Иван Клула - Екатерина Медичи
Подписание договора должно было состояться в Сансе, но городские власти уведомили о вспышках заболевания чумой в городе, и Екатерина переехала в Немур, куда 30 июня прибыли кардинал Бурбонский и герцог де Гиз. В ожидании приезда братьев и считая, что можно получить еще какие-нибудь выгоды, Гиз попытался получить обещание королевы, что король будет использовать только тех швейцарцев, которых он сам нанял, и отошлет тех, которые были рекрутированы по приказу Короны – в большинстве своем это были гугеноты. Но Екатерина выдержала это нападение. Лигисты набрали иррегулярные войска, не имея, кроме того, королевского приказа: поэтому войско должно было быть распущено. В самом лучшем случае Генрих III поможет Лиге выплатить часть жалованья этому войску.
7 июля 1585 года были подписаны и зачитаны под звуки фанфар по приказу королевы-матери статьи этого мирного договора, названного «Немурским». Король обещал, [363] что этот эдикт будет вечным и неизменным и запретит навсегда новую религию. Протестантские священники-министры должны покинуть королевство через месяц после опубликования эдикта, необращенные гугеноты – через шесть месяцев под угрозой конфискации имущества и лишения свободы. А лигисты, напротив, получили полное прощение за все действия, которые они совершили, покушаясь на королевскую власть. Кроме потребованных ими безопасных городов, их руководители получат личную охрану на жалованье у короля: кардинал Бурбонский – 70 всадников и 30 аркебузиров; герцог де Гиз – 30 конных аркебузиров, и такую же охрану – Майенн, д'Омаль, Эльбеф и Меркер. Взятые Лигой на службу ландскнехты будут уволены, а рейтары – отосланы к границе, чтобы отбить возможное вторжение других рейтар, которых позовут на помощь протестанты.
Когда мир был заключен, Екатерина отправилась в Париж, чтобы быть рядом с сыном в момент принятия эдикта. 15 июля купеческий старшина и городские советники вышли ее встречать вместе с горожанами к заставе Сент-Антуан. Приветственная речь была очень теплой: «Мадам, три сословия города Парижа воздают хвалу Господу за ваше счастливое возвращение, сознавая, чем это королевство, и даже этот город, вам обязаны за то, что в течение двадцати пяти лет вы, насколько это было в ваших силах, его оберегали и, можно сказать, вызволили из множества бед; и сегодня, благодаря вашим осторожным замечаниям и мнениям, не щадя своего отдыха, вы спасли его от уничтожения и полного разрушения с помощью святого союза принцев с Его Величеством королем, нашим сувереном и Богом данным сеньором, чтобы, как и прежде, царствовала римская апостольская католическая религия. Мы возносим наши молитвы к Господу продлить вам жизнь настолько, чтобы вы могли увидеть наследников нашего короля в том возрасте, когда они смогут править нами, их подданными, после него… Говорим вам: добро пожаловать, вам – несущей нам мир во славу Божью, удовольствие нашим повелителям, утешение и покой народу». [364]
Это похвальное слово, приветствовавшее победу Лиги, было и данью уважения трудам старой королевы. Наивная надежда, что как по волшебству в королевстве, наконец, прекратятся смуты благодаря «святому союзу» католиков, отражала мнение огромного большинства парижского населения.
Через три дня, 18 июля, король представил свой эдикт для регистрации в парламенте. Церемония происходила в абсолютной тишине, в присутствии всех председателей и советников в красных мантиях, пораженных, как и большинство чиновников, тем, что король позволил навязать ему закон. На выходе специально собранные лигисты кричали: «Да здравствует король!»
«Эдикт короля о воссоединении его подданных с католической церковью», в преамбуле которого содержалось уведомление королевы-матери, перечислял все уступки, сделанные ранее протестантам, в том числе смешанные палаты. Он буквально воспроизводил положения, записанные в Немурском мире, об изгнании для тех, кто не перейдет в католичество. Против протестантов была брошена настоящая военная машина. Их реакция была следующей: 10 августа в Сен-Поль-де-Кадежу, в Лораге, король Наваррский, принц Конде и герцог де Монморанси, ставший их союзником из ненависти к Лиге и семье Жуайезов, издали манифест, в котором объявили лигистов врагами государства. Они начали активно вооружаться в Гиени и Лангедоке, и формальное посольство Генриха III, которое он направил, чтобы уведомить об эдикте, ничего не изменило в их решениях.
Но Генрих предпочел, следуя совету своей осторожной матери, остаться союзником лигистов. Он потребовал от парламента повиновения и 16 октября 1585 года заставил его зарегистрировать декларацию, в которой ужесточил положения июльского эдикта, уменьшив до двух недель срок, предоставляемый гугенотам, чтобы обратиться в католичество или покинуть королевство.
