пели. Глобус свистел. Монктон коснулся Африки, остановил глобус.
— Вилли? — окликнула его сестра. — Его светлость задал тебе вопрос.
Монктон обернулся. Он был бледен.
— Лорд Куинсгроув, — тихо произнес он. — У вас сифилис.
Майкл, я чувствую себя великолепно. Никогда не был здоровее. Воздух Скалистых гор идет мне на пользу. У меня есть всё, чтобы жить вольготно. И все-таки по ночам, когда я лежу в постели, мысли мои летят через весь континент и Атлантику к холмам Кратло. Несмотря ни на что, я не могу забыть родину: никто из ирландцев на чужбине не может забыть края, в которых вырос. Но увы! Я так от них далеко.
Письмо сержанта Мориса X. Вулфа из Вайоминга брату в графство Лимерик
Глава 33
ГРАНИЦА
В которой изложены разговоры, имевшие место рано утром в четверг, второго декабря, на двадцать пятый день путешествия.
(В ПРЕДЫДУЩИХ ИЗДАНИЯХ ЭТИ РАЗГОВОРЫ НЕ БЫЛИ ОПУБЛИКОВАНЫ.)
Правый борт, близ носа
Около четверти второго ночи
— Любуетесь на звезды, мистер Малви?
— Сэр. Это вы. Доброй ночи, сэр. Храни вас Бог.
— И что там, наверху, интересного?
— Ничего, сэр. Я думал о доме.
— Можно постоять с вами?
— Почту за честь, сэр.
Диксон подошел ближе, встал возле убийцы. Они облокотились на планширь, точно приятели на стойку бара в захудалом салуне.
— Арднагрива, кажется?
— Ard па gCraobhach, как мы ее зовем. Или как звали старики.
— Маленькая деревенька?
— Совсем крохотная, сэр Близ Ринвайла. Пройдешь насквозь и не заметишь.
— Я бывал в Коннемаре, но не так далеко на севере. Говорят, места там красивые.
— Да как вам сказать. Когда-то были красивые. Теперь нет.
— До Голода?
— Давным-давно, сэр. Меня еще на свете не было. — Он поднял воротник от порывистого ветра. — По крайней мере, так говорят. Старики. Но к таким рассказам надо относиться критически. Врут, наверное, от любви.
— Вы курите?
— Вы очень добры, сэр, но я не хочу стеснять вашу милость, у вас и так осталось мало.
Диксон понял, что смущает его в собеседнике. Тот преувеличивал свой ирландский акцент. Как актер в водевиле.
— У меня еще есть. Угощайтесь.
— Премного вам благодарен. Вы очень любезны, милорд.
Призрак взял сигару из серебряного портсигара и наклонился к зажженной Диксоном спичке. Руки его на удивление мягко обхватывали пригоршню Диксона, лицо в свете спички казалось клоунским. Призрак глубоко затянулся, дым попал ему в глаза, он судорожно закашлялся. Как будто не курил и взял сигару потому лишь, что предложили. Вблизи он казался еще слабее и ниже ростом. Дышал с сердитым присвистом. От него пахло холодом и старыми сапогами.
Некоторое время мужчины молча стояли у планширя. Диксон думал, как будет жить без Лоры Маркхэм и что скажет ей на прощанье. Сегодня она объявила ему свое решение: между ними все кончено.
В Нью-Йорке они расстанутся и больше не увидятся. Она вернула ему письма и милые безделушки. Нет, друзьями они не будут. Притворяться друзьями — непорядочно и попросту нечестно. Он не пытался ее разубедить — она не изменит мнения. Мерридит недвусмысленно дал понять, что никогда не согласится на развод. Никогда, об этом и думать нечего. Она заварила эту кашу, пусть теперь расхлебывает. И она будет расхлебывать, она эту кашу хлебает уже не первый год. Как бы то ни было, этот человек — ее муж.
Еще он думал о том, какая странная вещь звезды: в их свете даже простые предметы обретают таинственность. Одни видят в звездах доказательство существования Творца, импульс, который направил Землю сквозь освещенное небытие и всегда будет ее направлять, пока не уничтожит само небытие. Другие же не усматривают в их порядке никаких доказательств: скопление небесных тел, бесспорно, отличается красотою, однако ни целей, ни узоров в них усматривать не след, а значит, и слово «порядок» неточно. Никто их не упорядочивал, расположение их совершенно случайно, и порядок в этом видят лишь обезьяны, которые, разиня рот, глазеют на них с одинокой звезды под названием Земля. Так думал Грантли Диксон: потомки обезьян посмотрели на Господни отбросы и назвали их звездами. Вселенную упорядочил человек, а вовсе не Бог: лишь человек способен назвать случайность «творением», за которым стоит Бог.
