Николай Задорнов - Золотая лихорадка
– Почему не подымаешь судно дальше вверх по речке? – спросил он у Гаврюшки, выходя на палубу.
– Ждем, когда позавтракаете, ваше…
– Ну, начинай… Терентий Ксенофонтович, пожалуйста…
Пароход тихо захлопал плицами и тронулся. Гаврюшка, перегибаясь через борт, измерял шестом глубину и подавал знаки капитану.
Гаврюшка велел дать задний ход. Он долго тыкал шестом вокруг. Течение сносило пароход. Вскоре опять раздались гудки, и судно наконец пошло.
* * *– Что это рявкает? – спросил молодой старовер с винчестером. Он сиял старую поярковую шляпу и стал креститься.
Вольные старатели, ожидавшие решения своей судьбы, вылезали из шалашей и палаток.
Вдруг все увидели, что знакомый казенный «Лиман» с толстыми кожухами над колесами, как с опухшими боками, вылез из ветельников на разлившуюся протоку, похлопал плицами и с грохотом отдал якорь.
– Гляди, пароход куда дошел!
– Боже ты мой!
– Гаврюшка хвастался, что может сюда океанский пароход привести со всей контрабандой? Это, наверно, он.
– Только он! – подтвердила рябая Анфиска.
Загруженные инструментами и мешками, лодки старателей теснились на полузатопленной отмели. Отполированные волнами плахи бортов с набухшими сучьями, как с зеркалами, поблескивали.
– А ну, ребята, – сказал Гуран, вскидывая ружье, – первому пароходу, который вышел на нашу реку!
– Ура батюшке царю, братцы, во славу империи! По милости его величества государя императора нам послано первое русское паровое судно! – подхватил Федосеич охрипшим голосом. – Во славу российского мореплавания и полицейских адмиралов. Салют двадцать один выстрел кораблю-первооткрывателю, вошедшему в наш порт из-за границы!
На груди старого матроса сегодня нацеплены медали и Георгиевский крест.
Молодой старовер выстрелил вверх из винчестера, старатели грянули «ура» и со всех сторон загремели залпы.
С Кузнецовской стороны, где высился бревенчатый амбар и белели крыши пекарни и конторы, шла лодка. Худенькая Катюшка в платке гребла. На корме правил Василий Кузнецов в широкополой шляпе и в широком полосатом поясе. На скамейке, в косоворотке и картузе, с ружьем и с мешком в коленях, сидел Илья Бормотов.
– Вот бы на пароходе поехать! – сказал он.
Илья сошел на берег. Васька перекидал ему на руки багаж и оружье и сам перепрыгнул.
Катюшка быстро затянула платок покрепче, вскочила, схватила тонкими ручонками шест, судорожно упираясь худыми и сильными, как пружины, ногами, загнала лодку на затопленную низину между двух отвалов породы.
– Видишь, какая высокая вода подошла! – рассеянно говорил Василий. – На Амуре большая прибыль. Течение давно ослабевало, а никто не замечал.
Василий с тоской посмотрел на товарища. Он сознавал, что и сам сильно виноват перед ним. Может быть, потому не мог найтись, настоять на своем, убедить Ильюшку не уезжать.
– Илья, – крикнул он вслед.
Но Илья шагал туда, где поставили стол и полиция вела проверку и перепись. Ваське невольно бросилось в глаза, что старатели рослые, рослей солдат и все одеты хорошо, с оружием. Стуча сапогами в гальку, он пробежал по отвалу и догнал товарища.
– Право, пошли бы вместе, как только отряд уберется. Ведь я уговорюсь. Вернемся вместе, как будто поисковая партия от фирмы Бердышова.
Илья на миг приостановил ход своих тревожных дум.
Баржу до Амура поведет на буксире пароход. Солдат и полиции Илья не боялся. Ему все надоело тут. Он не хотел задерживаться.
Вася заметил, что тревожный взор Ильюшки опять метнулся куда-то далеко-далеко.
– Ты меня провожать не ходи! – сказал Илья.
– Все равно они вниз в Николаевск пойдут, а не к нам, вверх. Ты выгадаешь немного.
Илья сам понимал, что с Васькой под видом поисковщика от богатой фирмы было бы спокойней. Но ему не хотелось тут оставаться, его тянуло домой.
– И надо Сашку подбодрить!
– Сашку выручим, – ответил Вася.
Простившись, Илья почувствовал себя наконец свободным. Теперь он отстал и от артельных обязанностей, и от товарищей, и от погони за выгодами и золотом.
«Домой!» – подумал Илья и впервые за все лето заликовал. Только сейчас он почувствовал, как изболелась тут его душа.
Илья надеялся шепнуть Сашке с Тимохой, что их в беде не оставят, обратятся к Бердышову и к знакомым чиновникам.
Подошел сбоку полицейский-гиляк Ибалка. У него темные усы, растянутые черной редью по губе.
– Иди! – улыбаясь велел он.
– Куда?
– Сюда!
