Эйдзи Ёсикава - История Хэйкэ
– Хорошо.
– Как бы ни было велико искушение, отврати свое ухо от шепота злодеев… Сосредоточься на молитвах за упокой твоих матери и отца.
– Хорошо.
– Помни мои слова даже тогда, когда достигнешь зрелого возраста. Не позволяй вовлечь себя в заговор в целях мести, чтобы снова не попасть в беду. Не забывай также, что я молюсь за спасение твоей души.
– Конечно… не забуду.
– Ты – славное дитя… Вот игра в кости, которую я обещала тебе подарить. Ты доволен?
Арико передала подростку шкатулку, покрытую черным лаком, с узором, выполненным при помощи золотого порошка.
– Какая красивая шкатулка! Можно я ее открою?
Арико улыбнулась:
– Сомневаюсь, чтобы у тебя сейчас было время поиграть. Так, Мунэкиё?
– Боюсь, что времени нет. Поклажа погружена на гужевых лошадей, эту шкатулку лучше поместить вместе с ней. Так она останется в целости и сохранности.
– Так действительно будет лучше. Более важно сейчас, чтобы ты встретился с людьми, которые просили попрощаться с тобой перед отъездом. Они ждут в помещении для слуг.
– Ждут меня?
Молодой человек не мог себе представить себе, что за люди хотели с ним проститься.
…Три фигуры, ожидавшие Ёритомо, повернулись к нему с заплаканными глазами. В одной из них он узнал дядю по матери, Сукэнори, который отказался принять в конфликте чью-либо сторону. Другой фигурой был Мориясу из дома Гэндзи, которого болезнь задержала в отдаленной провинции до подавления мятежа. Наконец, третьей оказалась старая няня Ёритомо, которая смотрела за ним с младенчества. Она стала перед плачущим подростком на колени.
– Мой юный господин, позвольте мне сегодня в последний раз подвязать ваши волосы, – сказала она. Наклонившись к мальчику, няня понизила голос до шепота: – Сейчас вы переживаете грустный момент, но это не последняя наша встреча. Ваша старая няня навестит вас в Идзу.
Затем к мальчику подошли двое других и, пока охранник стоял к нему спиной, сказали скороговоркой:
– Ты спасся чудом. Не позволяй никому постригать себя в монахи.
Пока няня занималась его прической, Ёритомо молчаливо глядел на потолок, делая вид, что не слышит, но показывая родственникам движением бровей, что он понял обращенные к нему советы и согласен их выполнять.
– Время ехать, – объявил старший из конвойных, поднявшись со скамьи и садясь на лошадь. Поманив своих помощников, он предупредил: – Готовьтесь, сейчас двинемся в путь!
Навьюченных лошадей вывели на дорогу, а группа охранников стала отгонять бамбуковыми палками толпы зевак, начавших собираться в этом месте. Конвойные, сопровождавшие Ёритомо, потянулись гуськом через ворота, ведя на поводу коня мальчика. Они покрикивали:
– Время ехать! Поторопитесь, пожалуйста!
Вскоре у ворот появился и узник в сопровождении обитателей дома Арико. Это был не обычный ссыльный, который бывает, как правило, мрачным или плачущим. Перед зрителями предстал живой, пышущий здоровьем молодой человек, легко прыгнувший в седло.
– Прощайте! – выкрикнул Ёритомо, улыбаясь и кланяясь дому Арико.
Среди провожавших были сама Арико и ее сын Ёримори.
– Будь здоров, Ёритомо! Ёритомо, прощай! – кричали они подростку, обладавшему чудодейственной силой привлекать к себе симпатии.
Сейчас, однако, он смотрел не на них, а на фигуру, стоявшую у ворот.
– Прощай, Мунэкиё! – поприветствовал Ёритомо воина с легким поклоном.
Процессия медленно двинулась по дороге, усыпанной лепестками отцветающих деревьев. Вскоре она скрылась из виду.
К тому времени, когда всадники начали подъем на Куритагути, взошло солнце. Крыши домов в столице и окрестностях, протянувшиеся от Северных до Восточных холмов, утопали в цветущих кронах плодовых деревьев. Ёритомо не раз оглядывался на реку Камо. Кто знает, какие мысли бродили у него в голове, когда он вспоминал день сражения на берегу этой реки, в котором участвовал вместе с отцом и братьями?
Молва об отправлении в ссылку знатного узника заставила жителей Оцу высыпать на берег озера Бива. Монахи, бродяги, мужчины, женщины и дети собрались поглазеть на Ёритомо. Когда он наконец появился и приготовился переправляться на другой берег озера, дядя Мориясу, которому было позволено сопровождать Ёритомо, расстался с ним в слезах.
