Анн Бренон - Нераскаявшаяся
— На Пасху, — говорил Жоан Меркадье, — прокурор архиепископа Нарбонны стал проводить расследование в Фенуийиде. Некий мэтр Жирард, если я правильно запомнил его имя. Он уже получил кое–какие сведения. Вызвал твоего брата, Пейре Маури, для дачи показаний перед епископским судом в Сен — Поль де Фенуилле, по обвинению в том, что он видел троих беглецов и оказывал им помощь, а также указал им брод, возле Расигуэрэ, где они смогли перейти через реку, которая, по–моему, называется Агли… Конечно же, на него кто–то донес. Но интересно, что все люди из Планезе пришли свидетельствовать в его пользу. Они заверили судью, что донос был ложным, и что пастух все время был с ними, у них на глазах, занимался своими овцами и не встречал никаких беглецов. Твоего брата, который несколько дней сидел под стражей в Кастельну, отпустили. Отпустили, поскольку даже не представляли себе, что все эти люди могли солгать. В любом случае, помогал им твой брат или нет, но нам известно, что трое беглецов ушли в Руссильон, и никто их не споймал…
Свободны, они все на свободе. И они пересекли Руссильон. Значит, Бернат отправился в Тортозу без нее? Гильельма плохо представляла себе, как выглядят земли за Пиренеями. Ей виделись залитые светом просторы этого последнего, окончательного убежища, пастбищ Фликса, виделся город из белого камня, где еще поют сарацины. Долго ли ей ждать, пока Бернат не вернется за ней? Не лучше ли, чтобы он подождал, пока она не присоединится к нему? Но так ужасно было осознать, что сам Пейре, ее брат, пастух высокогорий, был арестован, что ему может грозить опасность. Гильельма закрыла лицо руками. Она не хотела больше ничего слышать, и ничего не говорила. Вокруг нее слышались гневные возгласы. Гильельма пыталась подавить всколыхнувшуюся волну паники и сомнений. Жоан Меркадье, друг и посланник, все смотрел на нее, удивленный ее молчанием. К тому же, у него была для нее еще одна новость, из того же источника, но на этот раз с ее родных гор.
— И знаешь, Гильельма, твое собственное положение стало откровенно критическим. Тебя разыскивают. Вот как это случилось в Монтайю: опять таки на Пасху, ректор прихода в сопровождении своего брата бальи и графского кастеляна, пришли к дверям дома твоего отца. Священник Ларок д’Ольме вместе с двумя почтенными горожанами в то же самое время явился в дом твоего мужа, которого ты бросила. Они явились, чтобы вручить тебе вызов к инквизитору Каркассона. Более того, те же священники самым надлежащим образом объявили об этом с кафедр во время проповеди. Поскольку ты не отозвалась и не предстала перед судьей, то была объявлена беглянкой из–за ереси, не явившейся в суд и отлученной от Церкви… Я, конечно, понимаю, что для тебя это не имеет особого значения, но ты должна знать, что по твоему делу открыто следствие.
Щеки Гильельмы запылали.
Конечно, это не имело значения, это стало всего лишь логическим — и неизбежным — следствием зловещих расследований, и должно было случиться рано или поздно. Она хорошо помнила, как несколько лет назад Бернат откровенно гордился тем, что его объявили беглецом из–за ереси, не явившимся в суд и отлученным от Церкви…
В начале июля Гильельма и Аструга вынуждены были перебраться в Сен — Жан л’Эрм, к Боне Думенк, старшей дочери несчастной Бланши де Фергюс. Кастелляна и Думенк Дюран чувствовали, что за ними следят, и не могли больше так рисковать и прятать у себя двух скомпрометированных беженок. Бона Думенк, мужественная и стойкая, заявила, что после смерти мужа и вечного заточения своей матери ей больше нечего терять. Но как быть, если следствие продвинется дальше? Кто станет мишенью следующего удара?
ГЛАВА 54
АВГУСТ 1309 ГОДА
Еретиков, которые пожелают говорить, и которые являются «совершенными», инквизиторам следует содержать в заточении долгое время, и по многим причинам. Прежде всего, для того, чтобы неустанно пытаться обратить их, ибо их обращения особенно полезны…
Бернард Ги. Practica Inquisitionis (Учебник инквизитора)Чтобы нанести удар, инквизиторы выбрали праздник святого Иакова Старшего. 25 июля 1309 года сразу в нескольких местах появились солдаты и начали обыски. Они действовали очень слажено и приходили по точным адресам. В Верльяк они явились к Бертрану Саллес; в Бельвез — в каммас Раймонда Дюрана; в Рабастен — в дом кожевенника. Тщетно. Нигде, ни в одном месте агенты Инквизиции не обнаружили никаких еретиков, которых рассчитывали поймать в этих домах. Информация, которой они пользовались, явно устарела. Это привело солдат в плохое настроение, и чтобы поднять его, они еще слегка поиздевались над обитателями этих домов, прежде, чем привести их в Тулузу, в тюрьмы Нарбоннского замка. Бертрана Саллес, его жену Видалю, их сына Пейре и даже младшую дочь Себелию заставили идти из Верльяка, привязанными к лошадиному стремени. Подобным же образом поступили в Рабастен с Думенком Дюраном, его женой Кастелляной и шурином, юным Гийомом де Клайраком. А в Бельвез, с Раймондом Дюраном и его женой Арнодой обошлись еще хуже, потому что они пробовали оказать сопротивление. Зато их сыну Гийому удалось бежать. Он помчался прямо к доброму человеку Пейре Сансу в его убежище в Монклер. Он рассказал ему, что произошло. И сразу же пустился в дальнейший путь, в Борн, чтобы предупредить братьев Меркадье.
