Валентин Азерников - Долгорукова
— Ну вот, накликали, — вскочила Фигнер. — Сказано было, не шуметь. Кого-то нанесло. Придётся сойти. Саша, — обратилась она к Квятковскому, — вытащи из буфета бутылки и бокалы — на столе должно быть всего много.
— Ни жандарм, ни полицейский в этот час сюда не заглянут, — с уверенностью сказал Тихомиров. — Что им тут делать, коли это глухой переулок.
— Легкомыслие всегда дорого обходится, — обеспокоено произнёс Михайлов. — Столица — на усиленной охране, агенты шныряют повсюду.
— Зато наш генерал-губернатор — боевой генерал. Он, говорят, не жалует Третье отделение.
— Гурко-то? Напрасно государь призвал его на этот пост, — откликнулся Михайлов, прислушиваясь к тому, что делается на лестнице. — Да, ему не по нутру все эти полицейские меры...
Послышался скрип деревянных ступеней, дверь отворилась, и головы всех оборотились к барыне — Фигнер.
— Ну что, Вера? Ты улыбаешься. Стало быть, ложная тревога.
— Да, да, ложная. Саша, налей-ка стаканчик водки, да дай-ка чем закусить. — И, оборотясь ко всем, пояснила: — Степан, дворник наш, решил, что у нас идёт пирушка. Вот, понесу ему дань — хорошо, что у нас на сей случай всё приготовлено.
— Бережёного — Бог бережёт, не напрасно сказано, — не унимался Михайлов. — Я, друзья, буду вынужден преподать всем уроки бережения или конспирации, как вам будет угодно. Нам надобно беречь силы для решающей схватки, о которой сказано в Программе, только что зачитанной. Меж тем пока что в нашей организации господствует известное легкомыслие. А мы должны быть гарантированы от провалов.
— Совершенно справедливо, Александр Дмитриевич, — согласилась Ошанина. — Я и сама всем твержу про конспирацию, но подучиться надо.
— Да уж, не мешает, — согласился Морозов.
— Очень даже, и прежде всего тебе, Николай, с твоим-то неуёмным темпераментом. Любишь лезть на рожон, — съязвил Михайлов. Он, как и хозяин квартиры Квятковский, судьбою был с ним схож — тоже из дворян, тоже учился в Технологическом институте, но был изгнан, как и его тёзка, за участие в студенческих беспорядках. Но в отличие от многих своих единомышленников спокойно и трезво шёл к цели, не подставляясь понапрасну. К нему прислушивались, его советам следовали, его мнением дорожили.
— Я уж вам говорил, что у нас есть ныне свой шпион — в самых недрах знаменитого дома у Цепного моста. Отныне мы будем знать, что затевают против нас голубые мундиры. Но сношения с ним строго ограничены, не более двух. Его надобно беречь как зеницу ока. Я даже раздумываю, называть ли его вам. По-моему, в этом пока нет надобности. Тем более что он там только укореняется.
— Без надобности, — подтвердила Вера Фигнер. — Главное, что у нас есть там свой человек.
Все были согласны. Заговорил Морозов:
— Я по-прежнему считаю нашим первоочередным делом, важней коего нету, осуществление смертного приговора царю. Согласен: надлежит действовать взвешенно, продуманно и наверняка. Следует изучить возможность взрыва царского поезда — таким образом мы устраним не только самого императора, но и кое-кого из его близких, а также свиту из генерал-адъютантов.
— Пожалуй, — согласился Михайлов, и все тотчас присоединились к нему. — Эту акцию можно будет осуществить без жертв с нашей стороны.
— Путём подкопа под железнодорожное полотно, — вставил Квятковский.
— Прекрасная идея! — восхитился Тихомиров. — Летний маршрут царского поезда известен. Он, как правило, неизменен: из Петербурга в Москву, а затем в Крым. Полагаю, что его величеству с церберами не придёт в голову возможность взрыва полотна.
— Учтите, друзья, что впереди царского поезда следует другой — со свитой и охраной, — подал голос дотоле молчавший Михаил Фроленко.
— Не худо было бы пустить под откос оба, — отозвалась Ошанина.
— Технически это трудно осуществить, — продолжал Фроленко. — Два подкопа, две мины, равновременность взрыва. Важней всё-таки царский.
Решено было тщательно изучить маршруты следования и время, а для этого завести информаторов из числа самих железнодорожных служащих. А кому-то просто поступить в путевые сторожа и обосноваться в служебной будке.
— Затея не из лёгких, но кажется мне привлекательной, — резюмировал Михайлов. — Предлагаю тщательно изучить вопрос и избрать тех, кому мы поручим заняться этим делом.
