Алексей Новиков - Последний год
– Благодарю вас, граф, за столь лестное мнение о Жорже, – еще раз повторил Геккерен. – Но, может быть, следовало бы предварительно выяснить через уважаемых особ: в здравом ли уме написано Пушкиным его письмо?
– О безумствах Пушкина и так знает весь свет, – продолжал Григорий Александрович, не вникая в истинные намерения барона.
– Вы трижды правы, граф, – согласился Геккерен. – Но если в этих безумствах отчетливо видны разрушительные замыслы и нанесены неслыханные оскорбления полномочному посланнику, то не следовало ли бы вмешаться власти государственной? – посланник наконец высказал свою мысль напрямки.
– Полноте! – отмахнулся Строганов. – У нас либеральничают там, где нужна твердость. Пушкин – первый тому пример. Накажите его достойно и сурово, и тогда, может быть, наши медлительные власти последуют вашему примеру.
– Бедная, бедная Натали! – вздыхала графиня Юлия Петровна, перебирая четки.
– Всякий час промедления, барон, – Строганов снова обратился к гостю, – будут рассматривать в свете как укор вашей чести. В наше время при подобных оскорблениях не затягивали дела и на двадцать четыре часа!
– Я буду молиться за Жоржа, – откликнулась графиня Строганова, призывая барона Луи к свершению подвига.
Разговор был исчерпан. Надежды Луи Геккерена рушились. Вызов Пушкину, очевидно, Жорж должен сделать, чтобы потом иметь время для необходимых маневров. Во всяком случае, у барона Луи будут надежные свидетели. Граф и графиня Строгановы подтвердят, что он действовал не сгоряча, не в порыве гнева, но после обстоятельного совета в доме, который связан родственными узами с обеими сторонами. Даже в этом доме Пушкин безоговорочно осужден. Для будущих же маневров барон Луи обратится к людям более прозорливым, мыслящим более государственно. Выиграв время, можно будет конфиденциально поговорить с графом Нессельроде или, еще лучше, с графом Бенкендорфом… Оскорбленные Геккерены пошлют вызов без всяких проволочек, но дуэль не состоится по обстоятельствам, не зависящим от их воли: противника вовремя обезоружат и устранят. Русские власти не позволят безнаказанно оскорблять королевского посланника.
На обратном пути в посольство Луи Геккерен предался глубоким размышлениям, в которых уже не было безнадежности.
Жорж вернулся от Вяземских цел и невредим. Но он действительно не знал, что ждет его дома.
Как только баронесса Геккерен, получив отеческий поцелуй барона Луи, удалилась, он протянул ему письмо Пушкина.
– Я советовался с графом Строгановым, мой дорогой Жорж, – начал барон Луи, – граф полагает, что тебе необходимо вызвать Пушкина немедленно, с тем что дальнейшее развитие событий мы возьмем в свои руки, – в волнении он не заметил, что дополнил мнение графа Строганова собственной мыслью.
Жорж ответил, улыбаясь:
– Я готов обмениваться вызовами с Пушкиным до тех пор, пока это ему не надоест. Он действует в полном одиночестве. За нас будет весь свет.
– Ты уверен, что до дуэли дело опять не дойдет?
– Я могу лишь повторить ваши мудрые слова, мой почтенный отец. Мы возьмем развитие событий в свои руки. Вам надлежит сейчас же ответить Пушкину. Но, видя ваше расстройство, я готов взять на себя этот утомительный труд.
Дантес вооружился пером и бумагой. Что делать? Натали не виновата в том, что у нее оказался такой неудобный муж. Жорж задумался, держа перо в руках.
– Не лучше ли сначала посоветоваться с д'Аршиаком? – спросил посланник.
– Д'Аршиак сегодня же примет на себя обязанности секунданта. Но еще до того мы закрепим на бумаге факты, которые обеспечивают нам наше превосходство над противником.
Дантес взялся за перо.
– «…Содержание письма, – писал он Пушкину от имени барона Луи Геккерена, – до такой степени превосходит всякие грани возможного, что я отказываюсь отвечать на подробности этого письма».
– Само собой разумеется, – подтвердил посланник.
– Продолжаю, почтенный батюшка! Сейчас мы объявим господину Пушкину наш главный козырь. – Он снова написал несколько строк. – Слушайте и оцените!
– «Мне кажется, – читал Дантес, – вы забыли, что вы сами отказались от вызова, сделанного барону Жоржу Геккерену, принявшему его. Доказательство того, что я говорю, написанное вашей рукой, налицо и находится в руках секундантов. Мне остается только сказать, что виконт д'Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте встречи с бароном Жоржем Геккереном. Прибавлю при этом, что встреча должна состояться без всякой отсрочки».
– Ты не находишь, Жорж, последнюю фразу излишней? Вызов – одно, встреча – совсем другое.
