Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа
Глава четвёртая
1
Потолкался, посмотрел на яркие, замысловатые спортивные и охотничьи причиндалы, смутился от вопросительного взгляда бойкой девицы за прилавком, и так, на всякий случай, купил катушку с леской и несколько маленьких занозистых крючков – большой рыбы в тамбовской реке Цна не водилось, а на плотвичку и карасика такие крючки – в самый раз.
Как известно, запас карман не трёт, всё равно две-три недели придётся слоняться по Тамбову, который в такую жару душен и невыносим. Куда лучше сидеть на бережку, в тенёчке, сторожа поклёвку.
Улов – коту облизнуться, да удовольствие немалое.
Всякие саквояжи и пакеты Кирилл терпеть не мог. И теперь сунул эти рыболовные снасти прямо в карман.
Едва он нашёл своё место в автобусе, как тот, коротко просигналив, тронулся в путь.
В салоне густо пахло нагретой резиной и пластиком.
Повесить куртку некуда, и Кирилл, расстегнув её, развалился в кресле у окна.
За окном ничего интересного не было, он, откинув высокую спинку кресла, с наслаждением вытянул ноги и прикрыл глаза с намерением хорошо выспаться. За шесть часов дороги он успеет это сделать.
В проходе ещё толпились пассажиры, громко разговаривали между собой, задвигали вещи, вздыхали, кашляли – обычная дорожная толчея, когда автобус переполнен, но Кирилл уже спал.
Откинутая ветром занавеска больно хлестнула его по лицу и он, досадливо морщась, открыл глаза – «Надо же! Вздремнуть успел!»
Автобус, ласково урча двигателем, уже давно вынырнул из городских объятий и катил по широкой, ровной, не совсем привычной для России дороге с односторонним многорядовым движением. Автобан, да и только!
Мимо пролетали бетонные эстакады дорожных развязок, козырьки нарядных кафе, заправочных станций европейского сервиса: всё это говорило о близости большого города, но распахнутый лесной заслон уже показывал, что Воронеж остался позади, а впереди только дрожащее в летнем мареве асфальтное полотно магистрали.
Кирилл осмотрелся и с удивлением обнаружил, что рядом с ним, деликатно примостившись на краешек кресла, сидела простоволосая маленькая, сухонькая женщина с короткой причёской, не по-сельски стриженых воздушных волос, седых и тоненьких, как осенние паутинки.
Хотя соседка одета была в простенький серый жилет поверх наглухо застёгнутой кофточки и такого же цвета, как жилет, юбку, и сидела как-то бочком, назвать её бабушкой или панибратски мамашей, было никак нельзя. Язык не повернулся бы. Неуловимые черты старой интеллигентки не позволяли это сделать. Такие лица теперь встречаются всё реже и реже – бывшие врачи, учителя, библиотекари, прожившие всю свою жизнь в тревожных размышлениях, чтениях учёных книг, в постоянных нравственных сомнениях правоты своего дела, поступка.
В обликах таких стариков нет самодовольства, вздорности, старческого брюзжания, лишь стеснительность в движениях, в каждом взгляде отцветших глаз…
Кирилл, смущённый неизвестно чем, подобрал ноги, выпрямился, как провинившийся школьник за партой под взглядом учительницы, и отодвинулся поближе к окну, показывая жестом на освободившееся пространство.
Женщина кивком головы поблагодарила его и, тяжело передвинув от прохода себе под ноги две сумки из клеёного, коричневого дерматина, которые уже лет двадцать назад вышли из моды, уселась немного поудобнее.
По всему было видно, что она возвращается из города домой с покупками где, наверное, не совсем расторопные местные предприниматели ещё не успели освоить деревенский рынок.
– Что же вы так нагрузились? – Кирилл Назаров показал взглядом на сумки. – Себя не жалеете!
– Что поделаешь, молодой человек? Живём, как можем. А можем и того хуже. У нас в сельмаге свободно стоят только водка да стиральный порошок. Хлеб привозят с перебоями. Так что приходиться кататься за продуктами в столицу чернозёмного края, как теперь говорят. Воронеж всё-таки! Там дешевле купишь и качественнее…
Кирилл согласился с ней, услужливо переставив сумки на свою сторону, чтобы женщине было удобнее сидеть.
– Да нет! Что вы? Спасибо! Мне скоро выходить… Извините, пожалуйста! У меня к вам огромная просьба – помочь на остановке с моим багажом. Проходы узкие, не пройти никак…
– Конечно, конечно! О чём разговор? – с радостной готовностью откликнулся Кирилл, и сам удивился своей поспешности.
Впереди, сквозь зелень деревьев просматривались крыши сельских строений, и автобус стал заворачивать в ту сторону, съезжая с магистральной трассы.
Вот уже распахнулась улица, широкая и длинная с добротными постройками из белого кирпича, говорящими о достатке и прочности бытия.
Село, вытянутое в одну линию по обе стороны дороги, казалось бесконечным.
