Райдо Витич - Противостояние
— Ничего, — пошептал, жадно глядя на нее. И подумалось: сколько бы им судьба не отмерила — на всю катушку проживут, и каждый день, час — памятно, счастливо, открыто. И чтобы смеялась Леночка, только смеялась. — Люблю я тебя, — губы накрыл. Еще раз их вкус почувствовать, запомнить.
Только проводил, к Федору Михаила приставил, чтобы присмотрел, как приказ из штаба — провести глубокую разведку, а самому срочно явится пред светлые очи Дягилева.
И перевернуло всего, кулаками в стол грохнул, уперся и застонал. Как он Леночку отправит? Как жить будет, пока она там? И осел без сил.
Семеновский докурил и бросил:
— Езжай в штаб. Я сам здесь как- нибудь.
— Шутишь? — просипел.
— Езжай!
Поднялся, фуражку нахлобучил и пошел на выход
У Николая даже губы побелели, ворот рванул — душно.
— Без меня не отправляй!
— Не отправлю. Поворачивайся быстрее.
Санин рванул во двор, гаркнул водителя. Тот, охломон, семечки грыз, девушка сказки рассказывал. Как услышал комбата, мигом лихачество свое растерял:
— Здесь я!
— Заводи!
Семеновский взглядом проводил машину с комбатом и прямиком к Саниной пошагал. Часа не прошло — разведка вышла на задание.
Николай как вернулся, узнал — позеленел весь. Убил бы Семеновского, но сил не было. Осел на крыльцо и голову руками накрыл: вернись Леночка, только вернись!
Задание, как задание, Лене привычно. По тылам шастать не в новинку. Другое что днем и все ползком. Это да, к вечеру локти отваливались и шрамы тянуло, словно заново их вырезали. Но это ерунда — переживет.
В бинокль гаубицы внимательно рассмотрела — прав Николай — бутафория, доски видно слева как крепили. Дальше поползла, Васнецов за ногу схватил:
— Про нас не забыла? — одними губами спросил.
— Нет. За лес надо, вправо, потом влево. Круг дадим — сюда вернемся, — тоже одними губами ответила.
Немцев много слишком было, сновали по роще, как заведенные. То и дело пережидать приходилось, уткнувшись носом в траву, замирать. Ночью легче стало, уже перебежками двинулись.
За лесом тишина — поле и деревушка, но словно вымершая. Двинулись к ней. У первого дома замерли, прислушиваясь — нет, тихо, даже собака не лает. Ветер только слышно, как по чердакам гуляет. Лена Чарова и Васнецова жестом по одной улице послала, сама с Красносельцевым и Хворостининым по другой пошла. Встретиться решили у последнего дома у рощи за деревней.
— Тихо как, аж-но мороз по коже, — прошептал Павел Павлович. Лене самой не по себе было, встречала она уже такую тишину в некогда жилых местах, и точно знала, что прячется за ней горе, да такое, что лучше б и не знать никому.
В один дом заглянули — никого. Миска на столе с недоеденной корочкой хлеба плесенью покрытой. На полу табурет валяется, кочерга.
— Угнали, — поняла девушка.
— Всех? Это куда?
Лейтенант только вздохнула: хорошо бы не до ближайшего оврага под очереди и пулеметы.
— Приграничные районы зачищают суки, — прошипел Роман.
— Чтоб в тыл им не ударили, — кивнула. Только кто бы ударял? Старики и дети малые? А больше некому, все кто оружие держать может кто на одну сторону баррикад, кто на другую.
— Двинулись, — кивком приказывая выйти.
Следующий дом, еще один. Никого.
У последнего в кустах засели остальных ждать.
— Закурить бы, — прошептал Хворостин, злой как черт.
— Потерпишь.
— Эка ты!… - и смолк, майора вспомнив.
Минут пять молчали, вслушиваясь, всматриваясь — силуэты, наконец, показались — ребята вернулись, но не одни. Малец с ними, лет восемь.
— Митрий, — прошептал, деловито руку грязную протягивая отчего-то Роману.
— Один во всей деревне, — зашептал Чаров. — В сундуке сидел. Говорит всех еще две недели тому, как угнали. Мамка его сховала, вот и промышляет как может. Днем отсиживается, ночью днюет и по хавке охотится.
— Ну, — кивнул малыш.
— На станции был. Чего молчишь, Митрий? Говори.
— А чего? — зашептал. — Немцев тьма и все танки гонят. Их на станции не пересчесть. А дале вона за рощей, пушки стоят.
— Ну, это мы уже и видели и слышали. Что еще скажешь, — выгребла из карманов все сухари Лена, мальчику в ладони ссыпала. Тот жадно захрустел и давай набитым ртом бухтеть. — Тудыть вона, — влево показал. — Никого почитай. Поле стоит, уж второй годок насеянное.
