Сономын Удвал - Великая судьба
Сухэ-Батор в обычные дни тоже носил короткую кожаную тужурку, портупею и кожаную кепку, но перед отъездом зашел домой и переоделся. Его жена Янжима заплела волосы в одну косу и скрепила ее на конце заколкой. Цэвэгмид же приклеила себе мушки, сделала высокую старинную женскую прическу, надела украшения и бархатную шапочку, длинный хантаз и накидку поверх дэли.
Хатан-Батор был по возрасту старше всех этих полководцев, и за плечами у него было больше войн и сражений, чем у других, поэтому все так почитали его, а некоторые суеверные люди даже поверили в то, что он и в самом деле чойжин, которого нуля не берет.
Рассказывали, как однажды Хатан-Батор поколотил Зая-гэгэна. Пришел он к нему как раз в тот момент, когда Зая, угостившись крепким вином, пьяный лежал у себя в юрте. «Ты должен помочь армии продовольствием», — сказал Максаржав, но гэгэн сделал вид, будто не слышит его. «Известно ли тебе, что сейчас идет война?» — снова спросил Хатан-Батор. «Это меня не касается. У меня есть и яства, и вино — все, что требуется. А вы воюйте, это ваше дело!» И он выругался. Тогда Хатан-Батор схватил плеть и стал хлестать его. «Ой, все дам, все дам, что потребуете!» — завопил гэгэн.
Так разделался Хатан-Батор с жадным гэгэном.
— Едут! — раздались возгласы среди встречающих.
— Максаржав едет в конном строю!
— Говорят, с ним остались только цирики, у которых еще не закончился срок службы.
— Как много знамен!
Выехав из Улясутая с группой цириков, направлявшихся в Хурэ, Хатан-Батор всего одни раз остановился на ночевку — неподалеку от долины Жирэмт. Второй раз они сделали привал перед самым Хурэ — на берегу Толы. Напоили коней, переоделись, привели себя в порядок и двинулись в путь. Посланный вперед цирик вскоре вернулся и рассказал, что на холм Шар-хов приехало много людей — встречать их.
Максаржав остановил отряд. Все спешились.
— Дайте мне мой новый наряд, — сказал он, снимая кушак.
Переодевшись, Хатан-Батор снова построил цириков в ряды, подбирая всадников по цвету одежды и по масти лошадей.
— Как станем подъезжать, — сказал он, — запевайте песню «Шивэ Кяхта»!
«Да нас ли они встречают? — подумал Максаржав с сомнением. — Может быть, случилось что-нибудь, а мы об этом просто не знаем... Кто я такой, чтобы меня встречали с такой пышностью? Обыкновенный солдат, вовсе не хан и не какой-нибудь знатный вельможа...»
А цирики переговаривались в строю:
— Встречают с красными знаменами!
— Какой шатер раскинули!
— Жанжин, смотрите! — сказал Далай. — Автомобили стоят.
При слове «автомобиль» Хатан-Батору вспомнилось, как он впервые сел в автомобиль барона Унгерна. Ехать в автомобиле оказалось удобно, и катил он быстро, но машина часто застревала в грязи, а кроме того, был очень неприятен запах бензина. Барон кричал шоферу: «Вперед! Не выбирай дороги!» — и они то и дело застревали, так как дорога была в ямах и ухабах, к тому же недавно прошел дождь.
Максаржав возмутился: «Еду, чтобы встретиться с друзьями и товарищами, а думаю почему-то об этом мерзавце бароне...»
Уже можно было различить встречающих, в пестрой толпе Максаржав сразу узнал Сухэ-Батора и Цэвэгмид. Элбэгдоржа он принял за русского.
— Песню! — скомандовал Максаржав.
Цирики запели «Шивэ Кяхту» и перешли на мелкую рысь. Когда до цели оставалась всего сотня шагов, Максаржав скомандовал бойцам: «Стой!» — и один поехал вперед. Сухэ-Батор, Чойбалсан и Элбэгдорж двинулись навстречу ему.
— Главнокомандующий Народной армией монгольского государства! Докладываю Народной партии, правительству и вам, что прибыл, разгромив белогвардейское войско и водворив мир и спокойствие на западной границе нашего государства, — отрапортовал Максаржав Сухэ-Батору и отдал честь.
— Выдающийся военный деятель нашего государства, дархан-чин-ван Хатан-Батор Максаржав! Сердечно поздравляю вас с победой над врагом и присвоением вам звания дархана, — сказал Сухэ-Батор.
Встречающие цирики трижды прокричали «ура!», бойцы Хатан-Батора сделали то же самое. Максаржав спешился и поздоровался с Сухэ-Батором.
— Все ли у вас благополучно? Как здоровье и самочувствие?
— Спасибо, хорошо! Не слишком ли утомил вас дальний поход?
— Не беда! Телу тяжело, зато душе легко. Как идут у вас дела? Как служба? Все ли спокойно в столице?
Затем он поздоровался с Чойбалсаном и Элбэгдоржем, справился об их здоровье.