— А что, кстати, Засулич? Надо бы её привлечь, мою тёзку, — поинтересовалась Фигнер.
— Слышал, что ей пришлось спасаться в Швейцарии, несмотря на оправдательный приговор, — ответил Михайлов. — Трепов-то жив остался, она его, к сожалению, легко ранила. Государь был недоволен оправдательным приговором, председательствующий на суде Анатолий Фёдорович Кони попал в немилость, равно и все присяжные...
— Она уже возвратилась — мне об этом сведущий человек сказал, — подала голос Ошанина. — И примкнула к чернопередельцам.
— Жаль, весьма решительная и боевая особа, — сказал Морозов. — Ей бы с нами сойтись.
— Перехватили, черти, — буркнул Тихомиров. — Экая досада. Её имя имеет вес в образованном обществе.
Решено было приступить к практическим действиям нимало не медля. Это означало, что открылась охота на императора. Подвергать ли опасности женщин? Вера Фигнер обиделась, даже оскорбилась: она требовала для себя ведущей роли — охотницы, богини Дианы. Михайлов её осадил:
— Верочка, роли распределяем мы — Распорядительная комиссия. И ты должна подчиняться. Существует такое понятие: партийная дисциплина. Для нашей подпольной организации оно втройне актуально. Мы найдём тебе место в строю.
И нашли. Следовало доставить в Одессу груз: динамит для задуманных покушений на железной дороге.
— Ты только не бойся: динамит сам по себе не взрывается, — утешал её Квятковский. — Его даже можно бить молотком, что, впрочем, на всякий случай не рекомендуется. Для того чтобы его взорвать, нужен запал. В Одессе ты найдёшь Николая Ивановича Кибальчича. Это светлая голова и великий умелец, специалист по подрывной части. Вот он и располагает запалами.
Наметили подорвать полотно в трёх местах: под Одессой, под Александровом и под Москвой — в зависимости от маршрута царского поезда.
Приехав в Одессу, Фигнер занялась поисками явочной квартиры. Вскоре она была снята на Екатерининской улице — вполне надёжная и достаточно просторная, а главное, с чёрным ходом на тот случай, если придётся удирать.
— Супруги Иваницкие, — представилась она хозяину, — вот наши паспорта. Муж очень занят перевозкою товара, он коммерсант.
— А чем он промышляет? — поинтересовался хозяин, тучный грек с мясистым носом и заплывшими глазками, глядевшими, впрочем, остро.
— В основном, скобяным товаром, — не моргнув, ответила Вера, не будучи готовой к такому вопросу. Отчего-то первое, что ей пришло в голову, был именно скобяной товар. «Что ж, пусть будет скобяной, — решила она. — Главное, товар будет поступать в ящиках, содержимое которых недоступно глазу».
— Очень приятно, госпожа Иваницкая. Вы, кажется, молодожёны.
— Угадали.
— Счастливый брак?
— Очень.
Грек зачмокал губами, что, по-видимому, означало удовольствие.
— Ну-с, в добрый час. Переезжайте.
Николай Иванович Кибальчич актёрствовал плохо. Во всяком случае роль любящего мужа ему явно не удавалась. Он был занят своим делом — приготовлением гремучей ртути для запалов. Дело это требовало сугубой осторожности и было сопряжено с постоянным риском. Он занял кухню, где готовил свою стряпню. По счастью, там стоял большой шкаф для утвари, куда он тотчас определил колбы и реторты, запас реагентов и другое хозяйство. Динамит покоился в больших сундуках.
Было множество самых разнообразных прожектов, как подорвать полотно, по большей части неудобоисполнимых. Сошлись на том, что надобно получить должность путевого сторожа и поселиться в будке. Путевые сторожа обыкновенно жили там и вели своё хозяйство, порою обзаведясь не только детьми, но и скотиной, уж во всяком случае курами.
Предстояло исхлопотать такую должность для своих людей. И Вера после долгих поисков хода к влиятельным чиновникам в правлении Юго-Западной железной дороги решила напрямик обратиться к самому управляющему. Им был тогда барон Унгерн фон Штернберг, бывший в некоторой опале из-за катастрофы поезда с новобранцами, случившейся по причине разгильдяйства путевого мастера, когда погибли сотни юных солдат. Барон, естественно, был ни при чём, но в большом удручении. После некоторой проволочки он принял прелестную просительницу, тотчас заговорившую по-французски с отменным парижским выговором.
— Приношу вам свои соболезнования, барон. Я понимаю, как вам сейчас тяжело.