– Зачем?
Илья с высоты своего роста посмотрел на маленького полицейского. Ибалка отступил шаг и, тараща маленькие глаза, неловко стал доставать из-под пуговицы полицейский свисток с запутавшейся цепочкой.
Когда Ибалка засвистел, подошел пожилой полицейский и взял Илью за левую руку. На правой повис Ибалка. Илья почувствовал, что гиляк сильный.
– Что вы? – удивленно сказал Илья.
– Арестованный! – ломая ему руку до боли, ответил Ибалка.
– Я же не бегу…
– Знаем! – ответил старый полицейский.
– Пустите меня! – вдруг сказал Илья и оттолкнул обоих.
– Да-да! – тихо сказал Ибалка, словно он этого и ждал.
– Ты что это! – подходя, рявкнул урядник Попов. – Ждем тебя давно. В кандалы его!
– Нет кандалов! – сказал пожилой полицейский.
– Сколько кандалов привезли на Сахалин, понимаешь, – сказал Ибалка, – а не хватает! Почему не бежал? – обратился он к Илье. – Бежал бы, и за тебя хорошие деньги получили. – Он засмеялся. – Беги!
Илья знал, что за пойманных беглецов платят. Даже за убитых беглецов платили. Генерал Корф приказал гиляков нанимать в полицию. Ибалка сам, говорят, убивал беглецов не раз.
И вот теперь обессиленный Илья сам попался ему. Попал, когда ни до чего нет дела. И хочется лишь домой. Его, кажется, покинули находчивость и смелость, сошла удаль. Схватили в самое неподходящее время. Он вспомнил каторжных, пересыльную тюрьму в городе. Илья ужаснулся. Вместо того чтобы поскорей попасть домой, он сам попал под арест.
Илья надеялся, что, может быть, его отпустят.
– Отдай! Это мое! – закричала в толпе женщина. Илья увидел, как полицейский схватил рябую Анфиску за руки, а урядник вытащил у нее из-под фартука тяжелый мешочек.
– Твое! – с насмешкой сказал урядник Попов.
– Я мыла, мыла сама…
– Постой! Постой! Да тебя из Перми хозяйка разыскивает. Дай-ка я погляжу на тебя. Приметы есть. Рябая!.. Знакомая личность. Живо их на пароход! В трюм!
Анфиску схватили крепко и потащили. Анютка пошла сама. Анфиска пыталась грызть руки. Полицейский ударил ее по обеим щекам. Ей живо закрутили руки назад и связали.
– Я тебе покажу кусаться!
– Убей! Убей! За свое, это трудом нажитое.
– Ага, признаешь сама, что хищничала.
– Мы не бежали и в Перми не были никогда, – стала объяснять Анюта.
– Бежали обе из заведения. Хозяйка розыск объявила! – пояснял Попов, обращаясь с трапа к толпе. – Мы так и знали.
– Так не с каторги, а из бардака! Отпусти их! – сказал Илья.
– Как золото открылось, люди стали всюду исчезать!
Женщин отвели на пароход. Анфиска там истерически заголосила.
– Бьют их! – говорили женщины в толпе.
– Этих можно бить! Сколько хочешь! – сказал Ибалка. – Видишь, как завыла. Врезали ей как следует! Они еще притворяются больше, знают свое дело. Ей еще не то будет!
– Их не бьют! Кому они нужны, – сказал Попов. – Руки о них пачкать. Это у них золото вытаскивают. А им жалко! – Урядник засмеялся.
Шаркая голенище о голенище, подошел Телятев.
Он не подал вида, что заметил Илью. Телятев не хотел бы зря попадаться ему на глаза. Он знал, что всех арестованных, видимо, освободят со временем по многим причинам. Губернатор не захочет огласки, которая неизбежна, если начнутся суды. Кроме того, Телятев не желал ссориться со здешним населением. Но он сам велел задержать Илью, желая, чтобы тот знал, как опасно задираться с полицией. Но загонять Илью в каторгу, сводить с ним счеты Телятев не собирался.
Он полагал, что отечески управляет округой и это лучший, хотя и опасный, способ, при котором с лихвой восполняется недостойное жалованье, а мужики в обмен получают внимание и заботу.
– Пусть все проходят! В лодки садитесь, переписывать больше не будем, все по домам! – объявил он толпе.
– Силину отведите каюту, – распоряжался на пароходе Телятев. – Поставить при нем часового! Остальных на корму с часовым.
– А если дождь! – спросил урядник.
– Ночью, если начнется дождь, то пусть на трапе устроятся, на ступеньках. Часового поставь надежного!
Илью привели на корму. Там сидел на скамейке Сашка.
– Ты здесь?
– Да. Садись.
– Я не хочу сидеть.
– Че делать! – ответил Сашка.
Пароход отвалил. Гаврюшка вышел через некоторое время из рубки, уставился на Илью и на Сашку, печально сидевших на самом солнцепеке рядом с солдатом в шинели и с ружьем.