– Может быть, вы хотите, чтобы я повторил вам те строки письма, где Пушкин называет вас бесстыжей старухой и сводником? – отвечал Дантес. – Поймите, ваше письмо должно соответствовать тяжести нанесенных нам оскорблений.
Барон Луи с трудом переписал письмо.
Дантес прибавил от себя:
«Читано и одобрено мною.
Ж о р ж Г е к к е р е н»
Несмотря на глухую ночь, он отправился к виконту д'Аршиаку.
Глава четырнадцатая
Виконт д'Аршиак в ту же ночь изучил новые документы. Это уже не был «вчерашний суп». Оскорбления, нанесенные Пушкиным обоим Геккеренам, были таковы, что не допускали ни минуты промедления с вызовом противника к барьеру. Этого требовала честь Геккеренов. В этом была теперь первая обязанность секунданта. Секундант, допустивший колебание, тоже рисковал своей честью. Малейшая оттяжка – и несмываемое пятно ляжет на славное имя виконта д'Аршиака в Петербурге и в Париже.
Виконт д'Аршиак знал, как следует ему действовать. Рано утром 26 января к Пушкину пошла вежливая записка: «Прошу господина Пушкина сделать мне честь сообщить, может ли он меня принять, и если не может сейчас, то в каком часу это будет возможно?»
Александр Сергеевич прочитал записку: он добился своей цели, не повторяя вызова. Но когда же назначить время секунданту Дантеса? Приезд д'Аршиака может всполошить весь дом. По счастью, Таша и Азинька званы сегодня на чай к тетке Екатерине Ивановне. Следовательно, можно без опасений принять д'Аршиака после пяти часов. Но в это же время мог прийти Тургенев. Ему тоже не следует видеться здесь с д'Аршиаком. Вслед за приглашением д'Аршиаку Пушкин написал записку Тургеневу. Неотложные меры взяты.
Виконт д'Аршиак, получив ответ Пушкина, недовольно нахмурился. Ждать до пяти часов вечера! Бессмысленная проволочка! Зато после встречи с Пушкиным он поведет дело к быстрому концу.
Но разве никто не мог виконту д'Аршиаку помешать? Взять хотя бы Петра Андреевича Вяземского. Еще вчера жена говорила ему о каких-то новых затеях Пушкина. А Вяземский с утра уехал в департамент. С головой ушел в служебные дела.
Не следовало ли вмешаться самой Вере Федоровне? Неужто не встревожили ее загадочные признания Пушкина? Но княгиня никуда из дома в этот день не выезжала – мучилась мигренью.
Не поехала никуда и баронесса Евпраксия Николаевна Вревская. Решила было она броситься к Наталье Николаевне Пушкиной и все ей открыть. Совсем уж было собралась и вдруг остановилась в нерешительности. А что она знает, кроме того, что Пушкин говорил ей о какой-то моральной пощечине? Вот и уверила себя Зизи, что ничего толкового не может она сообщить. Да и не хочется ей видеться с Натальей Николаевной! Вдруг выйдет новая и, может быть, непоправимая для Пушкина беда… Так и не поехала никуда баронесса Вревская, хотя оттого не стало легче у нее на сердце.
К Пушкину днем пришел Тургенев. И будь бы даже провидцем Александр Иванович, ничего не заметил бы он особенного в поведении поэта. Разбирали выписки из парижских бумаг, потом проводили Наталью Николаевну и Александру Николаевну, уезжавших к тетке. В четыре часа спохватился Тургенев – ему давно пора уходить.
Ровно через час явился к Пушкину виконт д'Аршиак, с которым только на днях завтракал Тургенев.
Виконт д'Аршиак вручил Пушкину письмо Геккеренов. Пушкин не стал его читать. Заявление виконта о встрече противников в кратчайший срок целиком отвечало желаниям Пушкина. Но д'Аршиак просит назвать имя секунданта, с которым он, д'Аршиак, хочет встретиться тотчас.
Секунданта у Пушкина нет. Проще бы всего назвать графа Соллогуба, но Александр Сергеевич решительно отметает эту мысль. Соллогуб проявил в ноябрьских переговорах опасную склонность к миротворчеству.
Приходится ответить д'Аршиаку, что он сообщит имя своего секунданта позднее. Виконт подчеркивает, что будет ждать известия с часу на час. Он держится строго официально и, закончив короткий визит, уезжает.
У Пушкина гора с плеч. Опасного гостя никто не видел. А секунданта нет как нет! И не к кому, оказывается, обратиться. Каждый, кого введешь в это дело, непременно начнет искать путей к миру, которого не может быть. Мысль о том, что возникнут бесконечные переговоры, вроде тех, что были осенью, несносна поэту. Вот как трудно, оказывается, найти надежного секунданта!..