Юноша, однако, не мог понять людей, сочувствовавших ему. «Смотрите, мне совсем чужда печаль, – как бы говорил весь его вид. – Не знаю, как ведут себя другие ссыльные, но для меня это время радости и торжества».
Как только путники сели на корабль, Ёритомо немедленно вытащил из тюка шкатулку госпожи Арико и приготовился играть. Он обратился к старшему охраннику с просьбой составить ему компанию.
Тот сочувственно улыбнулся:
– Должен напомнить вам, что вы ссыльный, а я нахожусь при исполнении обязанностей. Вы должны соблюдать правила поведения ссыльного, иначе вас ждет наказание.
– Играть в эту игру запрещено?
– Напоминаю вам, что это не развлекательная прогулка. Когда вы приедете в Идзу, то останетесь заключенным под усиленной охраной.
От досады Ёритомо нахмурился.
– Спрячь это до тех пор, пока мы не приедем к месту ссылки, – приказал он одному из слуг, отталкивая от себя рассыпанные на столе костяшки.
Охранник сокрушенно покачал головой.
– Этот ребенок, кажется, не понимает своего положения, – сказал он в сторону.
Во время длительного путешествия по дороге Токайдо старший охранник и его помощники получили дополнительные свидетельства того, что юный узник совсем простачок. Ёритомо часто пытался вовлечь их в споры о наилучших ходах в игре в кости, играл на свирели или напевал.
В то самое время, когда Ёритомо ехал в Идзу, были также отправлены в ссылку советник Моронака, глава Полицейского ведомства Корэката и придворный Цунэмунэ. Их заговор с целью смещения Киёмори еще более укрепил того во власти.
Пришла весна, и в столице снова закипела жизнь. Жители города с облегчением дышали воздухом мира и запахом цветущих деревьев. Киёмори против ожидания был погружен в массу дел. Однако он и освободился от ряда беспокойных проблем. Был урегулирован вопрос с Токивой и ее детьми: старшего сына Имаваку отправили в храм, расположенный близ Фусими к югу от столицы, и передали под попечение настоятеля с условием, что мальчика подготовят к вступлению в святой орден. Смотреть за Отовакой было поручено высокопоставленному монаху из храма Тэннодзи. Отоваке тоже прочили будущее священнослужителя. Младшего Усиваку, несмотря на возражения матери, взяли от нее и отправили с кормилицей к настоятелю храма на горе Курама, где по достижении зрелого возраста его также должны были постричь в монахи.
Когда об этом узнали люди, по столице поползли сплетни.
– И чего только не сделает женская красота!
– Не каждому так подфартит. Для этого нужно обаяние Токивы!
– Вот именно. А что было бы, будь она невзрачной?
– Скорее всего, в этом случае ее и детей не пощадили бы.
Прохожий с раздражением заметил:
– До чего же глупая болтовня!
– Сам ты дурак!
– Ты что, не понимаешь? Если бы она была безобразной, ее никогда бы не взяли служить во дворец!
– В этом нет сомнений.
– Господин Ёситомо не потерял бы из-за нее голову, и не было бы у нее троих детей.
– Вы говорите вздор! Почему вы так подозрительны?
– Тогда скажи, что думаешь об этом ты. Неужели ты полагаешь, что Киёмори пощадил троих детей без всякой причины?
– Он так поступил вполне в своем духе. Не забывайте, что он хозяин поместья Рокухара. Зачем ему мелочиться или рисковать без всякой необходимости? Было бы глупо с его стороны волочиться за вдовой с тремя детьми, когда вокруг полно хорошеньких женщин.
– О нет! Такая, как Токива, одна в Киото. Ты, видно, плохо понимаешь, что чувствует мужчина за сорок, победивший всех и вся, когда он смотрит на свою прекрасную пленницу.
Такова была основная тема пересудов в столице – разговоров простонародья, придворных и их дам, даже богословов при храмах и монахинь в монастырском уединении. Да и в Рокухаре шептались о том, в каких отношениях находился Киёмори с Токивой.
Некоторые пристройки к особняку Киёмори состояли исключительно из огороженных садов.
– Красный Нос, какой прекрасный вид! Эта клумба из роз мне особенно нравится.
– Я на это рассчитывал. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь сад на берегу этой реки может сравниться с вашим.
– И ты чрезвычайно горд, а, Бамбоку? – подтрунивал Киёмори.
– Только потому, что планировка и разбивка сада производились мною.
Киёмори рассмеялся:
– Ладно, Нос, теперь настал твой день просить вознаграждение.
– Если бы сад вам не понравился, то каким черным мог бы стать для меня этот день!
– Ох, Нос, твое хвастовство помогает мне забыть свои неприятности.
Киёмори принимал купца в одной из комнат с окном во дворик, усаженный розами, который потому и назывался «розовым» двориком.