Война с протестантами началась с разрозненных операций и, следовательно, совершенно нелогичных. Начинать [365] крупномасштабные действия можно было, только располагая необходимыми для этого средствами: рассчитывали на ассамблею французского духовенства, но свою помощь в размере 100000 экю они пообещали только 7 октября. Нужно было время, чтобы собрать эту сумму. Правда, после этой первой выплаты, священнослужители пообещали до конца военных действий ежемесячно перечислять крупные суммы, в общей сложности – 600000 экю.
В сентябре католики и протестанты уже стояли друг против друга на Луаре. Но здесь, в отличие от восточных районов, находившихся под властью Лотарингцев, позиции короля были настолько сильны, что он мог руководить военными действиями. Майенн в Гиени командует королевскими войсками, а с флангов его контролирует маршал де Матиньон. В Анжу принцу Конде противостоит брат одного из королевских фаворитов – Анри де Жуайез, граф дю Бушаж, позже он станет сначала капуцином, потом маршалом Франции. После того как 24 сентября 1585 года католики захватили замок Анжера, Конде вынужден бежать через Мэн и Нормандию: ему придется сесть на корабль на побережье Ла Манша и через Гернси пробираться в Англию.
Пока король полностью контролировал развитие военных действий. Его авторитет возрождался. Об этом свидетельствует один весьма показательный факт: 1 ноября жители Оксонна в Бургундии захватили наместника-лигиста Жана де Со-Таванна. Лига остановлена Немурскими уступками, король одерживает победы – может быть, наступил конец полосе неудач? Екатерина в это верит настолько, что пишет Гизу два письма подряд – 8 и 15 ноября, любезно советуя ему выказывать больше покорности королю. «Кузен мой, Господь любит нас гораздо больше, чем мы того заслуживаем, потому что он сражался на нашей стороне».
Больше того, отвратительные личные отношения между Генрихом III и королем Наваррским в период появления июльского эдикта 1584 года, значительно улучшились после того, как Сикст V отлучил Беарнца от церкви. Осторожный король не позволил себе публично проявить негодование [366] по поводу вмешательства понтифика. Он даже одобрил новые суровые меры по просьбе Лиги. Но он косвенно продемонстрировал свое доброе расположение, став на сторону своего шурина против его супруги, Маргариты, сбежавшей из Наварры, чтобы присоединиться к лигистам. 25 сентября 1585 года король приказал маршалу де Матиньону выгнать ее из Ажана. Екатерину очень огорчило поведение ее дочери. Она говорила, что та была ее наказанием за грехи и бедствием в этом мире. Тем не менее она предложила дочери пристанище в принадлежавшем ей замке Ибуа около Иссуара: возможно, она намеревалась держать там свою дочь под арестом. Недоверчивая Маргарита скрылась и спряталась в Карла, недалеко от Орийака, где в течение года – до 13 октября 1586 года – жила совершенно беззаботно, предаваясь всевозможным удовольствиям ума и тела, если верить хронике.
15 февраля 1586 года Гиз прибыл в Париж, чтобы воодушевить и поддержать боевой дух своих сторонников, пока его брат Майенн топтал землю Перигора. Гиз должен был там остаться на три месяца – до 18 мая, чтобы, используя любые средства, изобразить короля гнусной личностью и осудить его бездеятельность. Но Генрих III доказал свое желание начать крупномасштабные операции. Он направил епископа Парижского Пьера де Гонди просить Сикста V разрешить продажу имущества церкви на сумму 50000 экю ренты, что должно было принести доход в размере 1200000 экю. Прелат сумел быть красноречивым. 30 января 1586 года он получил разрешение на исключительное двойное налогообложение в форме двух последовательных продаж собственности духовенства, каждая на 50000 экю ренты: одна из этих продаж должна была быть произведена немедленно, а другая – в случае продолжения военных действий против протестантов. Когда епископ предстал перед ассамблеей духовенства, чтобы получить одобрение, ответом было всеобщее негодование: его назвали Иудой. Пришлось торговаться. В марте 1586 года ассамблея предложила королю немедленно выплатить вознаграждение в размере 300000 экю, если он пообещает ограничиться только первой продажей, [367] то есть – 1200000 экю. Но чтобы собрать эту сумму, потребовалось несколько месяцев. А пока надо было искать иные источники финансирования: под предлогом святой войны было конфисковано имущество еретиков. 26 апреля король принял суровый эдикт, в котором приказал осуществить продажу их движимого имущества и доходов. 16 июня он использовал еще одно средство, к которому обычно прибегал в случае острой нехватки денег: на заседании парламента приказал зарегистрировать двадцать семь эдиктов о продаже новых должностей – среди них были, например, должности продавцов свежей морской рыбы, продавцов скота и сменяющихся приемщиков пряностей.