— И никого?
— Не-а.
— Чудеса, — фыркнула. — В общем, ясно. До станции далеко?
— Наискосок — ну, не так чтобы. Только туда сейчас немчуры нагнали, копошатся чего-то с утра до вечера, копаются.
— Обойти можно?
— Ну, — помялся. — Меня берите — обойдем.
— Эка ты, шустрый! — восхитился Хворостин.
— Берем, — отрезала Лена. Все равно здесь мальчика оставлять нельзя, погибнет. И с проводником они быстрее и лучше задание выполнят. — До утра успеем, чтобы на станцию сгонять и к тому полю?
— Нуу, — покривился, соображая. — Ежели не передыхивать.
— Тогда держи темп, Дмитрий, и тихо, понял?
— Понял, — закивал мальчуган и скользнул в ночь бесшумно. Разведчики за ним.
Если б не малыш, напоролись бы они и легли — без вариантов — кишело немцами. Но странное дело, в пролеске за полем и дальше — никого. Преодолели полосу бегом и часа не прошло — у станции залегли. Лена проводника с Хворостининым оставила, с остальными к составам, через рельсы, перекатом. Мазута везде накапано столько, что вскоре все по уши в нем были. Но к лучшему — патрули бродили с собаками, а тем нюх мазут отбивал.
Пять составов стояло. Два явно с бронетехникой — брезентом накрыта была. Чаров проверил — настоящие танки. Что в остальных вагонах узнать не удалось — опечатаны, замками обвешаны. Сбивать — внимание привлекать. И все же, все же…
На Васнецова глянула:
— Надо бы понять, что там.
— Понял.
Двинулись тенями вдоль, в поисках открытого вагона. В конце состава одного в тупике оказался. Слазили. Вернулись, Гриша лейтенанту гранату сунул в руку — в смазке, новенькая.
"Прелесть! Навести на эту станцию авиацию, и жахнуть — все к чертям взлетит!" Теперь бы донести сведения до штаба.
— Уходим.
Со станции как пришли так и ушли, незамеченные, тихо, а на поле вляпались по самое не хочу. И кто бы думал, что не в дислокации фашистов попадут, а на открытом безлюдном поле.
Взвод в рощице, максимум, заграждение плевое, а дальше поле травой колосится, ровное как полотно в бесконечность.
Мальчик впереди бежал — некого сторожиться, да и маленький — трава ему по плечи — кто разглядит в темноте. И вдруг грохнуло. Подкинуло ребенка и, нет его. Бойцы на землю упасть успели — осыпало, влажным обдало их и тихо — никто ничего не понял. Минута пока соображали — за спинами немцы лупить начали, только трассирующие линии в темноте побежали и ракеты в небе повисли.
"Зажали" — поняла Лена, зубы, сжимая, чтобы не раскричаться. На ее совести теперь ребенок, она командир, она первой идти должна была!
Замолчи! — впилась пальцами в землю: "на тебе еще четверо. Ты их довести должна"!
— А весело, — прошипел Васнецов. — Мы на минном поле братва.
— Попали, — вздохнул Красносельцев.
— Эх знала бы моя учительница, в какой крындец Гришка попадет, хрен бы неуды ставила.
— Тихо! Замерли! — отрезала лейтенант. Надо было что-то решать. Возвращаться — немцы поднялись, теперь до утра не угомонятся, а днем шанс пройти мизерный. И так, как проскочили, кому скажи, не поверят. Взвод, конечно, они обойти смогут, через пустую деревню пройти, а там… утро.
Но и по полю через мины — самоубийство. Не дойти. Что так, что этак — смерть.
Тихо стало, только ракеты все в небе как фонари висели.
— Значит так, — прошептала. — Отползаем назад. Очень, очень осторожно, траву щупаем. Дальше в деревню. Задача добраться в нее до утра. Днем переждем. Ночью на свои позиции пробираемся.
Там, конечно, тоже мины, но тропку разведка знает, пройдет. Лишь бы до той заветной тропки добраться.
— Согласен, — кивнул Роман.
— Дело, лейтенант, — осторожно попятился Чаров.
Мало по минам обратно, так еще и ракеты не гасли. Только одна темноту подарит, другая взлетает. Но к рассвету фашисты угомонились и ребята как раз у ограждения оказались.
Дальше опять ползком, немного перебежками. Благо туман утренний прикрыл немного.
До деревни добрались, не веря, что живы. На сеновал под крышу залезли и дух перевели.
Хворостин выматерился зло:
— Пацаненка жалко. Ховался зря.
Лена голову опустила — ее вина. На ней смерть ребенка! Не должна она была его брать!
Как там Коля сказал? "Без сантиментов"? Машиной значит бесчувственной? Комок в горле сглотнула:
— Закрыли тему. Без него бы мы на станцию не пробрались и ничего бы не узнали.