— У Сандуйсурэна все идет хорошо, — сказал, обращаясь к Хатан-Батору, Чойбалсан. — После того как он вернулся от вас, мы с пим вместе уйму дел переделали.
— Отлично!
Беседуя, они подошли к шатру, где их встретили Цэвэгмид и Янжима.
— Приветствуем вас! Благополучен ли был ваш путь?
— Все в порядке. А вы, мои дорогие, все ли здоровы? Я теперь далеко и надолго не уеду, — улыбаясь, обратился к жене Максаржав.
— Ну, Янжин, здравствуй! Сынок-то, наверное, подрос? — спросил Максаржав у Янжимы, которая подошла поздороваться, и поцеловал ее в лоб. Он обменялся приветствиями также со всеми присутствующими и вошел в шатер.
Хатан-Батора усадили на тюфяк, положенный в северной части шатра, угостили, по обычаю, кумысом и араком. Отведав и того и другого, он сказал:
— А теперь настала пора произнести благопожелание: «Да претворятся в жизнь все планы независимого Народного правительства!»
— Пусть исполнятся эти слова! — подхватили присутствующие.
— Я сердечно благодарен Народной партии, правительству и вам, уважаемый полководец Сухэ-Батор, за то, что вы проявили такое внимание ко мне, — сказал Максаржав. — Я настолько взволнован, что у меня не хватает слов, чтобы выразить свою благодарность. Я заставил вас ждать себя и, наверное, отнял у вас много времени. Не пора ли нам всем трогаться в путь?
— Заслуги ваши перед родиной велики. Мы рады снова видеть вас, видеть, что ваша дружная семья опять вместе. Цирикам своим по приезде в город вы, наверное, предоставите отдых? — сказал, поднимаясь, Сухэ-Батор. Все встали вслед за ним.
Сухэ-Батор, Максаржав, Элбэгдорж, Янжима и Цэвэгмид уселись в автомобиль. Чойбалсан решил ехать верхом вместе с цириками. Пока те, кто ехал в автомобиле, разговаривали, Хатан-Батор обдумывал, что предпринять. «Надо бы пригласить к нам Сухэ-Батора и Элбэгдоржа... по удобно ли? Я ведь даже не знаю, как здесь устроилась моя семья, сможем ли мы принять таких почетных гостей».
— Слушай, Цэвэгмид, как тут, в Хурэ, вообще живется? — спросил он жену.
Сразу смекнув, что он имеет в виду, Цэвэгмид ответила:
— Все в порядке. Во дворе мы поставили две юрты. Сандуйсурэн живет с младшими детьми. Зная, что вы едете, мы позаботились об угощенье.
Максаржав успокоился.
— Дорогие гости, Сухэ-Батор, Янжин, Элбэгдорж, прошу вас всех пожаловать к нам! — пригласил он.
Сухэ-Батор вопросительно посмотрел на Элбэгдоржа.
— Вы утомлены, жанжин, после дальней дороги и к тому же давно не виделись с детьми... Не помешаем ли мы вашему свиданию с семьей?
— Да что вы! — возразила Цэвэгмид. — Если Максаржав не устал, дети подождут. Они, конечно, соскучились по отцу, но ведь они уже взрослые, все понимают. Пожалуйте к нам. Янжин, прошу вас, заходите, заходите! — приглашала Цэвэгмид.
Янжима с улыбкой взглянула на Сухэ-Батора.
— Идем, идем! Отошли машину, домой доберемся верхом.
— Согласен! — ответил Сухэ-Батор.
— А меня, Хатан-Батор, прошу извинить, — сказал Элбэг-дорж. — Я назначил встречу и уже немного опаздываю. Неудобно, люди ждут. В другой раз непременно заеду к вам.
— Обязательно!
Шофер распахнул перед Хатап-Батором дверцу автомобиля. Остальные тоже вышли из машины, и Элбэгдорж сразу же уехал.
— Ну, наконец-то я успокоилась! — проговорила Цэвэгмид, которая в первый раз ехала в автомобиле и, видимо, очень боялась.
Ласково глядя на жену, Хатан-Батор пропустил вперед гостей, а затем сам вошел во двор. Дети встретили отца с хадаком в руках. При виде Сухэ-Батора они смутились, не зная, как быть с этим единственным хадаком.
— Преподнесите хадак нашему гостю! — сказал Хатан-Батор, улыбнувшись.
— Но ведь хадак предназначался вам! — сказал Сухэ-Батор, взглянув на Максаржава, и стал здороваться с детьми.
Целуя детей, Максаржав спросил у жены:
— А где же наша сноха?
— Она осталась в кочевье, надо же кому-то скот пасти. Когда Чойбалсан известил нас, что вы, не заезжая домой, приедете в Хурэ, мы сразу отправились сюда, а она осталась.
Сухэ-Батор, усевшись поудобней, не спеша пил чай. «Вот и хорошо, — подумала Янжима. — Пусть немного отдохнет. Ведь у него нет ни минуты покоя. Днем всякие дела, а по ночам самолично обходит казармы, проверяет караулы».
Когда Сухэ-Батор и Максаржав начали обсуждать государственные дела, все, кто был в юрте, вышли и оставили их вдвоем.
