Эйдзи Ёсикава - История Хэйкэ
Киёмори снова кивнул, глядя, как Айтого раскладывает подушечки по ступенькам, поднимавшимся от дворика. Токитада пошел к Токиве. Она подняла голову, задрожала и прижала к себе теснее своих испуганных детей. Токитада сказал:
– Ступайте к лестнице. Там займите свои места.
Токива поднялась, прижимая младенца к себе одной рукой и держа маленькую ручонку Отоваки – другой. Она прошла к лестнице, медленно поднялась по ступенькам с Имавакой, ухватившимся рукой за ее платье.
Когда Токива приближалась, Киёмори почувствовал волнение: оправдались его самые смелые предположения. Это действительно была ни с кем не сравнимая красавица, имя которой когда-то звучало у всех на устах!
– Тебе горько, Токива?
– Нет, я выплакала все слезы. Умоляю вас пощадить мою мать. Прошу вас, господин, освободите ее.
– Сделаю это, – немедленно откликнулся Киёмори и продолжил разговор: – Где ты скрывалась до сих пор? Что побудило тебя бежать из столицы с детьми?
– Я была в Ямато. Что касается детей, то могу только сказать, что я мало отличаюсь от других матерей, которые привязаны к своим чадам.
– Что заставило тебя вернуться в столицу?
– Опасения относительно судьбы моей матери.
– Тебе известно, что твой дядя здесь?
– Я не знала, что мой дядя опередил меня. Я ведь возвратилась, чтобы самой передать себя на ваш суд.
– Я так и думал.
Киёмори замолчал, разглядывая молодую мать и детей. Затем спросил:
– Ты способна кормить его?
Токива бросила взгляд на покоившегося в руках младенца и вместо ответа едва заметно кивнула.
«Не вполне, думаю, не вполне, – произнес про себя Киёмори. – Матери – глупые создания. Они делают вид, что у них есть еда, когда ее нет на самом деле. Что они могут предложить своим мужьям и детям, когда младенцы тянутся к груди… И ты скиталась по горам и долинам – чудо, что твой младенец выжил».
– Токива, тебе нечего бояться, – сказал он вслух. – Война была между мной и Ёситомо. Ты невиновна.
– Да?
– Жаль, что такой человек, как Ёситомо, был сбит с толку молодыми придворными. Он и меня недооценил.
Токива потеряла самообладание и разрыдалась.
– Господин, господин… – повторяла она, всхлипывая.
Взгляд Киёмори пробежал по обращенному к нему лицу женщины и остановился на густых ресницах, смоченных слезами. Его сердце переполнилось жалостью.
– Не надо плакать, Токива. К войне ты не имеешь никакого отношения. Твоя мать будет освобождена, поскольку ты передала себя властям. Утри слезы, Токива, ты тоже получишь свободу.
Женщина взмолилась:
– Нет-нет, я не прошу пощады для себя. Но будьте милосердны к ним, моим детям!
– Что?
– Господин, пощадите детей! Дайте мне умереть вместо них!
Услышав это, Киёмори рассердился и рявкнул:
– Женщина, думай, о чем говоришь! Подобно всем женщинам, ты имеешь глупую привычку спекулировать на моей доброте. Возможно, ты не Гэндзи, но кровь Гэндзи, несомненно, течет в этих детях. Я не могу их пощадить!
Разгневанный, Киёмори вскочил на ноги, затем снова сел. Его взгляд скользил украдкой по распростершейся перед ним фигуре женщины.
– Значит, и ты, подобно Ёситомо, недооцениваешь меня. Мне ненавистно слово «милосердие». Я абсолютно безжалостен. Айтого! Токитада!
Когда те вошли, Киёмори сказал:
– Уведите эту женщину и детей. Суд закончен.
Хозяин Рокухары быстро вышел из комнаты и удалился во внутренние покои дома.
Менее чем через две недели Киёмори смягчился и поступил так, как всегда поступал в отношении ближайших родственников и слабых людей. Он послал гонца за Сигэмори и сказал ему:
– Я хорошо обдумал вопрос о сыне Ёситомо.
– И что вы решили, отец?
– После всего услышанного от твоей бабушки я решил пощадить Ёритомо.
– И что потом?
– Он будет сослан в самый отдаленный уголок страны.
– Моя бабушка будет рада услышать это. Люди назовут тебя достойным сыном своих родителей.
– Мне ничего этого не нужно. Я не претендую на роль примерного сына. Но я сам отец и не склонен предавать смерти сына другого мужчины.
– Да, советник Синдзэй – пример человека, безжалостного к своим врагам. В результате погибли его сыновья, затем убили самого советника.
– Хватит причитаний. Я не ищу лавров великодушного воина. Для обычного человека естественно чувствовать то, что чувствовал я, когда отнесся к Ёритомо как к ребенку. Было бы глупо предавать его сейчас казни и наживать себе новых врагов. Иди и расскажи своей бабушке, как я решил поступить с Ёритомо.