Но вот показался памятник, похожий на старинный верстовой столб – высокая четырёхугольная пирамида из ракушечника с жестяным скачущим конём в навершии.
Соседка попросила шофёра остановиться и стала прилаживать на плечо, уже перевязанные бичевой сумки.
Кирилл спешно подхватил их и пошёл вслед за женщиной из салона.
– Спасибо, спасибо! Я сама! – женщина попыталась взять сумки из рук услужливого попутчика, но Кирилл уже спрыгнул на землю.
Пока он прилаживал соседке на худенькое плечо поклажу, пока она его признательно благодарила, придержав за рукав, автобус бесшумно тронулся под горку.
Шофёр конечно подумал, что женщина вышла на остановке с родственником, нажал на газ и рванул вперёд настолько быстро, что ни крики Кирилла, ни машущие руки женщины, не могли остановить автобус.
Водитель, сосредоточившись на дороге, конечно, их не видел.
Назаров в растерянности опустил руки. Хорошо ещё, что он без вещей! Вот он, весь тут! А то бы пришлось возвращаться снова на автовокзал, ожидая с возвратным рейсом своё добро.
Он стоял, озадаченный таким оборотом дела, и машинально потянулся за сигаретой.
Женщина, сокрушенно охая, опустила сумки на землю, и снова придерживая Кирилла за рукав, стала горячо извиняться за свою нерасторопность.
– Да вы-то тут причём? – успокаивал он расстроившуюся женщину. – Я сам виноват, что не предупредил шофёра!
– Нет, молодой человек, это я такая неловкая! Могла бы и сама со своим добром управиться. Как же теперь быть? Вас дома, небось, ждут. Да и на работу опоздаете…
Назарову стыдно было признаться, что дома его никто не ждёт, да и вообще, кому он нужен кроме самого себя!
Тем не менее, успокоил женщину, сказав, что он в отпуске и спешить ему некуда. А одну ночь, да в летнее время, он может где-нибудь легко переждать.
Женщина обрадовалась:
– По поводу ночлега – не беспокойтесь! Я живу одна. И места в доме вполне достаточно. Пойдёмте ко мне! Всё равно попутного транспорта уже не будет. А у меня хорошо, тихо… Я живу в парке, Дон рядышком. Вода у нас чистая, лёгкая, без химии. Вон ведь жара, какая! Охолонитесь. Я ужин сготовлю! Вечер, а солнце так и не унимается! – захлопотала она виновато.
Воздух действительно стоял сухой и жёсткий, окунуться в прохладную воду сейчас было бы немыслимым удовольствием, и он, подумав, что не бывает худа без добра, подхватил сумки, весело перекинул их через плечо:
– Ну, что ж! Пошли, куда идём!
И Кирилл повернул в сторону парка, вслед за обрадованной старушкой.
Парк густо зеленел за огородами и простирался на всё обозримое пространство.
После удушливого запаха разогретого битума дороги, в парке стояла спокойная прохлада летнего дня. Воздух необычайно чист и лёгок. Кирилл извиняюще посмотрел на попутчицу и выбросил недокуренную сигарету в лопухи.
Парк рассекала на две части широкая просека. Было видно, что аллея прорублена совсем недавно. Справа и слева от дороги лежали ещё не сгнившие деревья, рогатясь почерневшими ветвями.
В дармовых дровах село, очевидно, не нуждалось.
Ещё на дороге Кирилл заметил, как по палисадникам на невысоких опорах тянулась газовая труба – долгожданная радость каждого сельского жителя. На русскую зиму не то, чтобы дров, а и угля не напасешься, а здесь – повернул кран и – вот она, голубая жар-птица! Жарь, парь, пироги пеки!
Дорога вдоль просеки была посыпана мелким красным песочком. Обочь, на железных горбатых столбах висели фонари. Правда, провода к ним были почему-то оборваны. Но всё равно просека напоминала аллею городского сада, не хватало только музыки да ларьков с пивом и мороженым.
Было видно, что местная администрация, используя энтузиастов, пыталась окультурить парк, да раздумала. Зачем сельскому жителю эти аллеи? Он так за день набегается по вольному воздуху, что – дыши – не хочу! А козы, которые облюбовали парк, погуляют и так, без городских удобств – пиво не пьют. А мороженое им кто даст?
Назаров крутил головой, с удивлением рассматривая редкие для этой местности деревья: стояли в своём несгибаемом хладнокровии высоченные кедры с кустистыми иголками на ветках, причудливо изгибались, завязываясь узлами, красноствольные уссурийские сосны, столетние лиственницы в светло-зелёном бархате, раскидистые дубы и серебристые тополя, усеянные сплошь многоэтажными грачиными гнёздами с подтёками побелки, словно по деревьям прошёлся пьяной кистью весёлый маляр. Широколистный американский клён соседствовал с русской липой, ещё не отцветшей, с густым запахом медового настоя. Веретенообразный можжевельник источал умиротворяющий ладан, кипарисы, туя и ещё что-то такое, чему не найдёшь названия.
