Валерий Кормилицын - Держава (том третий)
— Как не видали?! Вон её гусак с аппетитом топчет, — зная бабкину болезненную целомудренность, развеселил общество Коротенький Ленивец.
— Тьфу! Пропасть тебя возьми, — собралась идти домой старуха, но тут, к восторгу мужиков, из подворотни вывалила весёлая и шумная собачья свадьба.
— Во-о! Тудыт иху мать, — сругнувшись, взяла грех на душу бабка Матрёна. — Грешить стали, когда приспичится, развратники, — погрозила стае клюкой. — Раньше только по весне, ироды брехливые, собачью нужду справляли, — плюнула в сторону своры.
— Ха! — высказал своё мужское мнение кузнец, запахнув на животе пиджак без пуговиц. — Это только вы с дедом Сафроном по весне нужду справляли, — оживил общество, — а им как заблагорассудится.
— Им что?! Рожь что ль убирать? — произнёс бывший солдат Егорша, по привычке опираясь на палку. — Погавкали для порядка, и снюхивайся, хошь всю ночь…
— На тебя, Егорша, баба тоже гавкает для порядка, а чего же ты всю ночь не снюхиваешься? — загоготал кузнец, смакуя после погоды и урожая самую популярную мужскую тему.
— А ты почём знаешь? — молодцевато выпятил грудь бывший солдат.
— Тьфу на вас, срамотники, — озлилась старуха. — Слова умного не услышишь. Грех один, — шаркая калошами, поплелась к калитке, раздражённо стуча клюкой по земле, и радостно огрев ею зазевавшегося петуха.
Когда Рубанов подъехал и вылез из пролётки, народ, перестав гоготать, вежливо встал и, сняв головные уборы, поздоровался поклоном.
— Здравствуйте, здравствуйте мужики, — доброжелательно ответил им Максим Акимович. — Нового старосту хочу вам представить, — махнул рукой, подзывая Антипа.
Не уразумев, кому барин машет, Ефим с Иваном тоже подошли к Рубанову.
— Вот ваш староста теперь — Антип Пугачёв.
Рыбак Афоня покатился со смеху, думая, что барин пошутил. Да и бабка Матрёна с собаками подняла настроение. Хотел спросить: «А почему не Разин?» — но проглотил смех, видя, что все, включая помещика, серьёзны как никогда. Зачем–то развёл в стороны руки, покхекал и замолчал, заложив их за спину.
— Ермолашка даже приехать не удосужился, аспид, — нахмурился Рубанов. — А за ним неустойка числится. Или за вами? — оглядел враз насупившихся мужиков. — Но я её прощаю, — немного взбодрил их. — Ещё дарю обществу свой луг под покосы, — разгладил морщины на челе схода. — Но за аренду земли брать буду прежнюю сумму, — стукнул обществу по голове. — А ежели что задумаете в нарушение заповедей господних, — сведя брови над переносицей, оглядел сход. — То Ванятка ночью подпалит деревню, — указал на ражего мужичину. — Жалко Рубановку, а что прикажете делать? — развёл руки пошире Афониных. — Чего сказать хотел? — обратился к сидевшему на бревне Гришке–косому.
Тот сначала беспокойно захлопал глазками, а потом увлечённо стал разглядывать пятку.
И лишь вечером, сидя в одиночестве за столом после немудрёного крестьянского ужина, нахмурившись, грозно шлёпнул кулаком по столешнице:
— Чаво, чаво?! Да ничаво! — мысленно срезал барина.
Но это будет вечером, а сейчас заскорузлыми пальцами стал выдёргивать занозу, делая вид, что не расслышал вопроса.
— С японцами воевал? — перевёл взгляд от Гришкиной пятки на Егоршу, Рубанов.
— Так точно, ваше превосходительство, — стукнул тот каблуками нечищеных армейских сапог. — Два месяца назад моби–ли–зовался, с трудом выговорил трудное слово. — На войне служил вестовым у Акима Максимовича.
— У сына моего? — обрадовался генерал.
— Так точно! Смелый офицер, доложу я вам, поручик Аким Рубанов. Народ рассказывал, тут был и вылечился от раны зимой.
— Я и смотрю, маньчжурская папаха у тебя подмышкой, — подошёл к солдату Максим Акимович. — Лесничим пойдёшь ко мне? Оклад хороший положу и лес на ремонт дома выпишу. А лучше переезжай в сторожку. Она просторная. И живи на здоровье. Берданку тебе выдам. Ну что, согласен?
— Так точно! — обрадовался бывалый солдат Егорша.
8 июля Рубановка отмечала день Казанской иконы Божией Матушки. Исстари повелось гулять в этот праздник. По традиции в этот день на площади у церкви проводилась ярмарка.
— О, бесподобная Ирина Аркадьевна. Радость моя несусветная, — с утра поразил супругу оборотом речи Максим Акимович. — Во–первых, поздравляю тебя с летней Казанской…
— А что во–вторых, о, благородный супруг мой Максим, свет, Акимович? — в его же литературном стиле осведомилась она.