Однако, когда приблизилось 13 февраля, относительно судьбы Ёритомо не вышло еще никаких официальных указаний. Киёмори молчал и ничего не предпринимал. Лишь через месяц или позже последовал указ о ссылке Ёритомо в Идзу, на восток Японии. Он должен был отправиться туда 20 марта.
Несколькими днями позже столица была поражена вестью о том, что Киёмори помиловал Токиву и ее детей. Нашлись люди, которые попытались оспорить разумность решения Киёмори. Он ответил им, что выполнял распоряжение верховной власти. Потом эти разъяснения военачальника стали считать обычной отговоркой. Ходили сплетни, будто карета Киёмори каждый вечер стояла у порога дома, в котором Токива содержалась в качестве заключенной.
Глава 29.
Ссылка
Цвет распустившихся деревьев еще скрывала темнота, когда на аллее между рядами вишен, вдоль стены дома Арико, стали собираться воины и чиновники. Затемненные ветки распустившихся деревьев во дворе тоже казались дымкой облаков… Все обитатели дома уже были на ногах. Свет от зажженных светильников и факелов перемещался по кронам цветущих деревьев, в то время как фигуры людей носились взад и вперед по открытым галереям.
– Вы хорошо выспались этой ночью?
Вопрос прозвучал утром 20 марта, в день, когда Ёритомо должен был отправиться к месту ссылки в Идзу.
Мунэкиё встал пораньше, чтобы помочь Ёритомо приготовиться к отъезду.
– Да, я поспал, но поднялся очень рано, потому что был взволнован и счастлив. Когда я открыл ставни, еще светила луна.
– Наверно, еще была ночь. Вам придется позаботиться о том, чтобы не уснуть в седле.
– Но, Мунэкиё, какое это имеет значение сейчас, даже если я действительно усну?
– Почему же это не должно иметь значения?
– Стражники проследят за тем, чтобы я не отстал.
Мунэкиё искренне обрадовался хорошему настроению Ёритомо. Оно напоминало воодушевление птицы, вырвавшейся из клетки. Радость мальчика была столь заразительной, что этот день, украшенный цветением деревьев, показался Мунэкиё созданным для праздника. Вскоре пришел слуга, чтобы отвести Ёритомо в банную комнату. Мальчик вернулся с сияющим чистотой лицом и румянцем на щеках. На нем были новые одежды, подаренные Арико.
– Перед отъездом мне хотелось бы еще раз поблагодарить госпожу Арико и попрощаться с ней.
– Да, госпожа Арико ждет вас. Я приведу вас к ней, как только вы закончите свой завтрак.
Ёритомо немедленно принялся за еду.
– Мунэкиё, это моя последняя трапеза здесь, не так ли?
– Да, и мне очень жаль.
– Мне тоже жаль, Мунэкиё, – сказал Ёритомо, поворачиваясь к своему надзирателю, – я не забуду твоей доброты.
Мунэкиё был заметно взволнован.
– Меня незачем благодарить – я выполнял свой долг. Но вы не должны ожидать, что к вам будут относиться по-доброму повсюду. Если у вас есть на примете человек, которого вы хотели бы видеть сопровождающим вас в дороге, я мог бы замолвить за вас слово.
– Нет, у меня нет такого человека. Может быть, и есть, но он побоялся бы показаться здесь.
– Это верно. Если вы готовы, то мы могли бы посетить госпожу Арико.
Ёритомо вывели из комнаты, где он провел в заключении сто дней, и провели к Арико, в небольшой домик, аккуратно и тщательно стилизованный под часовенку. В распоряжении Ёритомо был вчера всего один вечер на то, чтобы поужинать с госпожой и принять от нее одежду и необходимые принадлежности для поездки к месту ссылки. Арико не только получала удовлетворение от выполнения религиозного долга, предписывавшего милосердие, ее радовала возможность видеть подростка, так похожего на покойного сына. Она спросила Ёритомо, что он желает получить от нее в подарок на дорогу. Юноша застенчиво сказал:
– Мне очень хотелось бы иметь игру в кости – я бы играл, когда чувствовал себя одиноким в Идзу.
К своему сожалению, Арико не могла вручить ему такой подарок немедленно. Но на следующее утро у нее уже была игра в кости, и она с нетерпением ждала встречи с Ёритомо.
– Госпожа, я пришел проститься с вами, – сказал юноша, низко кланяясь Арико, глаза которой сияли. – И в далеком Идзу я не забуду, что именно вы спасли меня. Утром и вечером я молюсь, чтобы вы были счастливы, госпожа.
– Итак, ты уезжаешь. Своим спасением ты обязан не мне, но благословенному Будде… Помни, что я тебе сказала прошлым вечером, Ёритомо. Ты должен отвергнуть путь воина и жажду крови.