Обо всем этом, особенно о событиях на севере Тулузэ, об аресте Дюранов и Саллес, об обысках в Верльяк и Бельвез трём верующим в Сен — Жан л’Эрм подробно рассказал сам Гийом Меркадье через несколько дней после того, как всё случилось, стараясь, чтобы его голос был достаточно твердым. Они уже были уведомлены о том, что произошло в Рабастен, потому что верующие из Сен — Сюльпис и Мезен старались держать их в курсе дела и радовались, что Аструга и Гильельма смогли избежать ареста и облавы в доме кожевника Дюрана. О других операциях до них долетали только слухи. Цель этих ловушек была очевидна. Все военные действия свидетельствовали лишь о том, что кольцо сжималось вокруг Старшего, Пейре Отье, что именно его пыталась достать Инквизиция. Как защитить добрых людей? Гильельма холодела от ужаса, видя эту затягивающуюся петлю. Аресты верующих были всего лишь средством уничтожения добрых людей, то есть, самой Церкви.
В то же время эта полицейская стратегия приносила неумолимые и ужасные плоды, разрывая дружеские связи, разбивая мир в семьях, настраивая соседей друг против друга, возбуждая ненависть и жадность, принуждая к покорности запуганных торжественностью приговоров и аутодафе, видениями нищеты, тюрьмы и конфискации имущества, жуткими спектаклями эксгумации и костров. Всё делалось для того, чтобы разъединить верующих, раздавить их и довести до полного отчаяния — чтобы они четко осознали, что навсегда лишились своих пастырей. Малая отара была близка к погибели. Что делать, если нечем защититься, а можно только кричать и впустую махать кулаками?
Из троих верующих в Сен — Жан Л’Эрм Гильельма среагировала первой. Она отошла от группы людей, собравшихся вокруг Бонны и Аструги, повернулась к Гийому Меркадье, суровое лицо которого выражало необычную встревоженность.
— Что со Старшим, Мессером Пейре Отье?
— Я видел его три дня тому. Можно сказать, что это он прислал меня к верующим. Как только я узнал об обысках и арестах в день святого Иакова, моей первой реакцией было срочно идти в каммас в Бепуэ. За неделю до того я привел туда моего брата Санса, который непременно хотел быть со своим Старшим. Я спешил предупредить их, их обоих. Я боялся, что и это укрытие скоро обнаружится. И я забрал своего брата Санса обратно. Меня попросили об этом другие братья, Арнот и Жоан, зная, что я его увижу. Но Старший даже и не думал никуда переезжать. Он сказал мне, что чувствует себя в безопасности у этих добрых бургундцев. Он только попросил меня побыстрее привести к нему доброго человека Пейре Санса.
Гийом Меркадье рассказал дальше, как за эти несколько дней ему удалось найти Пейре де Ла Гарде и его послушника в Монклер. Они сменили место укрытия, но Финас Бертрикс из Рабини сказала ему, где их можно найти. Теперь добрый человек должен быть в Бепуэ, вместе со Старшим. Он сам, Гийом Меркадье, теперь пойдет к своим братьям, а потом попытается установить контакты с другими добрыми христианами. Но дама Бона Думенк и две беглянки должны приготовиться к худшему. Если они захотят бежать, то он, Гийом, или другой верующий попробуют предложить им временную защиту.
Бежать… Гильельма, сидя меж двух своих подруг, бездумно глядела, как Гийом помахал им рукой и вышел из дома, накинув капюшон. Гийом, старший из братьев доброго человека Санса Меркадье, такой же рыжий, как и он, но высокий и крепкий, в то время как юный монах казался хрупким и худеньким. Настоящий мужчина, сильный и здоровый, еще молодой, вдовец, оставивший двоих маленьких детей в Борне у своей матери. Добрый верующий, как и многие другие, он не хотел больше поддаваться страху; он был в явном восторге от пути и призвания своего брата. И он тоже говорил о бегстве. Гильельма рассматривала это слово и так, и эдак, но не могла избавиться от какого–то привкуса горечи. Бежать… Казалось, наконец–то настал долгожданный день, когда она может отправиться на юг. Бежать и присоединиться к Бернату. Разве это неожиданное и ужасное положение, в котором они оказались, не является знаком, которого она ждала? Но что–то в глубине души Гильельмы восставало против этого. Нет, не таким бегством должна она воссоединиться с Бернатом. Она не сможет воссоединиться с ним, просто пытаясь спасти свою жизнь, просто желая видеть его и быть с ним. Здесь, в Тулузэ, Церковь в ужасной опасности. Как оставить беззащитных добрых людей во власти Церкви, которая не прощает? Пейре де Ла Гарде, Старший Пейре Отье, добрые христиане — неужто она не останется рядом с ними, не прикроет их от зловещей опасности? Она уйдет только тогда, когда и добрые люди решатся бежать. К другим добрым людям. Чтобы спасти Церковь. Только с ними она уйдет.
