Росс Лэйдлоу - Аттила, Бич Божий
– Подумай о себе, парень, – сказал сурена Юлиану, когда они вышли из тюрьмы. – Ты сам видел, что бывает с теми, кто отказывается говорить. В сотрудничестве с нами нет ничего постыдного. В крайнем случае, пока мы будем разбираться с армянами, ты можешь оставаться со мной в моем имении в долине реки Карун, и не как узник, а как почитаемый гость. Будем охотиться – у меня там есть и ястребы, и гончие, – прохладными вечерами слушать музыку лиры и флейты, попивать вино, охлажденное снегом, привезенным с предгорий Санганака. – Он смерил Юлиана пристальным взглядом. – Соглашайся.
Юлиан почувствовал непреодолимое желание принять предложение сурены. Открыв рот, он хотел сказать, что согласен, но прошептал другое:
– Не могу.
Разочарованно покачав головой, сурена кивнул стражникам, и те схватили Юлиана за руки.
– Тогда я ничего не могу для тебя сделать, – проговорил он. – Ты глупец, римлянин, но глупец храбрый. – Круто повернувшись, он быстро зашагал к тюремным воротам.
* * *Йезигерд II совершал обычную конную прогулку по огромному зверинцу Беклаль у Ктесифона, своей столицы; вокруг стайками кружили лани, зебры и страусы. Персия должна вернуть себе былое величие, подумал Йезигерд, проскакав мимо мирно щипавших травку животных. Он, Великий Царь, воскресит в народной памяти славные дни Дария и Кира, Камбиза и двух Шапуров. Армения, в этом плане, выглядит подходящей испытательной площадкой для его армии. Он введет войска в ту часть Армении, которая находится под протекторатом Персии, а если люди этого ренегата Вардана попытаются оказать сопротивление, они будут безжалостно подавлены. Христианство будет растоптано; он заставит армянский народ принять истинную веру. А затем его доблестная армия вторгнется в Западную Армению. Рим (Восточный Рим, то есть), естественно, этому воспротивится. Ну и пусть. Он, Йезигерд II, с удовольствием примет брошенный римлянами вызов. Возможно, пришло время двум этим великим державам окончательно выяснить, кто из них сильнее. Политику в отношении Рима он выработает уже сегодня, – после того как заслушает доклад своего главного советника о том, как обстоят дела в обеих римских империях. Уверенный в скором успехе, Йезигерд повернул коня к Ктесифону.
* * *Войдя в Таки-Кисра, царский дворец в Ктесифоне, через украшавшую фасад огромную центральную арку [56] , сурена прошел в приемный покой, где его ожидал Великий Царь.
Йезигерд сидел на богато убранном троне; одетый в воинские доспехи, царь опирался на прямо стоявший между его ног обнаженный меч. За царским престолом, на более низком возвышении, стояли еще три кресла: для императора Китая, великого кагана, правителя кочевых племен центральной Азии, и римского императора – отголоски тех времен, когда эти властелины являлись ко двору Царя Царей в качестве вассалов. Сейчас, похоже, не лучший момент для того, чтобы попытаться убедить царя отказаться от вторжения в Армению, решил сурена, завидев агрессивную позу Йезигерда. Низко поклонившись, он сказал:
– Великий Царь, в соответствии с вашими требованиями, я принес вам доклад о Риме.
Йезигерд нахмурил брови.
– Мы не видим документов. Где твои записи, твой меморандум?
– Здесь, господин, – ответил сурена, постучав себе по лбу. – В пергаментах или папирусах я не нуждаюсь. С младых лет я научился обходиться без их помощи. Все, что я узнаю из письменных или устных источников, остается в моей памяти.
– Мы впечатлены. Продолжай.
– Из двух христианских римских империй, – начал сурена, – одна точно не будет нам мешать – Западная. Она слаба, казна ее опустела, половина ее территорий отдана белокурым варварам, пришедшим из-за Рейна и Данубия. Лишь гений великого полководца, Аэция, удерживает Запад на краю пропасти. Доставить нам беспокойство может лишь наш сосед, Восточная империя.
– Но мы можем заставить Восток нас бояться? – откликнулся Йезигерд с надеждой.
– Вряд ли у нас это получится, господин. Новый восточный император, Маркиан, занял гораздо более жесткую позицию в отношении гуннов, чем его слабый предшественник, и Бич Божий, как зовут Аттилу римляне, судя по всему, собирается обратить свой взор на Запад. Теперь, когда Восток задышал свободнее, дело может вновь, после девятилетней паузы, вылиться в нашу с ним войну. И зачинателями этой войны станем мы , Великий Царь.
– Но столь ли сильна Восточная империя, чтобы представлять для нас угрозу? – настаивал Йезигерд.