— Дык… — растерялся он. — Летняя Казанская, говорю… Давай ярмарку посетим, в церковь зайдём и заодно прокачу тебя, ваш сиясь, с наивысшей скоростью и безмерным шиком, — кивнул в окно на пролётку.
Видя, что её грызут сомнения, продолжил:
— Дома скоро жарища наступит, а там свежий воздух, ветерок…
— Ага! А также тучи мух, слепней, ос…
— И медведей, — перебил супругу. — Петушка на палочке куплю и поросёночка розовенького, позабавиться…
— Со свинкой, мон шер, сами забавляйтесь. Но уговорили!
— Нет такой женщины, которую я бы не уговорил, — похвалился супруг.
Проехав Рубановку, покатили по дороге между зрелых хлебов, миновали скошенный луг с копнами сена, проехали небольшую делянку с приторным запахом цветущего картофеля, и вскоре оказались на площади, запруженной серыми телегами с поднятыми вверх оглоблями, и привязанными к ним отпряжёнными лошадями.
— Ну и запах здесь, — прижала платочек к носу Ирина Аркадьевна, забубнив из–под него: — А ведь обещал осчастливить свежим воздухом.
— Хороший деревенский запах. А осчастливить вас, мадам, обещал петушком на палочке и розовеньким поросёночком, — перекрестился на три золотых купола и вслушался в весёлый перезвон с колокольни. — Пойдёмте, голубушка, обещанные сюрпризы искать, — подал руку жене и повёл вдоль ряда телег со всякими припасами. — Сударыня, вам случайно кадушка в хозяйстве не нужна? Капустку, там засолить, али внучонка искупать? — поинтересовался у супруги. — Вот, к примеру, рыболовные сети? — расширил перечень товара.
— Поросёночка обещали девушке купить, — развеселилась супруга, когда проходили мимо визжащих в закрытых клетушках поросят.
— А ну его, горлопана. По соседству предлагается богатый выбор калачей, кренделей, баранок и ситного отвесного хлеба. Рекомендую. За уши от калача не оттянешь, — услышали народные припевки под балалайку и гармонь:
Мой милёнок окосел,
Не на те колени сел.
Я не долго думала,
Ему в рожу плюнула!
— Сударь, впредь будьте внимательны, и садитесь на нужные колени, — хихикнула Ирина Аркадьевна. — А хлеб с кренделями Марфа купит. Ефим собирался её сюда привезти, — миновали мешки с мукой, и, став серьёзным, Максим Акимович повёл жену в церковь, так как оказались в аккурат, напротив раскрытых настежь ворот.
Помолившись и поклонившись родителям, обратно ехали умиротворённые и расслабленные от наступившей жары.
А ночью гремела гроза, и как–то зловеще вспыхивали молнии. По крыше стучал крупный дождь. В открытые после дневного зноя окна влетали мелкие брызги, и пахло мокрой землёй и садом.
Гром разбудил и поднял на ноги всех домочадцев. Кроме грудничков. Те спали беспробудным сном сытно поужинавших и утомившихся за день крестьян.
— То кошка пройдёт — услышат и ревут, а тут гроза разбудить не может, — зашептала мужу Ирина Аркадьевна, навестив в соседней комнате детей.
Настя с Марфой спешили закрыть распахнутые окна, чтоб случайно не залетела молния.
Максим Акимович стоял у раскрытого окна, нежно обняв за плечи жену, и глядел в сад, ощущая, как она вздрагивает от каждого удара грома.
— Стучат что ли? — спросил у неё и пошёл открыть дверь.
— Барин, кажись, в ромашовской усадьбе дом горит, — испуганно зачастил, глотая слова, Ванятка.
Ничего не сказав жене, заспешил к выходящим на Волгу и Ромашовку окнам.
На том берегу ярким пламенем пылал барский дом.
— Навряд это от молнии, ваше превосходительство, — с подсвечником в руке тихо подошёл Антип. — Крестьяне, скорее всего, «красного петуха» Георгию Акимовичу подпустили…
— Завтра навестим бренные останки халупы, — почему–то не очень расстроился Рубанов. — Твой хвалёный моторист–механик, коего из уездного городка привёз, катер до ума довёл?
— Божится, что отладил движок. Вечером глядел, он какие–то полоски на борту краской рисовал, — доложил Антип.
Утром, пыхтя и нещадно пачкая синее небо чёрным дымом, катер бодро летел к противоположному берегу, замедлив на несколько минут бег перед белоснежным пароходом с весёлым народом на палубе, машущим платками и шляпами.
Пропустив пароход и ответно гуднув, катер вновь побежал своей дорогой.
— Вот отчего я рыбы вчера не наловил, — забубнил Иван. — Пароходы, колёсьями своими окаянными, всю её в Волге загубили, — пришёл он к неутешительному выводу. — Одни шелешпёры попадаются, потому что мелкие и пароходов не страшатся.