– Похоже, что да. Восточный Рим богат и густонаселен, его изрядно потрепанные в битвах с Аттилой армии постепенно приходят в себя и в самом ближайшем будущем обретут былую силу. Но, мне кажется, вся энергия восточных римлян направлена сейчас исключительно на восстановление опустошенных земель; приоритеты их скорее экономические, нежели военные. Если кто и способен подтолкнуть их к войне, то только мы сами, – в том случае, если покажем, что вынашиваем амбициозные планы в отношении той части армянской территории, которая находится под римским протекторатом. Об этом, как и многом другом, мне поведал попавший в наши руки римский шпион.
– … значит, Восток войны не хочет. Но он силен, – задумчиво пробормотал царь, выслушав доклад сурены. Словно устав играть роль царя-воина, Йезигерд вложил меч в ножны и прислонил его к подлокотнику трона. – И, возможно, столь силен, что было бы глупо с ним сейчас враждовать, – наряду с досадой в голосе царя прозвучало и несомненное облегчение.
– Вы, как всегда, правы, мой повелитель, – с чувством произнес сурена; похоже, полномасштабной войны с непредсказуемым исходом все же удалось избежать. – В высшей степени мудрое решение, Великий Царь.
* * *Находившийся в расположенной в казармах дворцовой гвардии в Константинополе канцелярии Аспар вычеркнул имя Юлиана из списка имперских агентов. Со дня отбытия трибуна в Армению прошло два месяца, из чего следовало, что Юлиан либо находится в плену у персов, либо – что было более вероятно – уже мертв.
Еще одна загубленная молодая жизнь. Ради чего? На этот вопрос полководец не имел ответа. Даже если бы миссия Юлиана закончилась успешно, вряд ли бы она смогла в значительной степени повлиять на великие планы Рима и Персии. Что бы ни случилось, Великий Царь все равно вторгнется в Восточную Армению; римская помощь армянским бойцам за свободу уже, похоже, не материализуется; да и в любом случае, персы быстро сломят сопротивление людей Вардана Мамиканяна и Восточная Армения станет очередной сатрапией. От нападения же на римскую Армению Йезигерд, который грозен скорее на пергаменте, нежели на деле, вероятно, воздержится. Поэтому, в конце концов, изменений произойдет немного, и отношения между Персией и Римом останутся такими же, какими и были. Ему же, Аспару, придется исполнить неприятную обязанность – сообщить о судьбе Юлиана родителям молодого трибуна. Тяжело вздохнув, Аспар вызвал к себе нотария.
Глава 43
Не я ли дала жизнь Богу?
Возражение Августы Пульхерии патриарху Несторию в ответ на ее исключение из храма Святой Мудрости. 430 г.
Войдя в молельню, Гонория, ссыльная сестра западного императора Валентиниана, поймала многозначительный взгляд Присциллы и тут же ощутила знакомое возбуждение. Мысль о скорой встрече помогла ей терпеливо отстоять утомительную церковную службу, проводимую сестрой Аннунциатой, аскетичной сирийкой, для которой пост, молебен и умерщвление плоти представляли суть жизни и которая жестко навязывала свои привычки всем прочим сестрам. Но вот показавшаяся Гонории нескончаемой литания завершилась, и, скромно потупя взор, избранные девицы потянулись к выходу из здания, богато украшенного мозаиками и ими же сотканными гобеленами. Возглавляла процессию Пульхерия, сестра недавно умершего Феодосия, а ныне супруга нового императора, Маркиана; рядом с ней шли ее младшие сестры, Аркадия и Марина. Молельня являлась частью монастыря, в который Пульхерия превратила Гебдомон, второй из трех императорских дворцов Константинополя. Мужчинам вход в разместившийся у Золотых ворот монастырь был категорически воспрещен. Исключение составляли лишь евнухи, сплошь – чужеземные, как правило, персы (в самой Римской империи кастрация находилась под запретом).
Черни набожная и непреклонная Пульхерия, «правоверная», как ее называли в народе, внушала благоговейный страх и восхищение. Этим полумистическим почитанием она обязана сознательному поощрению культа Богородицы, Theotokos , который, в свою очередь, наделил Пульхерию (по ее же собственным словам) непорочностью Девы Марии. Когда Несторий, епископ Константинопольский, осмелился усомниться в том, что Пульхерия действительно соблюдает обет безбрачия, разъяренная толпа быстро его уняла, и вскоре епископ и вовсе был осужден и оправлен в ссылку.
Формально, в монастырь Пульхерии принимали лишь набожных девушек – таких, что чувствовали призвание свыше, и, главным образом, из благородных семейств. Некоторыми из них двигал проходящий со временем девический задор; однако же, тем, кто был принят в это сообщество, уход из него стоил огромных усилий и далеко не в каждом случае представлялся возможным. Были и такие, кого в монастырь отсылали не справлявшиеся с воспитанием трудных дочерей родители, которые надеялись на то, что строгий, набожный образ жизни даст нужный результат там, где сами они оказались бессильны. В подобных случаях неизменным условием приема оставалось щедрое денежное «пожертвование». По вышеназванным причинам девушек отчаявшихся или непокорных в монастыре встречалось крайне мало. Тем не менее именно к этой категории можно было отнести Гонорию, неотлучно проведшую во дворце четырнадцать последних лет.
